2 апреля 2014 года
Пять дней до прощания
Когда такси высадило нас с отцом возле больницы, я бегом бежал всю дорогу до реанимации. Мой взгляд метался из стороны в сторону, выискивая хоть что-нибудь, хоть кого-нибудь знакомого.
– Мама! – воскликнул я, и она обернулась ко мне. Я снял бейсболку и бросился к ней.
– Ох, милый… – всхлипнула она, обнимая меня.
– Как они? Как?..
Мама заплакала еще сильнее, ее тело содрогалось от рыданий.
– Джейми… Джейми больше нет, Тристан. Она держалась так долго, но не смогла… не дождалась.
Я отстранился и сжал двумя пальцами переносицу.
– В каком смысле – больше нет? Она есть. С ней все хорошо. – Я обернулся на отца, в глазах которого читалось потрясение. Замешательство. Боль. – Папа, скажи ей. Скажи, что с Джейми все хорошо.
Он склонил голову. Меня словно обожгло огнем изнутри.
– А Чарли? – спросил я, почти уверенный, что не хочу знать ответ.
– Он в палате интенсивной терапии. Ему плохо, но он…
– Здесь. Он здесь. – Я запустил пальцы в собственные волосы. «С ним все в порядке». – Могу я увидеть его? – спросил я. Мама кивнула.
Я метнулся к сестринскому посту, и меня отвели в палату Чарли. Я зажал себе рот ладонью. Мой сынок лежал, подключенный к огромному количеству медицинских аппаратов – я даже не знал, что их бывает столько. В горло его была вставлена трубка, руки утыканы катетерами, все лицо в синяках и ссадинах…
– Господи… – пробормотал я.
Медсестра осторожно улыбнулась мне.
– Вы можете взять его за руку.
– Зачем эта трубка? З-з-зачем у него трубка в горле? – выдавил я, пытаясь думать только о Чарли. Но истина, относящаяся к Джейми, постепенно вползала в мое сознание.
«Джейми больше нет», – сказала мама. Ее больше нет. Но как такое может быть? Как ее может не быть?
– Во время аварии его левое легкое было повреждено, ему трудно самому вдыхать воздух. Эта трубка помогает ему дышать.
– Он не может дышать сам?
Медсестра покачала головой.
– С ним все будет в порядке? – спросил я, глядя ей в глаза и видя в них виноватое выражение.
– Я не его врач. Только они могут…
– Но вы же можете сказать мне, верно? Будь вы на моем месте, только что потеряв жену… – Эти слова словно вскрыли во мне вулкан эмоций, и мне пришлось умолкнуть, чтобы подавить их. – Если бы этот мальчик был всем, что у вас осталось, а вы были всем, что осталось у него, вы ведь тоже захотели бы узнать, есть ли хоть капля надежды, так? Вы умоляли бы кого-нибудь сказать вам, что нужно делать. Как нужно действовать. Что бы вы сделали?
– Сэр…
– Пожалуйста, – взмолился я. – Прошу вас.
Она опустила глаза в пол, потом вскинула их на меня.
– Я держала бы его за руку.
Я кивнул, понимая, что сейчас она сказала мне куда больше правды, чем я готов был услышать. Я сел на стул рядом с кроватью Чарли и взял сына за руку.
– Эй, дружок, это папа. Я здесь, понимаешь? Я знаю, что меня не было рядом, когда я был нужен, но сейчас я здесь, слышишь? Папа здесь, и я хочу, чтобы ты боролся ради меня. Ты можешь это сделать, верно? – Слезы закапали из моих глаз на его лицо, когда я коснулся губами его лба. – Папе нужно, чтобы ты снова научился дышать сам. Тебе станет лучше, потому что ты мне нужен. Я знаю, люди говорят, будто это родители нужны детям, но это неправда. Ты нужен мне, чтобы я мог жить дальше. Ты нужен мне, чтобы я мог верить миру. Дружок, мне нужно, чтобы ты очнулся. Я не могу потерять и тебя тоже, понимаешь? Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне. Пожалуйста, Чарли… вернись к папе.
Его грудь приподнялась, когда он попытался вдохнуть, и аппараты начали издавать частый писк. В палату вбежали врачи и отняли у меня руку Чарли. Его тело била судорожная дрожь. Врачи стали кричать друг на друга, произносить непонятные слова, совершать непонятные действия.
– Что происходит?! – крикнул я, но меня никто не услышал. – Что случилось? Чарли! – кричал я, когда две медсестры пытались увести меня из палаты. – Что они делают? Что… Чарли! – кричал я все громче и громче, пока меня выталкивали прочь, в комнату ожидания. – ЧАРЛИ!
Поздно вечером в пятницу я сидел за столом в столовой и набирал номер, который когда-то знал наизусть – но которым почти не пользовался в последнее время. Я поднес телефон к уху, услышал гудок, потом мягкий, негромкий голос произнес:
– Алло? Тристан, это ты? – Беспокойство, звучащее в ее голосе, заставило мой желудок сжаться. – Сынок, пожалуйста, скажи что-нибудь… – прошептала она.
Я прижал кулак к губам и ничего не сказал. Потом повесил трубку. Я всегда делал так.
Остаток вечера я просидел один в темноте, позволив этой темноте поглотить меня целиком.