Главный инспектор уголовной полиции Конрад Симонсен, прищурившись, взглянул на стоящее над сплошной линией горизонта низкое полярное солнце. Там, на краю света, где небо сливалось со льдами, весь мир был окрашен в нежные пастельные тона зеленых и голубых оттенков, как будто сама природа хотела дать понять, что где-то далеко-далеко отсюда есть места гораздо красивее и привлекательнее. Спокойно окончить там свои дни – что могло бы быть лучше?! Но быть жестоко убитым посреди такого великолепия – это казалось неверным, неправильным, попросту говоря, не укладывалось в голове! Он пытался гнать от себя подобные мысли. Действительно, что за глупость! Как будто для нее это теперь имеет какое-то значение. На некоторое время инспектор погрузился в созерцание длинной тени на льду, которую отбрасывала его собственная фигура, затем даже попробовал, вытянувшись в струнку, добраться тенью до крохотных расщелин на ледяном панцире и делал это до тех пор, пока не устали и не затекли руки. Затем он снова покосился на затянутое дымкой солнце, от которого, казалось, исходил не столько свет, сколько холод, и недовольно поморщился. Солнце должно всходить и заходить, а не монотонно перекатываться по дуге с одного края неба на другой, соединяя ночь и день в единое целое. Тщетно пытаясь стряхнуть с себя навалившуюся как-то разом усталость, Симонсен пошире распахнул глаза и подставил лицо ветру. За последние сутки он спал в общей сложности не более трех часов, и ему казалось невероятным, что наступил уже новый день. Прикрыв лицо руками, он несколько мгновений наслаждался темнотой. Интересно, думала ли она напоследок о весенних цветах, о луне, ослепительно-белом песке пляжей или же вспоминала костры в канун Дня святого Ханса? [2] Едва ли. Все же было нечто оскорбительное, уничижительное в том, что ей пришлось умереть здесь, где нет ничего, где окружающая тебя пустота кажется огромной, бесконечной, где не место ни одному живому существу. Как бы там ни было, но, по сути, тот, кто совершил это убийство, можно сказать, надругался над своей жертвой вдвойне.
Главный инспектор посмотрел на часы и констатировал, что уже половина восьмого по датскому времени. Сколько это будет по гренландскому [3], он так сразу сказать не мог. Подавив зевок, Симонсен подумал, что сегодня вымотался больше обычного. Утром он забыл выпить свои таблетки, или точнее – ведь врать самому себе бессмысленно – снова забыл выпить свои таблетки, и теперь чувствовал, что последствия этого сказываются. Отчаянно хотелось нарушить данный себе зарок и покурить: казалось, будто одна-единственная сигарета – а то и всего лишь половина ее – способна разом прогнать всю накопившуюся усталость. Инспектор машинально похлопал себя по груди – убедился в наличии пачки во внутреннем кармане, – однако затем решил проявить стойкость и на пару минут отсрочить задуманное нарушение режима, чтобы потом был хоть какой-то повод для гордости. Год назад – или, может, уже два? – у него обнаружили диабет. Данное заболевание в сочетании с ежедневной нервотрепкой, сопутствовавшей его профессии, заставили Симонсена кардинально изменить – или, по крайней мере, постараться изменить – привычный образ жизни.
Ощущая какое-то неясное беспокойство, он снова бросил взгляд на наручные часы. Результат ничем не отличался от прежнего, и чувство тревоги не улеглось. Повернувшись к соседу, он спросил:
– Ты не знаешь, сколько сейчас может быть времени?
Бросив быстрый взгляд на солнце, гренландец-полицейский лаконично ответил:
– Три с лишним.
Немногословность местного коллеги отнюдь не скрашивала время ожидания. Звали гренландца Тронд Эгеде – вот, пожалуй, и все, что Конраду Симонсену было известно о местном сотруднике. Главный инспектор уже всерьез подумывал о том, чтобы вернуться в самолет и попытаться хоть немного поспать, пока техники-эксперты занимаются своей работой. Жесткое и неудобное кресло, которое он проклинал всю дорогу сюда из Нуука [4], теперь казалось ему в высшей степени привлекательным. Даже краткий сон – все же лучше, чем ничего, да и бессмысленно торчать здесь рядом с немым, как пень, коллегой и глазеть на то, как эти четверо делают свое дело – все равно, сколько за ними ни наблюдай, ни быстрее, ни медленнее работать они не станут. Однако молчаливый местный кадр мог счесть себя задетым его уходом, а в ближайшее время им крайне необходимо сохранять хорошие отношения с полицией Нуука. Существовала, правда, и иная возможность – послать к черту все правила и присоединиться к экспертам. Едва ли он мог так уж сильно им помешать – уничтожить какие-то следы на месте преступления. С другой стороны, однако, была все же изрядная доля риска, что его прогонят. А это уже могло быть унизительным, да и, кроме того, свидетельствовало бы об известном непрофессионализме с его стороны. Так что вывод напрашивался сам собой – главному инспектору следовало оставаться на своем месте и никуда не рыпаться.
Так и не придумав никакого лучшего занятия, Симонсен решил все же завязать беседу.
– Слушай, а как это, едва взглянув на солнце, тебе удалось определить, что сейчас три? Я имею в виду, ведь здесь же нет никакой привязки к местности – или как там это называется, когда по всему горизонту лишь голый лед и больше ничего.
Гренландец с трудом стянул рукавицу и, закатав рукав куртки, показал свои наручные часы. Снова надев рукавицу, он скупо обронил:
– Вот – тринадцать минут четвертого.
– Стало быть, ты прав.
– Да.
– И это – только по солнцу? Без всяких точных ориентиров?
– Да.
Конрад Симонсен умолк и начал выставлять местное время на своих часах – все ж таки, хоть какое-никакое, а занятие. Внезапно у него возникли некие неприятные сомнения. Сами по себе они мало что значили – так, просто некое неясное ощущение беспокойства, сродни недавнему чувству тревоги. И тем не менее.
– Значит, три тринадцать дня?
Инспектор попытался задать вопрос как можно более небрежно, однако сам почувствовал, что в нем прозвучала нервозность. Гренландец повернулся, внимательно посмотрел на него и лишь после этого ответил:
– Ну да, дня. Ты, никак, из тех, кто путает время суток?
– А что, бывают и такие? Хотя, в общем-то, ты прав – на какое-то мгновение я засомневался.
– Неприятное, должно быть, чувство.
Конрад Симонсен с облегчением кивнул. С трудом выудив из кармана сигареты, он, игнорируя все напечатанные на пачке предостережения, прикурил и жадно затянулся, ничем не нарушая вновь установившейся молчаливой паузы. Расправившись с сигаретой, он нагнулся, аккуратно потушил ее о лед и убрал окурок в карман. Гренландец с видимым интересом наблюдал за ним. Главный инспектор попытался продолжить беседу:
– Скажи, а тебе самому здесь часто приходится бывать?
Местный полицейский ухмыльнулся. Лицо его при этом забавно сморщилось, и он стал настолько похож на озорного маленького тролля, что Конрад Симонсен, в свою очередь, не удержался от улыбки.
– Твой напарник, Арне, почему-то тоже так решил. Прости, забыл его фамилию.
Вместо того чтобы показать рукой, он мотнул головой в сторону самолета.
– Арне Педерсен. Его зовут Арне Педерсен.
– Ну да, верно. Так вот, он, как и ты, неизвестно с чего вообразил, что я часто наведываюсь сюда, на материковый лед. А что? Всего каких-то четыре сотни километров пешочком – это же совсем рядом! И обратно, домой, бодрым и румяным.
Сказано все это было абсолютно беззлобно, скорее с легкой иронией.
– Ладно-ладно, я тебя понял. Разумеется, ты никогда раньше здесь не бывал.
– Не совсем так: я побывал здесь вчера, но вообще-то я в такие места обычно стараюсь не забираться. Да и зачем это мне?
Оба покивали, и на мгновение Конраду Симонсену показалось, что на этом беседа закончится. Однако чуть погодя гренландец сказал:
– Арне Педерсен предупредил, что ты не станешь ничего обсуждать до тех пор, пока сам ее не увидишь. Такой уж, дескать, у тебя принцип.
– Ну-у, это, пожалуй, слишком сильно сказано. Никаких жестких правил я тут не придерживаюсь, хотя, разумеется, предпочел бы немного подождать, если, конечно, ты не возражаешь. Хотя пару моментов вполне можно обсудить и прямо сейчас. Ни для кого не секрет, что это дело мне навесили в спешке, что называется ни с того ни с сего.
Ухмыльнувшись в очередной раз, гренландский полицейский перебил:
– Да уж, наслышан. Арне Педерсен рассказывал, что ты уже совсем было собрался в отпуск. Причем туда, где куда как теплее, чем здесь.
Он снова усмехнулся.
С каждой минутой собеседник нравился Конраду Симонсену все больше и больше.
– Ну да, отдельное спасибо за напоминание, что теперь я как раз должен был быть на пути в Пунта-Кана – это где-то в Доминиканской Республике, если, конечно, ты знаком с географией. Валялся бы там со своей подругой на песочке под пальмами и ждал, пока не прибудет прекрасный корабль «Легенда морей» Карибских королевских морских круизных линий и не заберет нас в… Уф, мне даже думать обо всем этом не хочется.
– Ладно, не стоит благодарности.
– Как бы там ни было, но информировать меня о том, что именно произошло вчера, в сущности, просто-напросто не было времени, или же никто из тех, с кем я разговаривал, и сами ничего толком не знали. Так что, неужели и вправду сама фрау федеральный канцлер обнаружила покойную?
– Не совсем, хотя, по-видимому, можно и так сказать. Первым ее заметил гляциолог – эксперт по глетчерам, а уж потом он указал на нее фрау канцлер.
– А ты сам был вместе с ними в самолете, когда все это произошло?
– Нет, но тот, кто мне рассказывал, был. Кстати, летели они не на самолете, а на вертолете. Всего там было три вертолета, принадлежащие компании «Эйр Гренланд» большие машины «Сикорские S-61»; ну, знаешь, те, легендарные, красные, мы еще называем их «Си Кингз».
Конрад Симонсен не имел ни малейшего представления, о чем идет речь, и все же исключительно из вежливости лицемерно кивнул и подхватил:
– Ну да, конечно. Красивые машины!
– Вот и я о том же. Значит, в одном вертолете летели канцлер и министр окружающей среды Дании со своими сопровождающими, в другом – агенты службы безопасности и немцы из тех, что рангом пониже, и в последнем – журналисты. Машина с канцлером на борту шла первой. Маршрут был проложен почти по прямой над самым ледниковым щитом от Илулиссата в бухте Диско до Нуука, где дамам предстояло пересесть на обычные самолеты и отправиться, соответственно, в Копенгаген и Берлин. Так вот, она – канцлер то есть – настояла на том, чтобы сделать крюк вглубь материковых льдов – вероятно, исходя из неверного посыла, что там таяние идет интенсивнее. Как бы там ни было, но она этого пожелала, и никто не стал ей возражать.
– И что, там действительно можно встретить что-то необычное?
– Ничего особенного. После того, как увидишь первую талую лужу – а на глетчере вблизи Илулиссата их предостаточно, – то есть после первых же двух минут полета любоваться решительно нечем, если, разумеется, не считать сотен точно таких же луж. Да и чем глубже во льды забираешься, тем реже и реже их встречаешь, так что, как сам понимаешь, смотреть там практически не на что.
Ответ Конрада Симонсена прозвучал крайне дипломатично:
– Да нет, что ты, пейзажи здесь, в общем-то, впечатляющие, правда, действительно слегка однообразные.
– Н-да, можно и так сказать. Как бы там ни было, но канцлер сочла их поездку весьма интересной, да и гляциолог, разумеется, тоже. Он всю дорогу сидел рядом и читал ей своего рода лекцию. Наверняка к большой досаде министра экологии.
– А она, выходит, вовсе не горела желанием взглянуть на ледниковый щит?
– Она, вероятно, гораздо охотнее обсудила бы кое-какие политические вопросы. Там вместе с ними в вертолете были два чиновника из Центральной администрации [5]. Я разговаривал с одним из них, и он признался, что они с коллегой всю дорогу потешались. Никто бы не мог подумать, что канцлер так увлечется ролью студентки. Некоторое время назад к министру окружающей среды приезжали по тому же поводу американцы – разные там сенаторы и прочая подобная публика, – так вот, в тот раз все развивалось совсем по-другому. Они восприняли поездку как своего рода увеселительную экскурсию – один из сенаторов даже попросил разрешения поохотиться на здешних оленей. Может, это и была шутка, однако наша местная пресса, помнится, шумно негодовала. Так или иначе, однако ни один из них не выразил ни малейшего желания полюбоваться пейзажами материковых льдов дольше, чем это было предусмотрено программой.
Конрад Симонсен поспешил вернуть разговор в первоначальное русло:
– В отличие от канцлера?
– Да, вот и я говорю. Вертолет шел на минимально допустимой высоте; кроме того, у каждого члена экспедиции был персональный бинокль, которым, правда, никто, не считая канцлера и гляциолога, так и не пользовался после первого получаса полета. Как мне сказали, датчане дремали, а немцы стучали на своих компьютерах.
Он ухмыльнулся, а Конрад Симонсен поспешил вставить:
– Что ж, превосходное разделение труда! А что произошло потом?
– На протяжении часа с лишним не происходило ничего. Не знаю, с какой скоростью летают такие вертолеты, но, по-видимому, длилось все это где-то от часа до полутора. Фрау канцлер слушала лекцию по вопросам климата, прочие занимались своими делами. И тут внезапно она и ученый начали наперебой кричать что-то. Поначалу никто ничего не понял: крики были какие-то путаные и бессвязные. Да оно и понятно – ведь не каждый день приходится видеть труп. Затем после небольшой дискуссии пилот развернул вертолет, и они вернулись, чтобы отыскать это место. Так они и оказались здесь.
– Они приземлились?
– Нет, повисели в воздухе пару минут, пока пилот передавал на землю координаты. Кто-то из пассажиров, сумевший сохранить присутствие духа, весьма предусмотрительно велел по радио вертолету с журналистами немедленно улетать, пока вся мировая пресса еще не успела сделать кучу снимков. Разумеется, действовал он, исключительно руководствуясь здравой мыслью, что это может помешать запланированным консультациям по вопросам климата. Сам ведь понимаешь, убийство – гораздо более ходовой товар для прессы, нежели какое-то там глобальное таяние льдов. Тем не менее нельзя сказать, что действия предусмотрительного чиновника полностью увенчались успехом. После того как вся компания вернулась в Нуук, произошла-таки утечка: в руки журналистов попало несколько фотографий, сделанных из вертолета охраны, которые сразу же заполнили первые страницы газет всего континента. Заголовки были такими: «Канцлер Шерлок Холмс» – в «Бильд Цайтунг» или же передовица «Таймс» – «Канцлер находит убитую девушку». И это только те, что я помню. Датские газеты, разумеется, также поспешили отдать этой теме должное, а CNN вчера вечером пустила соответствующий сюжет в разделе «Горячие новости». Если желаешь, могу подробно изложить.
– Боже упаси, этого и так больше чем достаточно.
– Стало быть, твой коллега был прав. Черт, снова не вспомню его фамилию! У меня вообще с именами плохо – напрочь забываю. Он так и сказал, что ты будешь отнюдь не в восторге от всего этого. Что, не жалуешь прессу? – Да нет, отчего же – если говорить о прессе вообще. Вот что касается криминальных репортажей, их я действительно не люблю.
– Но ведь именно СМИ сделали тебя знаменитым.
– Знаменитым? Что за чушь?! Вовсе я не знаменитый.
– Ну, известный.
– Кончай эту чепуху, никакой я не известный и не знаменитый.
В подтверждение своих слов Конрад Симонсен даже топнул ногой по льду – и, поскользнувшись, едва не упал навзничь.
– Ладно, как скажешь, однако так или иначе, но, по крайней мере, в Германии тебя, по-видимому, недолюбливают, поскольку именно фрау канцлер настояла на том, чтобы выдернуть тебя из отпуска под теплым карибским солнышком и зашвырнуть в этот холодильник.
– Да брось ты, даже слушать тебя не хочу.
– Как скажешь, как скажешь. Известные личности всегда правы.
Странное дело, но Конраду Симонсену даже нравилось, что собеседник так шутливо его поддразнивает. Быть может, потому что стоило этому маленькому человечку раскрыть рот, как от него так и веяло дружелюбием. Кроме того, что скрывать, главный инспектор чувствовал себя слегка польщенным.
– Ладно, заткнись.
Они помолчали. Даже не глядя на гренландца, Конрад Симонсен был уверен, что тот ухмыляется сейчас от уха до уха – его выдавало насмешливое хмыканье.
– Я так понимаю, что ты уже имел возможность увидеть ее.
– Ну да, вчера, как я и говорил. Нам же надо было самим убедиться, с чем именно мы имеем дело. Но я лишь взглянул на тело да вот еще ограждение здесь установил – только и всего.
Он кивнул в сторону работающих возле трупа экспертов. Там действительно красовалось ограждение в форме неровного круга, состоящее из забитых в лед металлических штырей, соединенных обычной в таких случаях красно-белой пластиковой лентой.
– Последнее, кстати, заняло около получаса – лед уж больно твердый. Вообще-то все это, мягко говоря, ни к чему, но – что поделаешь? – я получил четкий приказ поставить ограждение.
– Она гренландка?
Веселость собеседника как рукой сняло; ответ прозвучал довольно резко:
– А что, есть какая-то разница? Почему ты спрашиваешь?
– С точки зрения серьезности преступления – разумеется, никакой, и вместе с тем огромная разница, что касается юрисдикции и вопросов распределения функций руководства ходом расследования. Кроме того, мне трудно понять, какой помощи ждут от меня, коль скоро речь идет об убийстве местной жительницы из совершенно незнакомой мне среды.
– Нет, она не гренландка, а датчанка. А что касается юрисдикции – то тут можешь не волноваться. Считай себя руководителем расследования, каковым, впрочем, ты и так являешься, поскольку все заинтересованные стороны сошлись на твоей кандидатуре.
– Все стороны? А что, разве их больше двух?
– Три. Сторон три, и, как я уже сказал, на твой счет между ними не было ни малейших разногласий.
– Что, неужели еще и американцы?
– Я думал, ты сначала захочешь посмотреть на нее, а уж потом обсудить все разом.
– Да я и сам вовсе не против ее осмотреть, и, кажется, если повезет, совсем скоро у меня появится такая возможность. Похоже, первая фаза подходит к завершению.
Конрад Симонсен чисто машинально вновь достал сигареты и тут же подумал, что по большому счету фактически продолжает жить так же, как и жил, правда, теперь к тому же мучаясь угрызениями совести, что еще никому не добавляло здоровья. Смутившись, он сунул пачку обратно в карман. Чуть погодя к ним подошла одна из сотрудниц экспертной группы – датчанка, которая передвигалась довольно странно, с усилием, как будто тщательно рассчитывая каждый свой последующий шаг. Казалось, она пытается сделать максимальное количество шагов, не ступая на свой прежний оставшийся на снегу след, чтобы победить в субботнем розыгрыше лото. Конраду Симонсену она была незнакома.
– Мы уже заканчиваем. Пора будить Арне Педерсена, да, и будьте осторожней – там жутко скользко.
Она махнула рукой в сторону места преступления. Тронд Эгеде кивком поблагодарил ее – он будет осторожен. Конрад Симонсен подумал, что скользко здесь везде, и благодарить не стал.