29 октября
Следующим делом было опросить близких друзей Лероя Фрая, построенных после обеда у офицерской столовой, – мрачных молодых людей с блестящими от жира губами. Когда они вошли, Хичкок ответил на их приветственный салют и скомандовал: «Вольно!», и они со шлепком соединили руки за спиной и выпятили подбородки – вот такое «вольно», Читатель. У них ушла минута или две на то, чтобы уяснить, что вопросы им буду задавать я, однако после этого они продолжали пялиться на командира, и когда опрос закончился, они, глядя на Хичкока, спросили: «Это всё, сэр?». «Да», – ответил им командир; они отдали честь и вышли. И так продолжалось примерно час: кадеты десятками заходили в столовую и выходили. Когда за последним закрылась дверь, Хичкок повернулся ко мне и сказал:
– Боюсь, мы зря потратили время.
– Почему, капитан?
– Никто не знает, как Фрай провел последние часы. Никто не видел, как он выходил из казармы. Мы оказались там же, откуда начинали.
– Гм. Никто не станет возражать, если мы еще раз вызовем мистера Стоддарда?
Вернулся Стоддард, изгибаясь, как содержательница пивной. Кадет второго класса из Южной Каролины, сын плантатора сорго. У него, бедняги, была ярко-алая родинка на щеке и плохой послужной список: примерно сто двадцать штрафных баллов, а до конца года оставалось еще два месяца. Он созрел для исключения.
– Капитан Хичкок, – сказал я, – если какой-нибудь кадет даст нам информацию касательно последних часов Лероя Фрая, сможем ли мы рассматривать, гм, снятие с него взысканий за проступки, которые он, возможно, совершил?
После короткого колебания согласие было дано.
– А теперь, мистер Стоддард, – сказал я, – я хочу поинтересоваться, всё ли вы нам рассказали.
Нет, не всё. Похоже, поздно вечером двадцать пятого октября этот самый Стоддард выходил из комнаты своего приятеля. Прошел час или около того после сигнала вечерней зари, когда кадет осторожно поднимался по лестнице в Северных казармах и услышал шаги – кто-то спускался. Сержант Локк, подумал он, делает вечерний обход. Вжался в стену и слушал, как шаги приближаются…
Оказалось, что волноваться нечего. Всего лишь Лерой Фрай.
– Как вы узнали, кто это? – спросил я.
Сначала Стоддард ничего не понял. Но Фрай, спускаясь, задел его локтем по плечу и испуганно вскрикнул:
«Кто здесь?»
«Это я, Лерой».
«Джулиус? Офицеры рядом есть?»
«Нет, всё чисто».
Фрай продолжил спускаться, а Стоддард, не подозревая, что видит друга в последний раз, отправился спать и проспал до подъема.
– Все эти сведения нам весьма полезны, мистер Стоддард. А теперь я хочу спросить, что еще вы можете нам рассказать. К примеру, как выглядел мистер Фрай?
– Ох, на лестнице было очень темно, поэтому трудно что-либо сказать.
– Мистер Стоддард, он имел что-либо при себе? Веревку или что-то вроде этого?
Ничего такого он не разглядел. Было темно… очень темно…
Нет, подождите-ка, сказал он. Кое-что все же есть. Когда Лерой пошел прочь, Стоддард окликнул его:
«Куда ты в такое время?»
И на это Лерой Фрай сказал:
«По нужному делу».
Это шутка, видите ли. Когда кадетам ночью надо облегчиться – и они не хотят оставлять это в ночном горшке, – они ходят в уличный сортир, и если им на пути встречается офицер, им достаточно сказать: «По нужному делу, сэр», чтобы их пропустили (правда, с расчетом, что быстро вернутся назад). Но Стоддарда в той ситуации удивило то, что Фрай сделал ударение на втором слове.
По нужному. По нужному делу.
– И что, по вашему мнению, мистер Стоддард, это означало?
Он не знает. Фрай говорил тихим шепотом, неразборчиво.
– Значит, он куда-то спешил?
Может, и так. А может, просто резвился.
– Значит, он показался вам веселым?
Да, в хорошем настроении. Не походил на человека, который собирается собственными руками лишить себя жизни. Но ведь заранее никогда не угадаешь, правда? Когда-то у Стоддарда был дядька, у которого резко менялось настроение: всего минуту назад он намыливал лицо, насвистывая «Эй, Бетти Мартин», – и вот уже замахивается бритвой, целясь в шею, даже не закончив бритье.
Хичкок смотрел ему вслед. Не отрывая взгляда от двери, он задал вопрос, который донимал его.
– Мистер Лэндор, откуда вы узнали?
– Вы имеете в виду, о Стоддарде? Думаю, все дело в его плечах. Уверен, вы, капитан, заметили, что кадеты, когда их опрашивают в присутствии офицера, от напряжения и волнения как бы сжимаются.
– Я отлично это знаю. Мы называем это «допросным горбом».
– Да, конечно, но когда испытание заканчивается, плечи естественным образом возвращаются в обычное положение, расправляются. А вот у Стоддарда этого не произошло. Он покинул помещение таким же согнутым.
Взгляд красивых карих глаз Хичкока задержался на мне. На губах замаячила тень улыбки. А потом он с излишней серьезностью сказал:
– Мистер Лэндор, вызывать других кадетов?
– Нет, в этом нет надобности. Но я с радостью побеседовал бы с кадетом Лафборо, если не возражаете.
Это заняло немного больше времени. Обед закончился, и Лафборо находился в группе по естественной философии – стоял перед классной доской, – и вызов стал для него благословенной передышкой. Но передышка перестала быть благословенной, когда он вошел в помещение и увидел командира, сидящего за столом со сложенными руками, и меня… Интересно, что он подумал обо мне? Он был из Делавэра. Коротконогий, с ямочками на щеках и блестящими обсидиановыми глазами, которые, скорее, смотрели внутрь, чем на окружающий мир.
– Мистер Лафборо, – сказал я, – вы были соседом по комнате мистера Фрая, насколько мне известно.
– Да, сэр. Когда мы были на первом курсе.
– А потом между вами случился разлад.
– О. Ну, что до этого, я не назвал бы случившееся разладом. Просто наши дороги разошлись, сэр. Думаю, так ближе к фактам.
– И что заставило вас разойтись?
Между его бровями залегла складка.
– О, ничего такого… важного, я бы сказал.
Он вздрогнул, когда прозвучал голос капитана Хичкока:
– Мистер Лафборо, если вам известно что-либо касательно мистера Фрая, вы обязаны изложить нам это. Немедленно.
Признаюсь, я сочувствовал мальчику. Если он действительно болтун, как утверждал По, для него, вероятно, очень мучительно не находить слов.
– Дело в следующем, сэр, – сказал он. – С того момента, как узнал о кадете Фрае, я все время мысленно пересматривал один инцидент.
– И когда этот инцидент случился? – спросил я.
– Давно, сэр. Два года назад.
– Не так давно. Пожалуйста, продолжайте.
И тут он заявил:
– Я не буду рассказывать, черт побери.
Нет, он сказал другое:
– Дело было однажды вечером в мае…
– В мае тысяча восемьсот двадцать восьмого?
– Да, сэр. Я помню, потому что моя сестра написала, что выходит замуж за Гэбриела Гилда; письмо пришло сюда за неделю до свадьбы, и мне пришлось отвечать на адрес моего дяди в Довере, так как я знал, что сестра остановится там на неделе после свадьбы, а то была первая неделя июня…
– Спасибо, мистер Лафборо. – (Он нашел-таки свой источник красноречия.) – Давайте перейдем к инциденту как таковому, хорошо? Вы можете рассказать нам – вкратце, – что произошло в тот самый вечер?
Теперь перед ним была поставлена задача. И он, сдвинув брови, приступил к ее исполнению.
– Лерой сбежал.
– Куда он отправился?
– Не знаю, сэр. Он просто попросил, чтобы я прикрыл его.
– На следующее утро он вернулся?
– Да, сэр. Хотя его и прищучили за отсутствие на утренней перекличке.
– Он так и не рассказал вам, куда ходил?
– Нет, сэр. – Лафборо бросил быстрый взгляд на Хичкока. – Но мне показалось, что он был чем-то обеспокоен.
– Обеспокоен?
– Всего чуть-чуть, сэр, потому что, хоть он и был робок при знакомстве, потом, при тесном общении, его легко было разговорить, а сейчас он вообще не хотел разговаривать, на что я не обратил особого внимания, если не считать того, что он вообще отказывался встречаться со мной взглядом. Я спросил, не обидел ли я его чем-то, но он ответил «нет», что обидел его не я. Я спросил кто, – ведь мы, как-никак, были лучшими друзьями.
– Но он вам не ответил.
– Вот и всё, сэр. Но как-то вечером – дело было в июле – он признался… сказал, что связался с плохой компанией.
Краем глаза я увидел, как Хичкок подался вперед – всего на дюйм.
– С плохой компанией? – повторил я. – Это его собственные слова?
– Да, сэр.
– Он не сообщил вам… какова природа этой компании?
– Нет, сэр. Я, естественно, сказал ему, что, если там творится нечто противозаконное, он обязан доложить. – Кадет второго класса улыбнулся Хичкоку, ожидая одобрения, которого тот не дал.
– Мистер Лафборо, под «компанией» он подразумевал других кадетов?
– Он так и не объяснил. Я предположил, что это кадеты, потому что кто еще это мог быть? Если, конечно, Лерой не задружился с бомбардирами, сэр.
Я уже достаточно долго пробыл в Вест-Пойнте, чтобы знать: «бомбардиры» – это военнослужащие артиллерийского полка, расквартированного на той же территории, что и кадетские подразделения. Кадеты воспринимают их так же, как красивая дочка фермера – старого мула: нужен, но шика недостает. Что до бомбардиров, то они считают кадетов неженками, с которыми приходится нянчиться.
– Итак, мистер Лафборо, несмотря на все ваши усилия, ваш друг отказался распространяться на эту тему. А спустя какое-то время вы двое… разошлись, кажется, так вы выразились?
– Вероятно, сэр. Он больше не хотел дурачиться в комнате или ходить купаться. Даже от кадетских вечеринок держался подальше. А потом вдруг вступил в молитвенный отряд.
Руки Хичкока стали раздвигаться в стороны.
– Что ж, любопытно, – сказал я. – Он обрел веру, не так ли?
– Я бы не… В смысле, я не знаю, терял ли он ее, сэр. Однако, думаю, не особо был ей привержен. Всегда жаловался на пребывание в часовне. Но к тому времени он уже связался с новым окружением, а я, вероятно, оставался старым, и вот так… вот так оно и вышло, сэр.
– А это новое окружение – вам известны их имена?
Пять имен – столько он смог вспомнить, и все они были в той группе, что мы только что опрашивали. Лафборо продолжал называть одни и те же имена, снова и снова связывая их воедино… пока Хичкок не поднял руку и не сказал:
– Почему вы не доложили об этом раньше?
Перебитый на полуслове молодой человек замер с раскрытым ртом.
– Ну, вот сейчас докладываю, сэр. Я не… не предполагал, что это важно. Да и случилось давно.
– И все же, – сказал я, – мы вам очень признательны, мистер Лафборо. Если вспомните что-нибудь еще, что может оказаться полезным, пожалуйста, не сомневайтесь ни минуты.
Кадет кивнул мне, отдал честь Хичкоку и пошел к двери. И там остановился.
– Что-то еще? – спросил Хичкок.
Перед нами снова был первоначальный Лафборо, каким он вошел в помещение.
– Сэр, – сказал он, – есть… у меня есть одна проблема, с которой я давно борюсь. Касающаяся этики.
– Да?
– Если человек знает, что его друг переживает из-за чего-то, и этот друг уходит и делает что-то… неподобающее… В общем, тут возникает дилемма: должен ли этот человек чувствовать себя ответственным? Если подумать: может, будь он хорошим другом, его друг все еще был бы среди нас, да и вообще все было бы лучше?
Хичкок ущипнул себя за мочку уха.
– Думаю, мистер Лафборо, в гипотетическом смысле совесть того человека была бы чиста. Он сделал все возможное.
– Спасибо, сэр.
– Что-то еще?
– Нет, сэр.
Лафборо почти вышел за дверь, когда ему вдогонку прозвучал голос Хичкока:
– В следующий раз, мистер Лафборо, когда предстанете перед офицером, проследите, чтобы пуговицы вашего мундира были застегнуты. Один штрафной балл.
Мое джентльменское соглашение с академией требовало, чтобы я постоянно совещался с Хичкоком. Сегодня же на встрече захотел присутствовать Тайер.
Мы собрались в малой гостиной. Молли принесла лепешки и пирожки с говядиной; Тайер разлил чай; старинные часы в коридоре отсчитывали время; бордовые шторы отсекали солнце. Жуть, Читатель.
Прошло целых двадцать минут, прежде чем кто-то решился заговорить о деле, и даже тогда мы не продвинулись дальше вопросов общего характера. Однако ровно без тринадцати минут пять суперинтендант Тайер поставил свою чашку на стол и переплел пальцы на коленях.
– Мистер Лэндор, – сказал он, – вы твердо уверены в том, что Лерой Фрай был убит?
– Твердо.
– Мы приблизились к тому, чтобы узнать личность убийцы?
– Я узнаю об этом, только когда подойду к раскрытию.
Он ненадолго задумался над моими словами. Затем, прокусив в лепешке дырку размером с десятицентовик, спросил:
– Вы продолжаете считать, что оба преступления связаны? Убийство и осквернение?
– Что ж, в данном случае скажу так: нельзя вынуть у человека сердце, пока он в состоянии этому воспрепятствовать.
– И это означает?..
– Полковник, какова вероятность того, чтобы у двух разных людей в одну и ту же ночь октября возникли злобные планы в отношении Лероя Фрая?
Я видел, что Тайер уже задавался этим вопросом. Но то, что вопрос был произнесен вслух, подействовало на него гнетуще. Складки вокруг его рта углубились.
– Значит, – более тихо сказал он, – вы действуете, исходя из предположения, что за обоими преступлениями стоит один и тот же человек?
– Один человек и, возможно, сообщник. Но давайте говорить об одном. Лучше начинать с этого.
– Получается, что лишь вмешательство мистера Хантуна удержало злоумышленника от того, чтобы вырезать сердце у Лероя Фрая немедленно?
– Пока давайте предполагать именно так.
– Лишенный возможности выполнить задачу – пожалуйста, поправьте меня, если я ошибаюсь, – этот человек ухватился за шанс похитить тело мистера Фрая из госпиталя и приступил к претворению в жизнь своих первоначальных намерений?
– Давайте предположим и это.
– А этот человек, он один из нас?
Хичкок резко встал и повернулся ко мне лицом, словно преграждая мне путь к бегству.
– Полковник Тайер и я хотели бы знать следующее, – сказал он. – Угрожает ли жизни наших кадетов присутствие этого безумца?
– Вот этого я вам сказать не могу. Сожалею.
Они восприняли мой ответ со всем возможным спокойствием. У меня возникло ощущение, что даже пожалели меня за незнание. Налили себе еще чаю и стали задавать более конкретные вопросы. К примеру, что я сделал с клочком бумажки, найденным в руке Лероя Фрая. (Я ответил, что все еще работаю над ним.) Захотели узнать, намерен ли я опросить преподавательский состав. (Да, ответил я, всех, кто когда-либо вел занятия у Лероя Фрая.) Намерен ли я опросить других кадетов. (Да, всех, кто был знаком с Лероем Фраем.)
Здесь, в гостиной полковника Тайера, с мерно тикающими на заднем фоне часами, время текло ужасающе степенно. Мы уже давно успокоились, все, кроме меня, потому что мое сердце вдруг начало судорожно биться. Бу-бух. Бу-бух.
– Вы плохо чувствуете себя, мистер Лэндор?
Я вытер пот на висках и сказал:
– Джентльмены, если не возражаете, я хотел бы попросить вас об одном одолжении.
– Говорите.
Вероятно, они ожидали, что я попрошу холодное полотенце или свежего воздуха. Вместо этого они услышали:
– Я хотел бы привлечь одного из ваших кадетов в качестве помощника.
Я понимал, что перехожу границы. С самого начала наших отношений Тайер и Хичкок очень внимательно следили за тем, чтобы не нарушить линию между военным и гражданским. И тут я вознамерился разрушить всю их работу. О, это возмутило их. Опустились чашки, вскинулись головы, и на меня посыпались спокойные, веские, обоснованные соображения… Мне пришлось зажать ладонями уши, чтобы заставить их замолчать.
– Прошу вас! Вы не поняли меня, джентльмены. Эта роль не должна иметь официальный характер. Просто мне нужен человек, который стал бы моими глазами и ушами в кадетских подразделениях. Моим агентом, если хотите. И чем меньше людей будет знать об этом, тем лучше.
Хичкок несколько мгновений пристально смотрел на меня. А потом мягким голосом спросил:
– Вам нужен тот, кто будет шпионить за своими товарищами?
– Да, тот, кто станет нашим шпионом. Ведь это не нанесет большого ущерба армейской чести, не так ли?
И все же они сопротивлялись. Хичкок сосредоточился на своей чашке. Тайер непрерывно смахивал с голубого рукава одну и ту же пылинку.
Я встал и, пройдя в дальний конец комнаты, сказал:
– Джентльмены, вы связали мне руки. Мне запрещено свободно появляться среди кадетов, мне запрещено разговаривать с ними без вашего разрешения, мне запрещено еще и то, и это. Даже если б я нашел такую возможность, – сказал я, поднимая руку, чтобы пресечь возражения Тайера, – даже если б я нашел такую возможность, что это мне дало бы? Пусть молодые люди ограничены в своих действиях, но они могут хранить тайны. Со всем моим уважением, полковник Тайер, ваша система вынуждает их хранить тайны. Которые они открывают только своим.
Действительно ли я верил в это? Не знаю. Я обнаружил, что иногда, в некоторых случаях, утверждение о том, что ты веришь во что-то, делает это что-то настоящим. Зато мои слова заставили замолчать Тайера и Хичкока.
А потом – медленно, не сразу – они согласились. Не помню, кто первым сдвинулся с места, но один из них точно сдвинулся, чуть-чуть. Я заверил их в том, что этот драгоценный кадет сможет и дальше ходить на занятия и участвовать в учениях, выполнять свои обязанности, сохранять свою репутацию среди однокурсников. Я сказал им, что он получит огромный опыт в сборе разведданных, а это будет способствовать его карьерному росту. Медали, ленты… светлое будущее…
Да, они согласились. Не могу сказать, что они тепло отнеслись к идее, однако вскоре уже перекидывались именами, как крокетными мячиками. Что насчет Клея-младшего? Что насчет Дюпона? Кибби – воплощение благоразумия, Риджли изворотлив…
Сидя на своем месте, держа лепешку в руке и робко улыбаясь, я подался к ним.
– А что вы скажете насчет кадета По? – спросил я.
По их молчанию я решил, что имя ничего им не говорит. Я ошибся.
– По?
Возражений оказалось слишком много. Начать с того, что По был кадетом четвертого класса, который еще не сдавал экзаменов. К этому добавить то, что за время пребывания в академии он превратился в воплощение проблем с дисциплиной. (Жутких проблем.) Он получал нарекания за отсутствие на вечернем построении, на классном построении, на разводе караулов. Он проявил – в нескольких случаях – дух оскорбительного высокомерия. В прошлом месяце его имя красовалось в списке главных нарушителей. По всем показателям он…
– Семьдесят пятый, – быстро вставил Тайер. – В классе из восьмидесяти человек.
То, что ненадежному, непроверенному кадету-первогодку будет предоставлено преимущество перед старшими товарищами, которые хорошо показали себя, станет ужасающим примером… беспрецедентным прецедентом…
Я выслушал их до конца – будучи военными, они настаивали на этом, – а когда закончили, сказал:
– Джентльмены, позвольте напомнить вам: эта задача по своей природе не может быть возложена на тех, кто выше рангом. Офицеры кадетов – ну всем же известно, что они докладывают вам, разве нет? Если бы мне было что скрывать, поверьте, я не поделился бы с офицером. Я поделился бы с каким-нибудь… каким-нибудь По.
После этих слов Тайер сделал странную вещь: скрутил уголки глаз, оттянув кожу так, что стала видна красная выстилка.
– Мистер Лэндор, – сказал он, – все это в высшей степени не отвечает правилам.
– Все наше дело не отвечает правилам, не так ли? – Я чуть резче добавил: – Именно По навел меня на этого парня, Лафборо. Он обладает умением наблюдать. Которое, замечу, скрыто под нагромождением самоуверенности и похвальбы. Но я умею просеивать, джентльмены.
Справа от себя я услышал удивленный голос Хичкока:
– Вы искренне считаете, что По подходит для этого?
– Ну, не знаю… Но да, я распознал в нем некоторые признаки. – Видя, как Тайер качает головой, я сказал: – Если он не справится, я возьму кого-нибудь из ваших Клеев или Дюпонов и назову это компромиссом.
Хичкок вдруг прикрыл рот рукой – вероятно, чтобы слова, произнесенные в следующее мгновение, прозвучали так, будто он уже взял их назад.
– Строго с точки зрения академических дисциплин, – сказал он, – По очень силен. Даже Берар не отрицает, что он обладает интеллектом.
– Росс тоже, – мрачно добавил Тайер.
– Кто-то может возразить, что в сравнении с другими первогодками он не такой уж незрелый. Предыдущая служба, вероятно, научила его определенному самообладанию.
Ну вот, впервые за день я узнал что-то новое.
– По служил в армии? – спросил я.
– Три года был рядовым, прежде чем поступил сюда.
– Что ж, эта новость застала меня врасплох… По сказал мне, что он поэт.
– О, это так, – сказал Хичкок, печально улыбаясь. – Я являюсь счастливым обладателем двух его томов.
– В них есть какие-то достоинства?
– Да, в некоторой степени. Очень мало здравого смысла… во всяком случае, ничего такого, что я смог понять своим скудным умом. Думаю, в юности он перебрал Шелли [34].
– Если б Шелли был единственным, с чем он перебирает, – пробормотал Тайер.
Ты простишь меня, Читатель, за то, что я побледнел от этих слов. Прошло менее cуток с тех пор, как я смотрел вслед кадету По, уходившему от Бенни Хевенса; впрочем, едва ли меня должна была шокировать новость, что у Тайера глаза на каждом дереве.
– Итак, – быстро заговорил я, – я с облегчением узнаю, что поэзия ему дается. Он показался мне человеком, склонным выдумывать истории. Просто чтобы быть в центре внимания.
– Очень интригующие истории, – сказал Хичкок. – Как минимум троим он рассказывал, что приходится внуком Бенедикту Арнольду.
Думаю, именно невменяемость подобного заявления заставила меня дать волю смеху, который закружился по прохладной, душной, сонной гостиной. Заявить такое в Вест-Пойнте – в месте, чью передачу королю Георгу обдумывал Арнольд, в месте, которое он отдал бы, если б майор Андре не арестовал его, – о, такое находится за пределами здравого смысла.
Это, естественно, не было попыткой понравиться Сильванусу Тайеру. Его губы, как я заметил, вдруг сжались в тонкую линию, а глаза приобрели голубоватый оттенок льда, когда он повернулся к Хичкоку и сказал:
– Вы забыли самую интригующую историю По. Он утверждает, что является убийцей.
Наступила довольно долгая пауза. Я видел, как Хичкок качает головой и морщится, глядя в пол.
– Ну, – сказал я, – вы же не можете верить в эту сказку. Тот молодой человек, с которым я познакомился, никогда бы… не отнял…
– Если б я в нее верил, – отрезал Тайер, – он уже не был бы кадетом Военной академии Соединенных Штатов. Можете не сомневаться. – Он взял чашку и допил остатки. – Вопрос, мистер Лэндор, в том, верите ли в это вы. – Он поставил чашку на колено. Чашка покачнулась и начала падать, но его рука уже спешила подхватить ее. – Полагаю, – сказал он, сдавленно зевая, – если вы так уж горите желанием использовать этого По, вам, возможно, захочется самому расспросить его.