Утро в селе Преображенском выдалось пасмурное. Туман лег на верхушки деревьев, и казалось, будто они покрыты огромным пуховым одеялом, а шапки из тугих, косматых облаков готовы вот-вот пролиться первым летним дождем. Где-то на опушке леса куковала кукушка. Сверчок, примостившись в щели бревен темных покатых сельских изб, издавал радостные трели, радуясь теплу и летнему солнцу. На лугу за селом сидела девчушка, на голове которой красовался венок из первых цветов подснежника и мать-и-мачехи, глядя на старшего брата, закинувшего удилище из сосны в яму у изгиба реки.
Единственными звуками, что нарушали эту райскую деревенскую пастораль, были бой пехотного барабана да стук десятков плотницких топоров.
Юный царевич строил свою первую крепость: Престбург.
Потешные гренадеры, пока еще просто бывшие деревенские холопы, упражнялись с деревянными мушкетами в штыковой атаке и строевых маршах.
– На плечо взять! Шагом арш!
Бывшие холопы, не понимая команды, рушили строй, запинались о переднюю шеренгу, наступая друг другу на пятки. Франц Лефорт бегал по полю, где еще несколько лет назад крепостные сажали овес, и орал на будущих солдат.
– О майн гот. Ты есть тупая русский скотина! – брызгал он слюной, выхватив очередного провинившегося рекрута из строя. – Питер, это очень, очень сложно их обучать.
Высокий юноша, стоящий у деревянных, наспех сколоченных ворот крепости, улыбался, глядя на его старания. Он хлопал широкой ладонью немца по плечу, приговаривая:
– Ты уж постарайся, Франц.
Немец вскидывал руки в стороны и плелся обратно к строю. Так повторялось изо дня в день, пока горе-воины не постигли искусства строевого шага. Но и на этом их беды не закончились. В крепость доставили литые пушки, и будущие гренадеры пытались взять крепость штурмом, над деревянными сводами Престбурга раздавались стоны и проклятия. После очередного штурма бывшие холопы выплевывали на траву зубы и утирали кровавую юшку с разбитых носов.
– Петруша развлекается, – глядя в окно деревянного дворца, шептала прислуге Наталья Кирилловна Нарышкина. Она выпивала свой чай и садилась за новую вышивку.
Но ее Петруша вовсе не развлекался.
Численность потешного войска достигла двух полков. Такую орду нужно было кормить. И Петруша постоянно клянчил у маменьки деньги. Но денег в казне не было. Нарышкины брали деньги у своих сторонников в надежде дождаться того момента, когда юный Петруша достигнет совершеннолетия и сам примет участие в управлении державой, тогда деньги непременно найдутся. Но на пути его полного воцарения стояла властная сестра Софья.
Но сейчас Софья была в Москве, а Петруша здесь, в Преображенском, устраивал очередные маневры своих потешных полков.
– О мин херц, прибыл голландец Карш… Карштен Брандт, – запинаясь, выпалил Меншиков. «Да что ж у этих иноземцев имена такие корявые».
– Приехал, значит, голубчик. Так веди меня скорей к нему, – оживленно воскликнул Петр и, улыбнувшись, обнял Алексашку.
Петр огромной ручищей схватился за деревянную ручку двери. Его глаза сияли от радости. В большой и светлой гостиной Петра ожидал низкорослый мужчина в голландской треуголке, держа в руках кружку с напитком. В середине зала суетилась девушка-челядинка. Служанка ловко расставляла на столе блюда с разными яствами и кувшины с ароматными напитками. Заметив царевича в распахнутых дверях, человек в иноземной треуголке поднялся и отвесил поклон, приветствуя царевича.
– Ну, накормили тебя? – щурясь, спросил Петр у иностранца.
– Да, герр Питер, премного благодарен. Я привез с собой со свой страна немного инструмент, – с трудом проговорил Карштен Брандт.
Он плохо владел русским языком, что весьма потешало юного Петра. Немного смутившись, иностранец продолжил:
– Но я не один, со мной приехать жена. Она много болеть без меня. Нужен уход, – пытаясь оправдаться, произнес голландец.
Петр, разобравшись, в чем дело, поспешил успокоить гостя:
– За этим дело не встанет.
– Питер, инструмент лежит в сундуке, – добавил голландец, – нужно занести его под крышу.
Петр повернулся к двери и громко крикнул:
– Алексашка, беги ко мне скорей.
Через мгновение в двери показалась голова Меншикова.
– Слушаю, мин херц, – протянул он.
Петр указал в сторону двора:
– Пойди во двор, собери сундуки с инструментом и пристрой надежно.
– Сделаю, мин херц, – кивнул головой Меншиков и тотчас исчез.
– Ну, герр Брандт, с чего начнем? – с нетерпением начал разговор Петр.
Голландец отложил жареную курицу обратно на тарелку и вытер платком рот.
– С чего государь желает начать? – поинтересовался он.
– Конечно же, с кораблей! Дерево привезли, пеньку и смолу доставили. Завтра пушечный заряд привезут и пушки, – не пытаясь скрыть юношеского задора, продолжал Петр.
– Чтобы строить хороший корабль, герр Питер, нужен хороший вода. Здесь вода очень маленький. Корабль мелкий будет.
– Будет тебе, Брандт, большая вода, – Петр стукнул кулаком по столу. – На Плещеево озеро поедем. Там флот наш первый строить будем.
– Потешный? – переспросил голландец.
– Зачем же потешный, настоящий! Да так, чтобы пушки палили да врагов на абордаж брать можно было. Все как в Голландии, – гордо заявил Петр.
Брандт согласился с царевичем и произнес:
– Понимаю, герр Питер. Хорошо, будем строить настоящие корабли. Только денег нужно будет очень много, – печально произнес голландец.
– А уж это не твоя забота! – усмехнулся Петр. – Я царь, а не сестрица моя. Будут тебе деньги, Брандт.
Петр выскочил во двор и широким шагом направился к терему матушки. По пути он движением руки сорвал с амурных дел Меншикова, который, пристроившись на деревянных перильцах, нашептывал что-то дворовой девке.
– Бегу, мин херц, бегу! – кричал вдогонку Алексашка, пытаясь догнать Петра.
– Матушка, ты указ мой в Казенный приказ отсылала? – взволнованно протараторил Петр, ворвавшись в покои Натальи Кирилловны. Напор юного царя был сродни морской буре, такой, что тяжелая деревянная дверь чуть не соскочила с петель.
– Да тише ты, оглашенный, – Наталья Кирилловна всплеснула руками. – Дворец так по бревнышку разнесешь. Отсылала указ, Петруша. Намедни дворянин Суконцев в Москву с бумагой отправился.
– Ну и что? – Петр буквально высверливал глазами мать.
– Привез деньги Суконцев, Петруша, привез.
Петр облегченно выдохнул.
– Правда, не всю сумму дали, – добавила царица. – Дьяк казенного приказа говорит, в казне денег нет.
– Ну, сколько дали-то, не тяни.
– Пять тыщ рублев в приказе наскребли, – Наталья Кирилловна достала из шкатулки грамоту.
– Наскребли они, – злобно прошипел царевич. – На свои дела царевна Софья деньги находит, стрельцам жалованье увеличила. А на царский флот деньги они по сусекам скребут.
Петр хлопнул кулаком по столу. Посуда на столе зазвенела и опрокинулась.
– Ох, дождется сестрица у меня.
– Это все думный дьяк Шакловитый Федор Леонтич воду мутит, – поправила сына Наталья Кирилловна.
– А ему, – Петр закусил кулак. – Ему особливо голову рубить, в первую очередь. Вор Шакловитый. Вор! – Петр был вне себя от ярости.
– Так недалече им Петруша осталось, – поспешила его успокоить Наталья Кирилловна. – Петруша, думали мы тут женить тебя.
– Что? – Петр обернулся и удивленно посмотрел на мать. – Это зачем еще?
Глаза царя округлились, и лицо налилось краской.
Наталья Кирилловна взяла со стола кубок и налила в него квас:
– На вот, выпей кваску, успокойся и дослушай. Коли женишься, Петруша, то по закону вступишь в совершеннолетие. Ну и править уже сам сможешь, коли не отрок уже. Хватит Софье при живых государях заправлять. Пора бы и честь знать.
Петр хитро прищурился:
– Обещать, маменька, не буду, но обязательно подумаю.
– Подумай, Петруша, – матушка открыла ставни окна и посмотрела на зеленеющие поля поместья. – Куда сейчас-то торопишься, сынок? – тихо спросила она.
– На Плещеево озеро! – твердо ответил царевич. – Корабли строить будем с голландцем.
– Ой ли уж корабли? – Наталья Кирилловна недоверчиво посмотрела на сына. Опять фантазирует Петруша, как со своими потешными солдатиками.
Тем временем к Плещееву озеру тянулись обозы с мастеровыми и челядью. Бревна для распиловки на брус и доски доставляли из Ярославля, а иную сосну прямую без веток – с самой Камы. Мастеровые ставили большие деревянные стойки из тесаных стволов и скрепляли их между собой такими же деревянными перемычинами. Далее в получившийся каркас затягивали длинный прямой киль, к которому нагелями крепили форштевень и шпангоуты. Топоры бойко стучали на всю округу. Челядь из соседней деревни была занята прокормом большого количества ртов. Из соседних лесов и перелесков доносились звонкие ребячьи голоса юных грибников.
– Неужели построит? – удивленно спрашивали бояре у Меншикова, что днем и ночью дежурил подле Петра и новой верфи.
Алексашка поднимал кверху указательный палец и, дождавшись, пока бояре откроют рты от нетерпения, величественно изрекал:
– Всё непременно построит, а вы матросами при царских кораблях будете, паруса ставить, якоря поднимать.
Бояре охали, глядя на свои жирные фигуры, и, перекрестившись, причитали:
– Свят, свят, свят, куда ж нам, Александр Данилыч, в матросы-то. Ты прикажи только, мы тебе из дворовых ребят отыщем, кого надо.
Алексашка смеялся во все горло и добавлял:
– Да шучу я, бояре, с вашими формами только по реям и лазать. Деньги на корабли готовьте, да не скупитесь.
Бояре, так же вздыхая, протягивали руку к поясу, щупая кошелек, и качали головами.
– Ирод Алексашка Меншиков, мало того что царь с казны все деньги сгреб, так денщик его исподнее готов снять.
– Чего бурчите, аки пни гнилые, – усмехнулся он, глядя на боярские причитания. – Али дело царево вам не любо?
Бояре дружно кивали головами:
– Любо-любо, Лександр свет Данилыч.
– Алексашка, поди-ка сюда, – Петр воткнул топор в бревно. – Ты смолы да пакли сколько возов купил?
Царевич ухватил Меншикова за правое ухо и потянул кверху.
– Восемь, отец родной, – запричитал Меншиков.
– А денег на сколько возов взял? – не унимался Петр, пытаясь дознаться от денщика все, что тот мог утаить.
– Так на десять, – скулил Алексашка. – Собрали только восемь, на остальные деньги пеньку да десять ведер гвоздей привезли. Все сходится по счету, государь.
Петр отпустил его ухо и погрозил пальцем:
– Ты смотри мне, Алексашка, воровать будешь, шкуру спущу.
– Мин херц, – запричитал Меншиков, – ни рубля в карман не положил, ни к чему мне деньги. Потребуется, у тебя попрошу.
Петр ослабил хватку, слова Алексашки несколько успокоили его.
Мастеровые, вставив шкворень в прорезь бревна, на который садился руль, пытались вогнать в бревно деревянный нагель, но эта затея никак не выходила, то ли нагель напитался водой, то ли мастеровые высверлили отверстие не по размеру.
– Кто ж так бьет? – воскликнул Петр, выхватив из рук мастерового деревянный молот. Плюнув на руки, он широко размахнулся: – Берегись.
Мастеровые отпрянули в сторону, опасаясь попасть под размашистое движение царевича. Петр с первого удара загнал деревянный нагель в отверстие, а мужики лишь с удивлением качали головами, поражаясь невероятной силе молодого царевича.
– Мин херц! – потешно приплясывая и что-то насвистывая себе под нос, приближался Меншиков.
Петр откинул молот в сторонку, ожидая, что же хочет поведать ему Алексашка.
– Ну, чего как стрекоза по полю летаешь, дел мало?
– Дел много, мин херц, – с некоторой таинственностью в голосе произнес Меншиков. – Вели наградить меня за заслуги перед Отечеством.
– За какие же заслуги награду просишь? За то, что ты по всему селу скачешь да девиц дворовых портишь? – с иронией в голосе допытывался Петр.
– Не угадал, мин херц, – ответил Меншиков, раскланявшись в плавном реверансе.
– Ну, говори, ирод, не томи, ей-богу, выпорю, – в сердцах выкрикнул Петр.
– А нашел я, Петр Лексеевич, для нашей флотилии еще одного лоцмана, – Меншиков с гордостью склонил голову.
– Врешь, прохвост, – усмехнулся Петр. – Откуда в нашей дыре еще один лоцман, кроме тех, что я из Голландии выписал?
– А вот и не вру, – не унимался Алексашка. – Эй, Федот! – он окликнул сухопарого мужика, сидевшего на телеге, наполненной пенькой. – Веди хромого из села Пересвягино.
Мужик соскочил с телеги и направился в сторону изб. Через некоторое время он появился с идущим позади мужиком, прихрамывающим на левую ногу.
Подойдя к Петру и Меншикову, мужик отвесил земной поклон и устремил взгляд в землю, ожидая распросов от важных персон.
– Кто ты таков? Не вор, не раскольник, случаем? Много вас в лесах кроются, выдают себя за нужных людей, – сурово начал выпытывать мужика Петр.
– Никак нет, мой государь, – заикаясь, прошепелявил мужик.
– Алексашка, – царевич злобно посмотрел на Меншикова. – Какой же он лоцман, гляди, как шепелявит!
– Это он от страха перед тобой, мин херц, – поспешил успокоить царя Меншиков. – Ты говори, мужик, кто ты, где службу вел, как в плен к шведам попал? Говори, царь ждет, иначе не сносить тебе головы.
– Дело мое простое, – начал хромой. – С малых лет у шведов палубу мыл. Затем стал помощником шкипера на торговом судне. Ходил и в военные экспедиции.
– И как тебе, русскому мужику, шведы доверяли? – с недоверием спросил царевич.
– Так с малолетства я у них, язык наш стал забывать, – хромой опустил голову, затем поднял ее и посмотрел в небо. – А представился случай у берегов Беловодья, так враз убег.
– А чего убег? Или шведы кормили плохо? – продолжал допытываться Петр.
– Нет, государь, кормили хорошо, и даже жалованье рейсхталерами положили. Да только невмочно мне на чужбине, по волнам болтаться, как бесхозная лодка.
– А на родине, под русским флагом, вмочно будет?
– Под своим флагом, государь, с превеликим удовольствием.
– А ну, пойди сюда, – Петр подскочил к мужику и потянул его за кафтан к почти достроенной галере. – Это что такое? – Петр указал ему на выступающее с носа корабля бревно.
– Бугшприт, – не задумываясь, ответил хромой.
– А что за веревки от него к носу идут, а? – Петр лукаво прищурился, надеясь, что сейчас-то мужик точно ошибется.
– Бакштаг, мой государь, – так же без запинки ответил мужик. – А это ватер-штаг, это мартин-гик, – продолжал сыпать морскими терминами хромой мужичок.
– Зело умен, мореход, – рассмеялся Петр. – Алексашка, – выкрикнул он, – ставь морехода на довольствие. У матушки из казны десять рублев за него лично получишь.
Через месяц на стапелях верфи стояла первая русская галера, построенная по шведскому образцу. От нее пахло свежей смолой, которой мастеровые промазывали стыки досок, свежей парусиной, доставленной из голландского Утрехта. Якоря, кованные на одном из тульских заводов, блестели, отражая яркие блики, ослепляли глаза прохожих. Народ проходил мимо, раскрыв рты от красоты заморского корабля, не переставая удивляться расторопности юного царевича.
Петр воткнул топор в комель молодой сосенки, лежащей на стапеле. У избы мастеровых стояло два человека, один был одет в форму стрельца, а другой в обычном кафтане, подпоясанный широким кожаным ремнем, на котором крепилась сабля. Человек с саблей был небольшого роста и в разговоре со своим собеседником постоянно жестикулировал, едва не попадая руками в лицо собеседнику. Петр сразу узнал дворянина Суконцева, наблюдателя при дворе царевны Софьи. Увеличивая шаг, царевич поспешил навстречу гостям. Его интересовал только один вопрос, выполнил ли Суконцев просьбу маменьки. Заметив издали высокую фигуру царевича, Суконцев и сопровождавший его стрелец низко поклонились. Петр буквально навис над обоими:
– Ну что там в Москве?
Суконцев чуть отошел в сторону, дабы лучше видеть лицо царевича.
– На Москве все спокойно, мой государь, окромя ереси. В Китай-городе четырех раскольников с проповедями нашли. Ну и, как положено, в цепи заковали, – Суконцев поправил саблю и посмотрел на Петра.
– Кроме того что? – Петру не терпелось услышать главную новость.
– Царевна отправляет карательную экспедицию на Вятку против еретиков по просьбе патриарха. Его старинного друга, старца, в расколе уличили.
– Да что мне еретики твои, нет интереса россказни ваши слушать! – взорвался Петр. – С казной что? Почему казна опять пустая? Мне корабли нужно строить, негоциантам за товар платить, народ кормить, а казна опять пустая.
– Намедни царевна стрельцам жалованье раздала, – осторожно начал Суконцев. – Вдвое больше прежнего дала. Говорит, бунтовать собирались.
– Врет, врет все Софья, подкупить стрелецкое доверие хочет.
В глазах царевича читались нотки злости и отчаяния. Едва сдерживая гнев, Петр произнес:
– За стрельцами следить, ты лично, Максим Петрович, в ответе будешь, – он ткнул кулаком в грудь стоявшего рядом с Суконцевым стрельца. – Теперь ступайте! – распорядился Петр. – Если дело срочное возникнет, сразу гонца ко мне посылай.
Суконцев кивнул головой.
– А это тебе за труды, – Петр достал из поясного кошеля трехрублевую монету и протянул Суконцеву. – Как на престол встану, имение получишь от меня за верную службу, а стрельцам жалованье повышено будет, и званием не обижу, – обратился Петр к стоящему рядом с Суконцевым стрельцу.
Лошади скакали бойко, унося двух царских служивых к Москве. Впереди уже виднелись пряничные маковки теремов бояр, стены Китай-города и колокольня Ивана Великого.
– Когда уже это закончится? – тяжело вздохнул Суконцев.
– Ты что имеешь в виду? – отозвался стрелец в седле. – Служба царская она до конца, пока Господь не призовет.
– Ох, Максим Петрович, хитришь ты, однако, – рассмеялся Суконцев. – От ответа уйти норовишь.
– Так и не было вопроса, – усмехнулся стрелец.