Один из наиболее распространенных мифов как советской и российской, так и зарубежной историографии заключается в том, что накануне Великой Отечественной войны Сталин боялся Гитлера, любой ценой стремился отсрочить германское нападение на СССР и поэтому до последнего момента не приводил в боевую готовность войска приграничных округов.
В действительности причины неготовности к отражению германского вторжения заключались как в системных причинах низкой боеспособности и боеготовности Красной Армии, связанных с советской тоталитарной системой, так и с тем обстоятельством, что Сталин готовил ее не к обороне, а к нападению на Германию. Еще 26 февраля 1940 года, когда Англия и Франция рассматривали возможность вступления в советско-финскую войну на стороне Финляндии и готовились отправить экспедиционный корпус на помощь финнам, Балтийский флот получил директиву считать вероятными противниками не их, а коалицию в составе Германии, Италии, Венгрии и Финляндии. Сталин думал напасть на Германию после начала генерального наступления вермахта на Западе, которое ожидалось весной 1940 года. Поэтому он торопился закончить войну с Финляндией, отказавшись от захвата этой страны. Освободившиеся войска, в том числе вся авиация, ускоренными темпами перебрасывались к западным границам. Были казнены пленные польские офицеры в Катыни. В случае начала войны с Германией их пришлось бы освободить и передать польскому эмигрантскому правительству в Лондоне – союзнику в борьбе с Гитлером. Создания же неподконтрольной СССР польской армии Сталин не желал. До начала июля 1940 года был отодвинут срок демобилизации призванных на финскую войну. Сталин рассчитывал, что к тому времени вермахт увязнет на линии Мажино. В тот момент 97 советским стрелковым и кавалерийским дивизиям и 17 танковым бригадам Гитлер мог противопоставить лишь 12 ослабленных пехотных дивизий. В ночь на 7 мая 1940 года Сталин был на дружеской вечеринке у заместителя начальника своей охраны Александра Эгнаташвили. Жена Эгнаташвили, чья сестра жила в Америке, спросила: «Неужели мы будем воевать с Америкой?» Сталин в ответ поднял бокал вина и торжественно провозгласил: «Мы не будем воевать с Америкой. Мы будем воевать с Германией, а Англия и Америка будут нашими союзниками». Однако Франция рухнула в две недели, еще до конца мая. Поход на Запад Сталин отложил. Хрущев вспоминал: «Я был у Сталина во время капитуляции Франции. Он выругался сочно, по-русски, говорил: видите, Гитлер развязал себе руки на Западе».
Теперь Красной Армии могли противостоять основные силы вермахта, а в случае успеха открывалась возможность оккупировать всю Западную Европу. Для этой цели Сталин стал разворачивать механизированные и воздушно-десантные корпуса. Однако одновременно он формировал 29 механизированных корпусов, в каждом из которых должно было быть более тысячи танков. Для такого большого количества корпусов не хватало ни опытных кадров, ни средств связи и средств тылового обеспечения, и мехкорпуса оказались плохо управляемыми и мало боеспособными. С октября 1940 года предпринимались меры по формированию польской дивизии Красной Армии из «правильно политически мыслящих» военнопленных. По свидетельству маршала Жукова, в начале 1941 года «в ответ на мой доклад о том, что немцы усилили свою воздушную, агентурную и наземную разведку, И.В. Сталин сказал:
«– Они боятся нас. По секрету скажу вам, наш посол имел серьезный разговор лично с Гитлером, и тот ему конфиденциально сообщил:
– Не волнуйтесь, пожалуйста, когда будете получать сведения о концентрации наших войск в Польше. Наши войска будут проходить большую переподготовку для особо важных задач на Западе».
Сталин считал, что Гитлер сам боится советского нападения и поэтому концентрирует войска на границе.
В марте 1941 года был подготовлен план стратегического развертывания на Западе, предусматривающий нанесение главного удара в Южной Польше. На нем первый заместитель начальника Генштаба генерал Николай Ватутин оставил резолюцию, что наступление Юго-Западного фронта должно начаться 12 июня 1941 года. Однако пропускная способность советских железных дорог была в 2,5 раза ниже, чем германских, и сосредоточить войска к указанному сроку не успели. В середине мая был разработан план превентивного удара, обосновывавшийся тем, что «Германия имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар». Однако к отражению такого удара не готовились, что позволяет предположить: слова о возможной германской агрессии были лишь пропагандистской риторикой. Точно так же в 1939 году нападение на Финляндию готовилось как «контрудар», хотя о финском нападении на СССР мог думать только сумасшедший. В майском плане реальным было только намерение «упредить противника и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие войск». 152 советские дивизии должны были разгромить 100 немецких дивизий на фронте Краков – Катовице. В действительности здесь советским войскам противостояла бы всего 31 дивизия, тогда как во фланг наступающим советским войскам ударила бы самоя мощная германская группа армий «Центр».
Судя по срокам выдвижения войск, наступление было намечено на июль 1941 года. 4 июня Политбюро приняло решение сформировать к 1 июля 1941 года польскую дивизию Красной Армии из «лиц, знающих польский язык».
Точно так же за месяц до нападения на Финляндию начал формироваться финский корпус Красной Армии. Немцы же в мае 1941 года приступили к формированию украинских батальонов «Роланд» и «Нахтигаль». К 1 июля к границе должны были выдвинуться все дивизии советских приграничных округов, а к 20 июля все советские самолеты должны были быть окрашены в летний маскировочный цвет. 20 июня Главный военный совет утвердил проект директивы о политработе в войсках, где подчеркивалось: «Каждый день и час возможно нападение империалистов на Советский Союз, которое мы должны быть готовы предупредить своими наступательными действиями». Немецким же солдатам за 7 часов до вторжения в Россию их командиры говорили: «Товарищи! Советский Союз намерен 18 июля напасть на наше Отечество. Благодаря фюреру и его мудрой дальновидной политике мы не будем дожидаться нападения, а сами перейдем в наступление». В действительности срок 18 июля был выдумкой пропагандистов Геббельса. О подготовке советского нападения Гитлер не знал, равно как и Сталин понятия не имел о плане «Барбаросса».
Гитлер, как известно, подписал директиву о проведении в жизнь плана «Барбаросса» 18 декабря 1940 года, вскоре после того как неудачей завершился ноябрьский визит Молотова в Берлин. Там ему было предложено присоединиться к Тройственному пакту Германии и Италии, получив в качестве сферы влияния Иран и Индию («территории, лежащие к югу от границ СССР в направлении Индийского океана»). Уже после возвращения Молотова в Москву через германское посольство был передан ответ. Советский Союз ставил своим условием присоединения к Тройственному пакту признание за ним сферы влияния в Финляндии, Болгарии, Румынии и Турции. Ответом Гитлера стала операция «Барбаросса».
Мы, вероятно, никогда не узнаем, было ли серьезным предложение Гитлера Сталину присоединиться к Тройственному пакту или это предложение было всего лишь «акцией прикрытия». Если верно первое предположение, то Гитлер мог отказаться от нападения СССР в 1941 году, если бы Сталин присоединился к Тройственному союзу на германских условиях. В случае же если верна вторая версия, нападение на СССР в 1941 году произошло бы независимо от того, на какие условия согласился бы Сталин. Точно так же невозможно достоверно установить, всерьез ли Сталин готов был присоединиться к союзу Италии, Японии и Германии, если бы Гитлер выполнил его условия, или его согласие присоединиться на определенных условиях к Тройственному пакту, или это была только «акция прикрытия» планируемого на 1941 год советского нападения на Германию.
В документах не сохранилось предполагаемых сроков начала наступления Красной Армии. Здесь мы имеем дело с событием несбывшимся, тогда как германское нападение – свершившийся факт. Но даже если бы случилось чудо и Сталину удалось начать атаку, как и планировалось ранее, 12 июня, за 10 дней до германского нападения, это не изменило бы ни ход, ни исход столкновения с Гитлером. Значительно более низкий уровень подготовки Красной Армии все равно привел бы ее к поражению и быстрому переносу боев на советскую территорию. Война и тогда воспринималась бы нашим народом как Отечественная.
Сталин твердо знал, что Красная Армия превосходит вермахт по численности личного состава, что танков и самолетов у советских войск гораздо больше, чем у противника, и они по качеству не уступают немецким. «Кремлевский горец», в армии никогда не служивший (если не считать короткого пребывания в запасном полку накануне революции), верил, что по боевой выучке красноармейцы и их командиры не уступят германским солдатам и офицерам. А вот это-то и было роковым заблуждением. Адмирал Н.Г. Кузнецов писал в первом издании своих мемуаров «Накануне», вышедшем в 1966 году: «И.В. Сталин представлял боевую готовность наших Вооруженных Сил более высокой, чем она была на самом деле. Совершенно точно зная количество новейших самолетов, дислоцированных по его приказу на пограничных аэродромах, он считал, что в любую минуту по сигналу боевой тревоги они могут взлететь в воздух и дать надежный отпор врагу. И был просто ошеломлен известием, что наши самолеты не успели подняться в воздух, а погибли прямо на аэродромах». В последующие издания эти слова не попали. Вероятно, цензоры спохватились, что сообразительные читатели могут прийти к крамольным выводам: раз Сталин преувеличивал боеготовность Красной Армии, то вполне мог думать и о нападении на Германию.