Всемирная история. Крестовые походы - читать онлайн

Глава 3. Так хочет Бог! Вызревание идеи крестоносного движения и Клермонский собор 1095 г.

Мысль об экспедиции в Святую землю для освобождения святынь Иерусалима от мусульманского владычества постепенно вызревала на Западе уже с середины 70-х гг. XI в. У ее истоков стоял папа римский Григорий VII (1073–1085), вознесший папскую курию на вершину ее могущества. Именно этому понтифику принадлежит идея прямого привлечения многочисленного рыцарского воинства, а не только монархов и владетельных сеньоров, к защите интересов церкви. В январе 1075 г. в письме к аббату Гуго Клюнийскому Григорий VII определенно высказывался в пользу создания верного папской курии войска путем непосредственного обращения не к монархам, а к рядовому рыцарству, которое могло действовать в поддержку престола Святого Петра независимо от воли светских владык – императора и королей: «Коли князей не заботит защита жизни духовенства, тогда мы сами должны делать это, обе руки использовать ради справедливости и подавить разгул безбожников. Помогай мне и внушай всем, кто любит святого Петра, что они, если действительно хотят быть его сыновьями и рыцарями, не должны любить мирских князей больше, чем его… Я хочу знать, кто действительно верный».

Прибытие Папы римского Урбана II на Клермонский собор 1095 г. (миниатюра, XV в.)

Эти мысли, высказанные папой римским в контексте противостояния с королем Франции Филиппом I (1060–1108), подразумевали возможность выступления рыцарей в поддержку папской курии вопреки воле монарха и даже против него самого, а понтифик утверждал право церкви вооружиться сразу двумя мечами – и духовным, и светским. Окончательное оформление учение о двух мечах на службе церкви получило в трактате «О созерцании» («De consideratione») вдохновителя Второго крестового похода Бернарда Клервоского: «Сказал Господь: „Вложи меч в ножны“ – значит, меч твой, хотя и не в твоих руках. Ведь он не сказал им в ответ: „Господи, здесь два меча“. – „Слишком много“, – он сказал: „Достаточно“. Итак, оба меча, духовный и светский, принадлежат Церкви; первый вынимается Церковью, а второй – от имени Церкви; первый рукой священника, а второй – рукой воина, хотя на самом деле по указанию священника и приказу императора».

Во второй половине XI в. утверждается также оформлявшаяся с середины столетия концепция справедливой священной войны в интересах Святого престола. Согласно утвердившимся представлениям, участники военных действий в защиту церкви и папства становились «воинами Христовыми» (Christi milites), которым даровалось отпущение грехов и гарантировалось попадание в рай в случае гибели на поле брани. Участие в войне, угодной церкви, трактовалось, таким образом, как возможность искупления грехов, подобно покупке индульгенции или паломничеству к святым местам. Григорий VII первым повел речь о «войнах святого Петра», которые может и должно вести «воинство Христово» во имя христианской веры и церкви, обращая острие своего меча прежде всего против врагов папы римского как главы всех христиан. Все это готовило благодатную почву для применения концепции справедливой священной войны под эгидой папства, для организации военной экспедиции с целью защиты восточного христианства – как религиозных святынь, так и самих верующих – от поругания мусульманами.

Впервые эту идею высказал все тот же Григорий VII. В 1073 г. император Византии Михаил VII Дука (1071–1078), обеспокоенный усилением могущества турок-сельджуков, обратился к папе римскому за помощью. Григорий VII живо откликнулся на просьбу, желая воспользоваться сложившейся ситуацией для преодоления раскола 1054 г., приведшего к окончательному размежеванию православной и католической церквей, и утверждения власти наместника престола Святого Петра на Востоке христианского мира. 2 февраля 1074 г. папа писал Вильгельму I Бургундскому: «Мы надеемся… что после подчинения нормандцев (в Италии) мы отправимся в Константинополь на помощь христианам, которые горестно страдают от очень частых набегов сарацин и страстно молят нас протянуть им руку помощи». Вскоре, 1 марта 1074 г., папа обратился с призывом «ко всем верным Святому Петру», желающим защитить христианскую веру, прийти на помощь Восточной церкви и спасти братьев во Христе, которых, по его словам, наступавшие с востока мусульмане «ежедневно режут как скот» тысячами. «Бейтесь смело, – писал Григорий VII своим адресатам, среди которых был Генрих IV (германский король в 1054–1105 гг., император Священной Римской империи с 1084 г.), – дабы снискать в небесах славу, которая превзойдет все наши ожидания. Вам представляется случай малым трудом приобрести вечное блаженство».

В посланиях понтифик открывал также и истинную цель организуемого похода – объединение Западной и Восточной церквей: «К этому делу меня особенно побуждает также и то, что Константинопольская церковь, не согласная с нами относительно Святого Духа, стремится к согласию с апостольским престолом». Папа собирался лично встать во главе западного воинства, рассчитывая на массовую поддержку со стороны рыцарства. По крайней мере в письме маркграфине Матильде Тосканской он заявлял: «Я верю, что в этом деле нам окажут содействие многие рыцари». И действительно, Григорию VII поначалу сопутствовала удача, ведь к концу 1074 г., по его словам, ему удалось заручиться поддержкой 50-тысячного войска, состоявшего из итальянцев и французов, о чем понтифик поспешил сообщить Генриху IV, рассчитывая также на скорейшую поддержку со стороны короля Германии. При этом папа отмечал, что эти рыцари готовы выступить под его началом против врагов Бога и двинуться в Иерусалим для освобождения Гроба Господня. Интересно, что, говоря о своих целях, понтифик подчеркивает стремление помочь Константинополю, а определение святынь Иерусалима как главной цели похода приписывается уже самим «воинам Христовым». Очевидно, призыв освободить Святой город уже тогда был более понятным и привлекательным в рыцарской среде, чем возможность оказать помощь Византийской империи, пусть даже эта предоставленная единоверцам подмога способствовала бы уврачеванию раскола и единению церкви. Неудивительно, что впоследствии очередное побуждение оказать военную помощь византийцам и всем восточным христианам будет вначале поставлено в единую связку с лозунгом освобождения Святой земли, а затем и вовсе станет основным, вытеснив все остальные цели на периферию внимания.

Планам Григория VII не суждено было осуществиться – вскоре он втянулся в конфликт с французским королем Филиппом I, которому грозил низложением и призывал верных папскому престолу французских рыцарей выступить против своего монарха. Еще большей проблемой стала борьба за инвеституру с королем Германии Генрихом IV, заставившая папу окончательно сосредоточиться на внутриевропейских делах. Однако единожды брошенный верховным понтификом призыв не пропал втуне, а сам Григорий VII по праву может считаться зачинателем идеи переноса священной религиозной войны с мусульманами под руководством папы римского из Европы – Испании и Южной Италии – на Ближний Восток. И хотя Григорий VII прямо заявлял в своих посланиях о помощи Константинополю и лишь смутно намекал на Иерусалим, к тому же приписывая стремление освободить его рыцарскому воинству, оставалось лишь слегка преобразовать брошенный им призыв для организации первой военной экспедиции западных христиан с целью освобождения Святого города. Осуществить это спустя два десятилетия суждено было уже другому папе римскому, второму преемнику Григория VII, Урбану II (1088–1099).

Показательным в обоих случаях начала папой кампании по организации похода на Восток представляется ромейский след – зов из Византии, оказавшейся в бедственном положении в связи с сельджукской угрозой. В 1090–1091 гг. византийский император Алексей I Комнин (1081–1118), как ранее Михаил VII Дука, обратился за помощью к папе и правителям Запада. Эккехард Аурский писал, что ромейские послы и грамоты, «которые видели даже мы сами», были направлены василевсом в Европу для того, чтобы получить помощь в борьбе с мусульманами «в Каппадокии, во всей Византии и в Сирии». Еще одним опасным врагом империи, наступавшим с севера на византийские владения на Балканах, были в то время печенеги. По словам Анны Комниной, «дела империи на море и на суше были в весьма тяжелом положении», и Алексею I не оставалось иного выхода, кроме поиска любой помощи, от кого бы она ни исходила. Хронист Жильбер Монский писал: «…император в Константинополе по имени Алексей страшился постоянных набегов язычников и уменьшения размеров своего королевства, и он отправил послов во Францию с письмами, чтобы поднять принцев и чтобы они пришли на помощь… подвергающейся опасности Греции».

Папа римский и монархи Западной Европы были при этом естественными союзниками как единоверцы, и религиозное чувство должно было привлечь их на сторону Византии благодаря описаниям неслыханных бедствий, которые претерпевали от мусульман христиане Святой земли. Византийский василевс воспользовался этой возможностью в полной мере. Заслуживает внимания так называемое письмо Алексея I Комнина к графу Фландрии Роберту, в котором красочно описаны бесчисленные страдания восточных христиан под мусульманским гнетом. Подлинность этого послания обоснованно ставится под сомнение, однако оно позволяет составить представление о том, как описывали на Западе зверства турок по отношению к восточным христианам, побуждая «воинов Христа» незамедлительно выступить на их защиту. «О светлейший граф, великий заступник веры, – писал якобы Алексей I Комнин Роберту Фландрскому, – уповая на Ваше благоразумие, я хочу поведать о том, как святейшая империя греков-христиан ежедневно терпит притеснения от печенегов и турок, которые непрестанно грабят и покоряют ее, подвергают ее побоям и поруганиям, совершают неописуемые убийства и глумления над христианами. Поскольку многочисленны и, как мы сказали, неописуемы злодеяния, которые они творят, из многого поведаем лишь о малом – о том, от чего даже воздух начинает дрожать от страха. Прямо над крестильной купелью они делают обрезание мальчикам и отрокам христианским. Глумясь над Христом, наполняют купели кровью, с крайней плоти стекающей. Более того, они принуждают мочиться туда, а потом силой водят их по всей церкви и заставляют проклинать имя и веру Святой Троицы. Тех же, кто отказывается, подвергают различным наказаниям и в конце концов убивают. Они берут в плен знатных матрон и их дочерей и насилуют по очереди, словно скот. Иные же бесстыдно надругаются над девственницами прямо на глазах их матерей, которых в это время заставляют петь нечестивые и похотливые песенки… Что еще? Переходим к самому худшему. Мужчин любого возраста и звания, а именно отроков и отцов, юношей и стариков, знатных и слуг, и, что еще хуже и мерзостней, клириков и монахов, и – о горе! то, о чем никогда не слыхивали прежде, – епископов они марают грехом содомским; и бахвалятся, что одного епископа уже подвергли этому. Не счесть скверны и разрушений, которым подвергли они места святые. А обещают совершить еще худшее. Кто удержится от слез? Кто не проникнется жалостью? Кто не содрогнется от страха? Кто не обратится к молитве? Ведь почти вся земля, от Иерусалима до Греции, да сама Верхняя Греция с прилежащими к ней областями: Малой и Большой Каппадокиями, Фригией, Вифинией, Малой Фригией, или Троей, Понтом, Галатией, Лидией, Памфилией, Исаврией, Ликией, главными островами – Хиосом и Митиленой, а также множеством других, которых мы и перечислить не можем, островов и земель вплоть до самой Фракии подверглись их нашествию. И не осталось ничего, кроме Константинополя, который они угрожают отнять у нас в самое ближайшее время, если только помощь Господа и христиан-латинян не окажется быстрее их… Мы перечислили и описали тебе, граф Фландрии, приверженец веры христианской, лишь немногие из зол, что совершило это нечестивое племя. Прочее, дабы не вызвать у читающих отвращения, опускаем». Подобные описания неимоверных надругательств и страданий, пусть даже они и были плодом художественного вымысла, не могли оставить равнодушными христиан Запада.

Не преминул Алексей Комнин также поднять вопрос о возможности объединения православной и католической церквей. Последнее было нацелено на папу римского – единственного политического деятеля той эпохи, способного сплотить под своей эгидой разрозненные силы феодальных властителей Западной Европы. Идея объединения Восточной и Западной церквей была продолжением планов папы Григория VII, а также завязавшегося между императором Византии и папой римским еще с начала 1088 г. диалога по этому поводу. Уже тогда в ответ на претензии Урбана II о притеснении католиков в Константинополе, высказанные им через направленных к Алексею I послов, византийский василевс согласился обсудить возможности и условия сближения православной и католической церквей. В сентябре 1089 г. в столице Византии состоялся церковный синод, на котором были рассмотрены спорные для обеих церквей догматы и обряды с целью выработки программы преодоления противоречий и поиска путей к заключению церковной унии. При том, что духовенство Восточной церкви во главе с патриархом Константинопольским не выказывало особого стремления к объединению, между Урбаном II и Алексеем I складывались хорошие отношения. Папа снял с императора наложенное еще Григорием VII отлучение, а василевс, в свою очередь, последовательно давил на православное духовенство, побуждая его идти на сближение с Римом. Последнее было вполне ожидаемо, ведь только так император мог рассчитывать на получение военной помощи от понтифика. О том, что Алексей I ожидал прибытия военной подмоги «из Рима», известно из свидетельств Анны Комниной.

Впрочем, интенсивные сношения между папской курией и византийским двором в течение 1089–1091 гг. не привели к желаемому для обеих сторон результату. Папа Урбан II находился в это время в слишком сложной ситуации, ведя непримиримую борьбу с германским императором Генрихом IV. Убедительно укрепить свои позиции в противостоянии с антипапапой Климентом III (1080–1100) Урбану II удалось лишь весной 1094 г., когда он смог вернуться в Рим и стать наконец общепризнанным главой всей католической церкви. Лишь теперь идея организации похода на Восток начала приобретать четкие очертания, и показательно то, что после обретения реальной власти папа стремительно приступил к ее реализации. Судя по всему, она не переставала занимать понтифика все годы после нереализованных планов конца 80-х – начала 90-х гг. XI в., и уже в марте 1095 г. на церковном соборе в североитальянском городе Пьяченца вновь себя проявила. И снова обратиться к идее похода «воинства Христова» на Восток папу римского подвигли византийцы, отправившие на собор в Пьяченце делегацию с просьбой о помощи в борьбе с мусульманами. Хронист Бернольд Констанцский сообщал о соборе в Пьяченце: «На этот синод прибыло посольство от императора Константинополя, который настоятельно просил господина Папу и всех верующих во Христе оказать помощь против язычников для защиты Святой Церкви, которая уже почти уничтожена язычниками в тех краях, которые они захватили, до стен Константинополя». Урбан II незамедлительно откликнулся на просьбу Алексея I, обратившись к воинам Запада: «Его Святейшество Папа призвал многих исполнить эту службу, пообещать под присягой отправиться (на Восток) по воле Божьей и предоставить императору самую верную помощь против безбожников на пределе их возможностей». Рыцари, в свою очередь, «обещали клятвенно, что отправятся туда по Божьей воле и окажут императору самую верную посильную помощь против язычников».

После окончания собора в Пьяченце папа римский отправился через Альпы на юг Франции для проведения совещаний о совместных действиях с монахами клюнийских аббатств – одной из важнейших опор папской власти. Как писал Фульхерий Шартрский, «когда Урбан II услышал, что турки заняли внутренние районы Византии и жестоко угнетают христиан, то, движимый добродетельным благочестием и любовью к Богу, перешел через горы, спустился в Галлию и повелел созвать собор в Оверни, в Клермоне». Перед этим понтифик встретился в городе Ле-Пюи с известным прелатом, местным епископом Адемаром Монтейльским. Этот священник за несколько лет до этого, в 1087 г., совершил паломничество в Иерусалим и не понаслышке знал, как обстоят дела в Святой земле и на пути к ней. Видимо, уже во время длительных совещаний с Адемаром было принято решение организовать поход для освобождения Иерусалима от «язычников» и «неверных». Затем последовала встреча папы с крупнейшим местным феодалом юга Франции графом Раймундом IV Тулузским, с которым обсуждалось уже участие в планируемом предприятии рыцарства юга Франции и практические аспекты подготовки и осуществления военной экспедиции. После этих решающих переговоров почва для провозглашения похода с целью освобождения христианских святынь на Востоке была подготовлена и можно было сообщить о намерениях престола Святого Петра во всеуслышание. С этой целью папа объявил о проведении церковного собора в южнофранцузском городе Клермоне в ноябре 1095 г. Источники отмечают, что слухи о предстоящей экспедиции на Восток уже успели к тому времени распространиться повсеместно и все с нетерпением ожидали официальных заявлений по этому поводу. Это обусловило повышенный интерес к собору, всячески поощрявшийся также самим папой римским. Призывая французских прелатов явиться в Клермон, Урбан II советовал им пригласить на собор также «всех знатных людей, самых влиятельных князей» их епархий. Так охвативший общество стихийный ажиотаж умело дополнялся понтификом с целью собрать в Клермоне как можно большее количество христиан – как священников, так и мирян, в особенности владетельных сеньоров и воинов-рыцарей.

Пожелания папы вкупе с повышенным интересом к его французской поездке сыграли свою роль, и проходивший в Клермоне собор, продлившийся с 18 по 27 ноября, действительно стал весьма представительным и самым крупным за все время понтификата Урбана II. В его работе, согласно свидетельству некоторых источников, приняли участие 14 архиепископов, 225 (по другим сведениям 250 и даже 300) епископов и более 400 аббатов. Даже минимально возможное число высокопоставленных клириков, точно засвидетельствованное официальными документами собора, говорит о его масштабности. Так, один из принятых в Клермоне документов подписали 12 архиепископов, 80 епископов и 90 аббатов. Ширившиеся слухи о неких судьбоносных решениях, которые должны быть приняты на соборе, привели в Клермон и многочисленных мирян – тысячи представителей знати и рыцарей, горожан и даже крестьян прибыли в город на время собора. Поскольку не было никакой возможности разместить в самом Клермоне столь значительное количество прибывших, они заняли прилегающую Клермонскую равнину, установив на ней сотни разноцветных шатров.

Главным на соборе стало обсуждение внутрицерковных вопросов, утверждение Божьего перемирия, отлучение от церкви французского короля Филиппа I за то, что он похитил жену графа Анжуйского Фулька IV. Лишь в последний день, 27 ноября 1095 г., после завершения заседаний собора папа Урбан II выступил на городской площади при громадном скоплении народа – клириков и мирян. Официальный текст речи папы, несомненно, предусмотрительно подготовленный заранее, не сохранился, и хронисты по-разному передают слова понтифика. Так, Фульхерий Шартрский вкладывает в уста Урбана II такие выражения: «О сыны Божьи! Поелику ми обещали Господу установить у себя мир прочнее обычного и еще усерднее блюсти права Церкви, есть и другое дело, и Божье, и ваше, превыше иных… Необходимо, чтобы вы как можно скорее поспешили на выручку ваших братьев, обитающих на Востоке, о чем те не раз просили вас». Ссылаясь на слова самого Иисуса Христа, папа призывал весь христианский народ Запада защитить страдающих собратьев по вере и освободить христианские святыни Востока, захваченные язычниками.

Необходимость выступить на защиту восточных христиан объяснялась тем, что их притесняют и унижают мусульмане, которые к тому же оскверняют христианские храмы и иные святыни. Историк Ордерик Виталий в «Церковной истории в XIII книгах, разделенной на три части», передает следующие слова из речи папы: «Турки, персы, арабы и агаряне овладели Антиохией, Никеей, даже Иерусалимом, прославленным Гробницей Христа, и многими другими городами христиан. Они вторглись с огромными силами даже в Греческую империю; обеспечив за собой Палестину и Сирию, подчиненные их оружию, они разрушали церкви и закалывали христиан, как агнцев. В храмах, где прежде христиане справляли божественную службу, язычники поместили свой скот, учредили идолопоклонство и постыдно изгнали христианскую религию из зданий, посвященных Богу; тиранство язычников овладело имуществом, предназначенным на священное служение; а то, что богатые пожертвовали в пользу бедных, эти жестокие властители обратили недостойным образом в свою пользу. Они увели в далекий плен, в свою варварскую страну, большое число верных, которых запрягают для полевых работ: ставят их в плуг, как быков, чтобы обрабатывать их тяжкими трудами землю, и бесчеловечно обременяют работами, которые отправляются животными и приличествуют более скотам, нежели людям. При таких беспрерывных трудах, среди стольких мук наши братья получают жестокие удары плетью, их погоняют рожном и подвергают всякого рода мукам. В одной Африке разрушено девяносто шесть епископств, как то рассказывается приходившими из тех стран».

Хронист Роберт Реймсский (Монах) свидетельствует, что папа не скупился на описание жестокостей, творимых мусульманами на Востоке: «…народ Персидского царства, народ проклятый, чужеземный, далекий от Бога, отродье, сердце и ум которого не верит в Господа, напал на земли тех христиан, опустошил их мечом, грабежом и огнем, а жителей отвел к себе в плен или умертвил поносной смертью, церкви же Божии или срыл до основания, или обратил на свое богослужение. Они ниспровергали алтари, осквернив их своей нечистотой, силой обрезали христиан и мерзость обрезания раскидали по алтарям или побросали в сосуды крещения. Кого хотели позорно умертвить, прокалывали в середине насквозь, урезывали, привязывали к рукам палку и, водя так, бичевали, пока несчастные, выпустив из себя внутренности, не падали на землю. Других же, привязав к дереву, умерщвляли стрелами; иных раздевали и, наклонив шею, поражали мечом, чтобы испытать, можно ли убить с одного удара. Что сказать о невыразимом бесчестии, которому подвергались женщины? Но об этом хуже говорить, нежели молчать». Эти описания заставляют вспомнить слова письма, будто бы написанного Алексеем I Комниным графу Фландрии, что подтверждает расхожесть на Западе представлений о зверствах, чинимых мусульманами над восточными христианами. Неважно, что эти обвинения в основном не соответствовали действительности, что сторонникам ислама приписывали то, чего они не делали, так как вполне толерантно относились к «людям Писания» – христианам. Главным было то, что этим страшилками безоговорочно верили, потому что хотели в это верить. Обесчеловечивание мусульман в проповеди папы римского стало мощным аргументом в пользу похода против нелюдей, от описанных бесчинств которых жестоко страдали собратья по вере.

Обоснование необходимости похода на Восток помощью Византийской империи, спасением местных единоверцев и христианских святынь дополнялось обещанием искупления, гарантированного каждому, кто отправится в священную экспедицию. Всем, откликнувшимся на этот страстный призыв, Урбан II сулил отпущение грехов и попадание в Рай. Идея отпущения грехов и обретения Царствия Небесного стала одной из ключевых, и затем папа не единожды возвращался к ней в своих многочисленных посланиях после Клермонского собора. «Если кто-то умрет во время экспедиции во имя любви к Богу и за своих братьев, – писал Урбан II в послании к испанским графам, – то пусть не сомневается в том, что, конечно, получит отпущение от всех грехов и благодаря милосердию Господа нашего обретет вечную жизнь». В письме к своим сторонникам в Болонье папа утверждал: «Вам также следует знать, что если кто-нибудь из вас примет участие в походе не ради жажды земных благ, а ради спасения ваших душ и освобождения Церкви, то будет освобожден от наказания за грехи, поскольку будет считаться, что он исповедал их целиком и полностью».

Немаловажными темами проповеди были и сугубо земные, можно даже сказать приземленные рассуждения об обретении участниками похода в Святой земле, сочащейся, согласно Святому Писанию, «медом и млеком», богатства и процветания. Папа римский прямо раскрывал экономические мотивы будущего предприятия, которое должно было прекратить феодальные распри на Западе: «Кто здесь горестны и бедны, там будут радостны и богаты», – обещал, по словам Фульхерия Шартрского, Урбан II. Это обещание должно было найти живой отклик прежде всего среди небогатого, мелкопоместного, а то и вовсе безземельного рыцарства, на массовое участие которого в походе и рассчитывал папа. Не менее действенным оказалось оно и для крестьян, страдавших от гнета сеньоров и из-за нескольких подряд неурожайных лет. Не оставались безучастными к нему и крупные владетельные сеньоры, желавшие приумножить свои богатства. Так религиозный экстаз, вследствие которого «глаза одних были полны слез, другие дрожали», умело дополнялся земными мотивами, вызывая всеобщее воодушевление.

Папа римский Урбан II на Клермонском соборе 1095 г. (миниатюра, XV в.)

«Бог так хочет!» (на сторофранцузском – «Deus lo vult!») – такими словами, как свидетельствует Роберт Реймсский, собравшаяся на площади толпа сопровождала каждый из страстных призывов папы. Наиболее рьяные тут же нашивали на одежду, на правом плече, красный матерчатый крест в знак того, что отныне они отмечены для участия в паломничестве с целью освобождении Святой земли. Позднее, с конца XII в., их стали называть cruce signati – обозначенными крестом, носящими знак креста, то есть крестоносцами. По словам хрониста Роберта Реймсского, к ношению этого символа призывал в своей речи сам Урбан II: «Кто даст обет Богу и принесет себя Ему в живую и святую жертву, должен носить на челе, на груди или между плеч Крест Господень. Всем этим они исполнят заповедь Господню, как она предписана в Евангелии: „Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною“[6]». Первым, преклонив колени перед папой и попросив его благословения на поход к Гробу Господню, обет паломничества (votum peregrinum) принял епископ Ле-Пюи Адемар Монтейльский – по словам хрониста, этот «человек высочайшего благородства, улыбаясь, подошел (к папе Урбану II), преклонил колено и попросил его разрешения и благословения на поездку». Адемар должен был выступить легатом – специальным полномочным представителем папы при крестоносном войске, о чем было объявлено уже на следующий день. Следует обратить внимание на то, что легат должен был стать духовным предводителем рыцарского войска и осуществлять общеполитическое руководство, тогда как вопрос о военном главнокомандующем специально не оговаривался. По всей видимости, предполагалось, что им должен был стать граф Тулузский Раймунд де Сен-Жиль, вставший во главе рыцарских отрядов. Показательно, что к походу не привлекались европейские монархи. Отчасти это было следствием конфликтов престола Святого Петра с германским императором и французским королем. Но в гораздо большей степени ставка на рыцарское ополчение без участия глав государств была развитием идеи папы Григория VII о «воинстве Святого Петра» (militia s. Petri), служащего непосредственно католической церкви или даже напрямую Иисусу Христу. Фульхерий Шартрский передает такие слова Урбана II: «Теперь должны стать воинами Христа (Christi milites), кто прежде был грабителем, теперь законно биться с варварами, кто прежде третировал братьев и родню, теперь снискать вечное воздаяние, кто прежде наемничал за мелкие гроши, теперь сражаться за удвоение чести, кто прежде силился во вред своего тела и души».

Общие, несколько абстрактные обещания обретения в Святой земле богатства и спасения для вечной жизни дополнялись и вполне конкретными, ощутимыми и весомыми гарантиями участникам похода со стороны католической церкви. Помимо прощения грехов и места в Раю, церковь обещала «воинам Христа» на время отсутствия на родине охрану их семей и имущества. Крестоносцы освобождались также от судебного преследования, им предоставляли отсрочку обязательных выплат по долгам, а то и вовсе их списывали. Кредиторам, осмелившимся нарушить эти предписания церкви, грозило церковное отлучение. На время похода объявлялся Божий мир, запрещавший феодальные междоусобицы в Европе: «Пусть же прекратиться меж вами ненависть, пусть смолкнет вражда, утихнут войны и уснут всяческие распри и раздоры!» – призывал наместник престола Святого Петра. Следовательно, появлялась еще и надежда на то, что оставленные без присмотра владения не будут прибраны к рукам алчными воинственными соседями, с которым приходилось издавна из-за них враждовать. Пропаганда похода, таким образом, была и эффективным способом направить воинственность рыцарей на Восток, установив мир на Западе. Папа призывал прекратить все междоусобные распри и установить в Европе прочный Божий мир. Хронисты с разными смысловыми оттенками пересказывают это важное обращение понтифика. Фульхерий Шартрский так передает слова Урбана II: «Так пусть же они отправятся на бой с неверными – бой, который стоит начать и который достоин завершиться победой, – те, кто до сих пор предавался частным и беззаконным войнам на великую беду для верующих! Пусть же станут они отныне рыцарями Христа, те, кто были всего лишь разбойниками! Пусть же они теперь с полным правом ведут борьбу с варварами, те, кто сражался против своих братьев и родичей!» Епископ Бальдерик Дольский отмечал, что целью провозглашенного папой похода на Восток было, помимо прочего, стремление «…удержать смертоносные руки от крови своих братьев и ради единоверцев противостоять чужим народам… Отвратительно протягивать грабительские руки к христианам; много лучше поднять меч против сарацин; и несравненно лучше явить любовь, отдав жизнь за своего брата (на Востоке)». Роберт Монах вкладывал в уста Урбана II призыв прекратить междоусобицы и совместно оправиться освобождать Святой Гроб Господень, а согласно Гвиберту Ножанскому, папа противопоставлял бесчестные войны между христианами справедливой войне с неверными, которая одна способна даровать Царствие Небесное: «До сих пор вы вели незаконные войны, убивая друг друга… Теперь мы предлагаем вам борьбу, ведущую к славе мученичества».

Датой сбора и выступления крестоносного воинства в поход назначили 15 августа 1096 г., день Вознесения Девы Марии, после сбора летнего урожая. Папа в своей речи настаивал, чтобы в поход отправлялись только опытные воины, отговаривая от участия женщин, стариков и инвалидов, детей и слишком молодых воинов, монахов и клириков. Хронист Роберт Реймсский так передает его слова: «Мы не повелеваем и не увещеваем, чтобы отправлялись в этот поход старцы или слабые люди, не владеющие оружием, и пусть никоим образом женщины не пускаются в путь без своих мужей, либо братьев, либо законных свидетелей. Они ведь являются больше помехой, чем подкреплением, и представляют скорее бремя, нежели приносят пользу. Пусть богатые помогут беднякам и на свои средства поведут с собою пригодных к войне. Священникам и клирикам любого ранга не следует идти без дозволения своих епископов, ибо, если отправятся без такого разрешения, поход будет для них бесполезен. Да и мирянам негоже пускаться в паломничество иначе, как с благословения священника».

Итак, 27 ноября 1095 г. сообществу христиан Запада, прежде всего воинам-рыцарям, был брошен призыв, которому суждено было на многие десятилетия определить историю Западной Европы и Ближнего Востока. Искусно объединив разнообразные мотивы и попав на подготовленную почву, он вызвал мощный отклик, породив феномен крестовых походов западных рыцарей на Восток. Следует отметить, что ни сам Урбан II, ни его современники не использовали понятий «крестовый поход» или «крестоносное движение». В средневековых источниках применяли термины iter («путешествие») или iter hierosolymitanum («путешествие в Иерусалим»), peregrinatio («паломничество»), expeditio («поход»), via sacra («священная дорога»), auxilium terre sancte («помощь Святой земле»), gesta («деяния») и другие. Одним из первых словосочетание «крестовый поход» употребил придворный историк французского короля Людовика XIV (1643–1715) иезуит Луи Мэмбур (1610–1686), автор исследования «История крестовых походов» (опубликовано в 1675 г.), после чего термин устойчиво закрепился в европейской исторической науке XVIII–XIX вв.