Там. Та-та-та-там. Там. Та-та-та-там.
Мы ехали уже полтора часа и находились в полумиле от академии, когда застучали барабаны. Сначала это было просто волнением в воздухе, а потом превратилось в четкий ритм, причем очень грозный. Когда я посмотрел вниз, мои ноги двигались в такт помимо воли. Я подумал: «Вот так они заставляют подчиняться. Проникают в самое нутро».
Это, безусловно, подействовало на моего сопровождающего. Лейтенант Медоуз упорно смотрел вперед и на несколько вопросов, что я задал ему, дал формальные ответы. Он ни разу не изменил позы, даже когда фаэтон едва не перевернулся, наехав на валун. Всю дорогу хранил облик палача, и, честно скажу, были моменты, когда экипаж превращался – потому что я все еще находился в дремотном состоянии разума – в повозку для осужденных, а впереди маячила толпа… гильотина…
А потом мы добрались до конца длинного подъема; земля к востоку от нас исчезла, и появился Гудзон. Глянцевый, опалово-серый, морщащийся миллионом волн. Утренний туман уже превратился в маслянистую дымку, очертания противоположного берега врезались прямо в небо, и каждая гора таяла, превращаясь в голубую тень.
– Почти приехали, сэр, – сказал лейтенант Медоуз.
Вот что Гудзон делает с тобой: очищает. Поэтому к тому мгновению, когда мы сделали последний рывок к утесу, на котором стоит Вест-Пойнт, к тому мгновению, когда академия показалась за сплошной стеной леса, я, в общем, снова почувствовал себя готовым к тому, что произойдет, и мог любоваться видами, как ими любовался бы путешественник. Вон там – серая каменная громада гостиницы мистера Коззенса, окруженная верандой. А на западе, чуть выше, – руины форта Патнем. А выше – коричневые мышцы горы, ощетинившиеся деревьями, а еще выше – только голубое небо.
Было без десяти три, когда мы добрались до караульного поста.
– Стой! – послышался крик. – Кто едет?
– Лейтенант Медоуз, – ответил кучер, – сопровождает мистера Лэндора.
– Приблизьтесь для опознания.
Часовой подошел к нам, и когда я выглянул, то с изумлением увидел таращащегося на нас мальчишку. Он отдал честь лейтенанту, затем оглядел меня, и его рука уже начала подниматься к голове, однако мой статус гражданского вынудил ее опуститься.
– Лейтенант, нас осмотрел кадет или солдат?
– Солдат.
– Но ведь кадеты тоже стоят в карауле, да?
– Да, когда у них нет занятий.
– То есть по ночам?
Возница посмотрел на меня. Впервые с тех пор, как мы отъехали от моего дома.
– Да, по ночам.
Мы поехали по территории академии. Я хотел сказать «въехали на территорию», но тут некуда въезжать, потому что ниоткуда не выезжаешь. Да, здесь есть здания – деревянные, каменные и кирпичные, – но создается впечатление, будто все они высятся с молчаливого согласия Природы и всегда находятся на грани вынужденного исчезновения. А потом мы оказались в месте, которое к Природе не имеет отношения: на плац-параде. Сорок акров щербатой земли с островками травы, светло-зеленой и золотистой, тянущимися на север туда, где Гудзон, спрятанный за деревьями, делает резкий поворот на запад.
– Равнина, – объявил добрый лейтенант.
Естественно, я знал, как у них называется плац-парад, будучи соседом академии, как знал и его предназначение. Продуваемое всеми ветрами поле, где кадеты Вест-Пойнта становились солдатами.
Но где же солдаты? Я видел только пару снятых с лафетов пушек, флагшток, белый обелиск и узкую полоску тени, которую не смогло убрать яркое солнце. Когда фаэтон ехал по утрамбованной грунтовой дороге, не было никого, кто мог бы заметить наше прибытие. Даже бой барабанов прекратился. Вест-Пойнт словно схлопнулся в себя.
– Лейтенант, а где кадеты?
– На занятиях.
– А офицеры?
После короткой паузы он сообщил мне, что многие из них являются преподавателями и находятся в учебных комнатах.
– А остальные?
– Не могу знать, мистер Лэндор.
– О, я просто поинтересовался, не стали ли мы причиной тревоги.
– Я не вправе говорить…
– Тогда, возможно, вы вправе ответить, будет ли моя аудиенция с суперинтендантом приватной?
– Полагаю, будет также присутствовать капитан Хичкок.
– А капитан Хичкок – это…
– Командир кадетов, сэр. Второй по статусу после полковника Тайера.
Вот и все, что он соизволил мне рассказать. Он был настроен строго придерживаться своего важного поручения, что и сделал: доставил меня прямиком к квартире суперинтенданта и проводил до гостиной, где меня уже ждал денщик Тайера. По имени Патрик Мёрфи; солдат в прошлом, а сейчас (как мне предстояло выяснить) главный шпион Тайера – как большинство шпионов, веселый и жизнерадостный.
– Мистер Лэндор! Уверен, ваше путешествие было таким же приятным, как сегодняшний солнечный день. Прошу вас, следуйте за мной.
Он продемонстрировал все свои зубы, но улыбка так и не добралась до его глаз. Мёрфи повел меня вниз по лестнице, открыл дверь в кабинет суперинтенданта и в манере лакея объявил о моем прибытии. Когда я обернулся поблагодарить, он уже исчез.
Как я узнал позже, это было предметом гордости Сильвануса Тайера – работать в полуподвале; умелая игра в Обычного человека. Что сказать: в кабинете было чертовски темно. Окна загораживали кусты, а свечи, кажется, освещали только себя. Так что моя первая официальная встреча с суперинтендантом Тайером состоялась под покровом темноты.
Но я забегаю вперед. Первым представился командир Итан Аллен Хичкок, второй по старшинству. Он, Читатель, тот, кто изо дня в день делает грязную работу, управляя кадетским корпусом. Что называется, Тайер решает в голове, а Хичкок решает на практике. И любой, кто намеревается связать себя с академией, должен сначала наладить связь с Хичкоком, который играет роль дамбы, защищающей от накатывающих человеческих волн, и помогает Тайеру оставаться на вершине сухим и безупречным, как солнце.
Короче, Хичкок – тот, кто привык быть в тени. Таким он и проявил себя передо мной: рука освещена, все остальное – предмет домыслов. Только когда он приблизился, я увидел, насколько у него поразительная внешность (как мне говорили, он не походил на своего знаменитого деда[7]). Человек, коему военный мундир достался тяжелым трудом. Среднего роста, крепкий, с плоской грудью и губами, которые словно постоянно сжимались вокруг чего-то: камешка, арбузной косточки… В карих глазах отражалась меланхолия. Он пожал мне руку и заговорил на удивление мягким голосом, каким разговаривают с лежачим больным:
– Надеюсь, мистер Лэндор, отставка пошла вам на пользу.
– Благодарю, она пошла на пользу моим легким.
– Позвольте представить вас суперинтенданту.
В пятне света от сальной свечи над письменным столом из вишневого дерева склонилась голова. Каштановые волосы, круглый подбородок, выступающие, четко очерченные скулы. Внешность, не предназначенная для любви окружающих. Нет, человек, сидевший за письменным столом, готовился к трезвой оценке потомков, и это было трудным делом при его щуплости, которую не могли скрыть ни синий китель с золотыми эполетами, ни даже изогнутая, как плавник карпиодеса[8], сабля.
Но все это впечатление сложилось уже позже. В той темной комнате с поданного мне низкого стула, поставленного перед высоким письменным столом, я, если честно, видел только голову, четко и ясно, и кожа на этой голове уже начала оттягиваться вниз, напоминая отслоившуюся маску. Голова обратилась ко мне и заговорила. Она сказала:
– Очень рад встрече, мистер Лэндор.
Нет, ошибочка вышла; она сказала:
– Послать за кофе?
Все верно. И в ответ я сказал:
– Было бы неплохо выпить пива.
Воцарилась тишина. Пропитанная, кажется, оскорбленным достоинством. «Неужели полковник Тайер – трезвенник?» – подумал я. Но потом Хичкок позвал Патрика, и Патрик привел Молли, и Молли отправилась в погреб, и все это произошло по щелчку пальцев правой руки Сильвануса Тайера.
– Полагаю, мы с вами однажды встречались, – сказал он.
– Да, у мистера Кембла. В Колд-Спринг.
– Именно так. Мистер Кембл очень высокого мнения о вас.
– О, это мило с его стороны, – сказал я, улыбаясь. – Мне просто повезло быть кое в чем полезным его брату, вот и всё. Много лет назад.
– Он упоминал об этом, – сказал Хичкок. – Связано с земельными спекулянтами.
– Да, афера была невероятная, не так ли? На Манхэттене действовала целая банда мошенников; они торговали землей, которой у них не было. Интересно, продолжают ли они свою деятельность?
Хичкок придвинул свой стул чуть ближе и поставил свою свечу на стол Тайера, рядом с красным кожаным футляром для документов.
– Мистер Кембл утверждает, – сказал он, – что вы считаетесь своего рода легендой среди констеблей Нью-Йорка.
– Какого рода легендой?
– Для начала, вы честны. Думаю, этого достаточно, чтобы любой сотрудник нью-йоркской полиции стал легендой.
Я заметил, как ресницы Тайера чуть-чуть опустились: «Молодец, Хичкок».
– О, уверяю вас, в легендах правды мало, – очень непринужденно сказал я. – Хотя, мне кажется, если кто-то и прославился своей честностью, то это вы и полковник Тайер.
Хичкок прищурился. Вероятно, он спрашивал себя, не лесть ли это.
– Среди прочих достижений, – продолжал Тайер, – вы сыграли важную роль в задержании главарей «Предрассветных парней». Они стали бедствием для честных торговцев.
– Да, так и было.
– Вы также приложили руку к разгону банды «Рубашек навыпуск».
– Только они быстро вернулись.
– Если я правильно помню, – сказал Тайер, – вам доверили расследование крайне жестокого убийства, раскрыть которое все остальные уже отчаялись. Молодой проститутки на Елисейских Полях[9]. Не совсем ваша юрисдикция, мистер Лэндор?
– Жертва была в моей. Да и убийца тоже, как оказалось.
– Еще мне говорили, мистер Лэндор, что вы сын священника. Из Питтсбурга?
– В том числе.
– Приехали в Нью-Йорк юношей. Сунули нос в дела Таммани-Холла[10], я правильно говорю? На участие в борьбе фракций духу не хватило, как я понимаю… Вы не политик по духу.
Подтверждая справедливость его слов, я кивнул и снова откинул голову. На самом же деле просто выбрал точку обзора получше, чтобы видеть глаза Тайера.
– Ваши таланты включают разгадку шифров, – тем временем говорил он. – Борьбу с беспорядками. Строительство оградительных барьеров вокруг католических избирательных округов. И… допросы без церемоний.
Вот оно: еле заметный взмах ресниц. Я и не увидел бы его, если б не искал чего-то такого.
– Полковник Тайер, вы позволите спросить?
– Да?
– Это футляр для бумаг? Там вы прячете свои сведения?
– Я не понимаю вас, мистер Лэндор.
– О, пожалуйста, не надо; это я вас не понимаю. Я почувствовал себя одним из ваших кадетов. Они входят сюда – уже и так напуганные, не сомневаюсь, – и вы сидите и во всех подробностях рассказываете об их успеваемости. Готов спорить, у них накопилась масса взысканий, а если вы немного поднажмете, то наверняка расскажете даже то, как глубоко они влезли в долги. Вероятно, они уходят отсюда, считая вас почти равным Богу по всеведению.
Я подался вперед и оперся руками на красноватую крышку письменного стола.
– Пожалуйста, полковник, откройте, что еще есть в вашем футляре. В смысле, про меня. Вероятно, там сказано, что я вдовец. Ну, это вполне очевидно: у меня нет ни одного предмета одежды моложе пяти лет. И я давно не переступал порог церкви. О, а там говорится, что у меня была дочь? Которая не так давно сбежала? Одинокие вечера, знаете ли… Зато у меня есть очень милая корова – там упоминается корова, полковник?
Именно в этот момент дверь открылась, и в кабинет вошел слуга с пивом на подносе. Пенящимся, почти черного цвета. Хранившимся глубоко в подвале – это я понял, когда первый глоток прокатился по мне приятным холодком.
Надо мной переплетались голоса Тайера и Хичкока.
– Очень сожалеем, мистер Лэндор…
– Не с того начали…
– Не хотели обидеть…
– Со всем нашим уважением…
Я поднял руку.
– Не надо, джентльмены, – сказал я. – Это мне следовало бы извиняться. – Я прижал холодный стакан к виску. – Что я и делаю. Прошу вас, продолжайте.
– Мистер Лэндор, вы уверены?
– Боюсь, вы уже поняли, что сегодня я немного переутомился, но я буду рад… В том смысле, что прошу вас: расскажите о вашем деле, и я сделаю все возможное…
– Вы не хотели бы сначала…
– Нет, спасибо.
Теперь Хичкок встал. Главенствующая роль снова перешла к нему.
– С этого момента, мистер Лэндор, нужно действовать очень осторожно. Надеюсь, мы вправе рассчитывать на ваше благоразумие.
– Конечно.
– Позвольте мне сначала пояснить, что наш экскурс в вашу карьеру был нужен исключительно для того, чтобы убедиться: вы тот, кто нам нужен.
– Тогда позвольте спросить, кто же вам нужен.
– Мы ищем человека – частное лицо с хорошим послужным списком и здравомыслием, – который мог бы провести расследование деликатного характера. В интересах академии.
В его манерах ничего не изменилось, но что-то стало другим. Возможно, дело было в обрушившемся на меня так же внезапно, как глоток холодного пива, осознании того, что они ищут помощи у гражданского – у меня.
– Что ж, – сказал я, осторожно продвигаясь вперед, – это будет зависеть от многого, не так ли? От природы этого расследования. От моих… моих способностей…
– Мы не сомневаемся в ваших способностях, – сказал Хичкок. – Расследование – вот что нас заботит. Должен признать, оно очень сложное и чрезвычайно деликатное. Прежде чем мы двинемся дальше, я должен еще раз убедиться в том, что ничто из сказанного не выйдет за пределы Пойнта.
– Капитан, – сказал я, – вы знаете мой образ жизни. Мне некому что-либо рассказывать, кроме Коня, а он – само олицетворение благоразумия, даю вам слово.
Кажется, Хичкок воспринял это как торжественное заверение, потому что снова сел. Посоветовавшись со своими коленками, поднял голову, посмотрел на меня и сказал:
– Это касается одного из наших кадетов.
– Я догадался.
– Второкурсника из Кентукки по фамилии Фрай.
– Лерой Фрай, – добавил Тайер.
Опять этот бесстрастный взгляд. Как будто у него три футляра записей о Фрае.
Хичкок опять поднялся со стула, вошел в пятно света и вышел оттуда. Я наконец-то нашел его взглядом у стены, позади стола Тайера.
– Итак, – сказал капитан, – больше нет смысла ходить вокруг да около. Лерой Фрай повесился вчера ночью.
В тот момент мне показалось, будто я участвую в самом конце или в самом начале большого розыгрыша, и я понял, что безопаснее было бы отказаться от игры.
– Печально слышать об этом, – сказал я. – Я действительно сожалею.
– Ваше сочувствие…
– Ужасное происшествие.
– Для всех, кто причастен, – сказал Хичкок, делая шаг вперед. – Для молодого человека. Для его семьи…
– Мы имели удовольствие, – сказал Сильванус Тайер, – познакомиться с родителями молодого Фрая. Должен признаться, мистер Лэндор, что мне предстоит печальная миссия отправить им весть о смерти сына.
– Понимаю.
– Едва ли нужно упоминать… – снова заговорил Хичкок, и я почувствовал, что мы подходим к главному. – Едва ли нужно упоминать о том, что для академии это поистине ужасное происшествие.
– Видите ли, раньше ничего подобного здесь не случалось, – сказал Тайер.
– Именно так, – подтвердил капитан. – И не должно случиться впредь.
– Со всем моим уважением, джентльмены, – произнес я, – но не нам же судить! Я имею в виду: никто ведь не знает, что творится в голове у какого-нибудь парнишки изо дня в день. Вполне возможно, завтра… – Я почесал затылок. – Завтра бедняга этого не сделал бы. Завтра он был бы жив. А сегодня… сегодня он мертв, не так ли?
Хичкок прошел вперед и оперся на резную спинку стула.
– Мистер Лэндор, вы должны понять наше положение. На нас возложили особую ответственность за этих молодых людей. Мы, по сути, заменяем им родителей. Наш долг – сделать из них джентльменов и солдат, и именно к этому мы и гоним их. Я не извиняюсь за свои слова: мы именно гоним их, мистер Лэндор. Но склонны считать, что знаем, когда надо остановиться и перестать гнать.
– Мы склонны думать, – сказал Сильванус Тайер, – что любой из наших кадетов может прийти к нам – ко мне или к капитану Хичкоку, офицеру-преподавателю, командиру кадетов – и обратиться за помощью, если у него появятся духовные или физические проблемы.
– Как я понимаю, ничто ничего не предвещало.
– Никаких предупреждающих сигналов.
– Ну, ничего не поделаешь, – проговорил я. (Излишне оживленно, на мой взгляд.) – Уверен, вы сделали все возможное. Никто не может требовать большего.
Оба немножко подумали над моими словами.
– Джентльмены, – продолжил я, – полагаю… Конечно, могу ошибаться, но полагаю, что теперь вы откроете мне, ради чего я вам понадобился. Потому что я все еще не могу взять в толк. Парень повесился; это дело коронера[11], ведь так? А не констебля в отставке… со слабыми легкими и плохим кровообращением.
Я увидел, как Хичкок выпрямился.
– К сожалению, – заявил он, – это, мистер Лэндор, еще не конец.
Затем последовало новое долгое молчание, еще более настороженное, чем предыдущее. Я переводил взгляд с одного мужчины на другого, ожидая, когда кто-нибудь из них двинется дальше. Наконец Хичкок сделал глубокий вдох и заговорил:
– Ночью… между двумя тридцатью и тремя… тело кадета Фрая исчезло.
Я должен был сразу распознать его, это ритмичное биение. Не бой барабанов, а удары собственного сердца.
– Вы говорите, исчезло?
– В приказах… очевидно, в приказах возникла какая-то путаница, – признался Хичкок. – Сержант, которому было поручено охранять тело, покинул свой пост, так как якобы нужен был в другом месте. Когда его ошибка обнаружилась… Скажем так, когда он вернулся на свой первоначальный пост… тело уже исчезло.
Я поставил стакан на пол с величайшей осторожностью. Мои глаза закрылись по собственной воле и открылись после странного звука, который, как я вскоре выяснил, шел от моих трущихся друг о друга рук.
– Кто забрал тело? – спросил я.
Впервые в теплом, обволакивающем голосе капитана Хичкока прозвучали жесткие нотки.
– Если б мы знали, – отрезал он, – нам не понадобилось бы вызывать вас, мистер Лэндор.
– Тогда скажите, было ли оно найдено.
– Да.
Хичкок вернулся к стене, как бы выполняя самостоятельно возложенную на себя обязанность по ее охране. После этого наступило продолжительное молчание.
– Где-то на территории? – нарушил я тишину.
– У ледника, – уточнил капитан.
– То есть его вернули?
– Да.
Он собирался сказать больше, но остановился.
– Ну, – сказал я, – в академии есть некоторое количество шутников, не сомневаюсь. И нет ничего необычного в том, что молодые люди проказничают с телами. Радуйтесь тому, что они не раскапывают могилы.
– Мистер Лэндор, все это выходит далеко за грань шутки.
Он прислонился к краю стола Тайера. А затем этот закаленный в боях офицер стал вдруг запинаться:
– Кто… кто бы ни… снял тело кадета Фрая, он, должен признаться, совершил особенное, я бы даже сказал, особенное до ужаса осквернение. Такого рода… что не каждый…
Бедняга, он, возможно, и дальше продолжал бы вот так топтаться на месте, предоставляя Сильванусу Тайеру перейти к сути. С прямой спиной, положив одну руку на футляр для документов, а другой сжимая шахматную ладью, тот поднял голову и сообщил новость с таким видом, будто зачитывал результаты зачета:
– У кадета Фрая было вырезано сердце.