Утром в субботу я была уверена, что вот-вот разбужу всю округу, пытаясь запустить газонокосилку, которая каждые несколько секунд стреляла мотором. Когда Стивен работал на лужайке, это всегда выглядело невероятно просто, однако мне не везло.
– Ну же! – я еще раз дернула за цепочку, пробуя завести мотор, он несколько раз фыркнул и заглох. – Черт тебя побери! – Я пробовала снова и снова, и щеки мои горели, потому что соседи, живущие напротив, уже начали пялиться на меня из своих окон.
Я уже собиралась в очередной раз дернуть за цепь, но тут поверх моей руки легла чья-то ладонь, и я подскочила от неожиданности.
– Хватит, – мрачно сказал Тристан, хмуря брови и раздраженно взирая на меня. – Какого черта вы тут шумите?
Я нахмурилась в ответ, глядя на его поджатые губы.
– Стригу лужайку.
– Вы не стрижете лужайку.
– Нет, стригу.
– Нет, не стрижете.
– Тогда что же я делаю? – спросила я.
– Будите весь этот долбаный мир, – проворчал он.
– Я уверена, что в Англии и так уже никто не спит.
– Хватит болтать попусту, а?
«Хм-м». Непохоже было, что его распорядок дня привязан к какому-то определенному времени суток, так что вряд ли я разбудила конкретно его. Он отобрал у меня газонокосилку, и я осведомилась:
– Что вы делаете?
– Стригу вашу траву, чтобы вы прекратили будить весь этот чертов мир, за исключением Англии.
Я не знала, смеяться мне или сердиться.
– Вы не должны стричь мою лужайку. И к тому же косилка, кажется, сломана.
Он дернул за шнур, и пару секунд спустя газонокосилка завелась.
«Вот позор на мою голову!»
– Серьезно, вам не следует стричь мою лужайку.
Он даже не оглянулся на меня. Он просто приступил к работе – работе, которую я ни за что бы не попросила его сделать. Я уже собиралась продолжить спор, но потом вспомнила, что он, по слухам, убил кота за то, что тот не вовремя замяукал. Как бы печальна и незначительна ни была моя жизнь, я все-таки ее ценила и не хотела рисковать тем, что лишусь своей жизни, какой бы она ни была.
– Вы отлично постригли лужайку, – сказала я, глядя, как Тристан выключает газонокосилку. – Мой муж… – Я умолкла и сделала вдох. – Мой покойный муж обычно стриг траву наискосок. Он сказал бы: «Милая, скошенную траву я уберу завтра. Сейчас я слишком устал». – Я беззвучно усмехнулась, глядя на Тристана, но на самом деле видя вовсе не его. – Это сено лежало бы здесь неделю, а может, и две, и это было странно, потому что за участками других людей он ухаживал куда тщательнее. И все же мне нравился запах скошенной травы. – В горле у меня встал ком, на глаза навернулись слезы. Я повернулась к Тристану спиной и стерла несколько слезинок, выкатившихся из глаз. – Ладно, в общем, мне нравится, как вы выкашивали косые полосы.
«Дурацкие воспоминания».
Я ухватилась за белую металлическую ручку и открыла раздвижную дверь, однако замерла на месте, услышав его тихий голос.
– Вот так они подкрадываются и отбрасывают тебя в прошлое, – прошептал он, словно одинокий дух, дарящий прощальный поцелуй тем, кого любил. Голос его сейчас звучал ровнее, чем прежде, он все еще оставался глубоким и слегка хрипловатым, но сейчас в нем слышались едва различимые теплые нотки. – Эти мелкие воспоминания…
Я повернулась к нему. Он стоял, прислонившись к газонокосилке, и его взгляд был более живым, чем когда-либо раньше. Но это была скорбная жизнь. Это были полные тоски глаза сломленного человека. Я сделала вдох, чтобы удержаться на ногах.
– Иногда мне кажется, что мелкие воспоминания хуже больших. Я могу справиться с воспоминаниями о его дне рождения или о его смерти, но когда я вспоминаю, как он косил траву или читал в газете только комиксы, или выкуривал сигарету в канун Нового года…
– Или как она зашнуровывала свои теннисные туфли или прыгала по лужам, или касалась моей ладони указательным пальцам и всегда рисовала сердечко…
– Вы тоже кого-то потеряли?
– Жену.
«Ох!»
– И сына, – прошептал он тише, чем прежде.
Мое сердце дрогнуло от боли за него.
– Простите, я даже подумать не могла… – Мой голос прервался, когда Тристан уставился на только что скошенную лужайку. Мысль о том, что я могла потерять не только любовь всей жизни, но и дочь, была слишком тяжелой. Наверное, я бы этого не вынесла.
– То, как он читал молитвы и выписывал букву R задом наперед, и как ломал игрушечные машинки, чтобы потом их починить… – Голос Тристана дрожал, как его плечи. Он разговаривал уже не со мной. Мы оба жили в своих собственных мирах из мелких воспоминаний, и, хотя мы были отделены друг от друга, мы каким-то образом могли ощутить чувства друг друга. Одинокий всегда узнает одинокого. И сегодня я впервые начала видеть за этой густой бородой живого человека.
Я смотрела, как его глаза наполняются эмоциями. Надев наушники, он принялся сгребать скошенную траву, не сказав мне больше ни слова.
Жители города считали его скотиной, и я понимала, почему именно. Он был невежлив, он был груб, он мог нахамить по поводу и без повода, но я не могла винить его за эту холодность. Истина заключалась в том, что я отчасти завидовала способности Тристана сбежать от реальности, закрыться от окружающего мира. Должно быть, было бы неплохо время от времени ощутить такую пустоту вокруг и внутри, – видит бог, я каждый день думала о том, как бы потерять рассудок, но у меня была Эмма, и мне нужно было сохранять здравый ум.
Если бы я потеряла и ее тоже, я, наверное, постаралась бы очистить свою душу от всех эмоций, от всей боли.
Закончив свою работу, Тристан остановился, тяжело дыша. Потом повернулся ко мне; глаза его были красными, и на душе у него наверняка царило смятение. Он вытер лоб тыльной стороной кисти и откашлялся.
– Готово.
– Не хотите позавтракать? – спросила я. – Я приготовила столько, что хватит и вам.
Он моргнул и подкатил газонокосилку к моему крыльцу.
– Нет.
Он направился к своему дому и скрылся из виду. Я закрыла глаза и прижала обе ладони к сердцу, на несколько коротких мгновений ощутив внутри и вокруг себя пустоту.