В ближайшую погожую субботу Сьюзан уговорила медсестёр отпустить меня с ней на каталке прогуляться. Уже начался октябрь, воздух стоял свежий, студёный, небо вверху было такое ярко-синее. Слегка потягивало древесным дымом, над головой – ни одного самолёта. Никаких бомб. Никакого вторжения – пока никакого.
На мне платье и кофта – их мне Сьюзан на базаре нашла. Гипсовая нога, а вместе с ней и голая левая обёрнуты в плед. Сьюзан толкает вперёд кресло-каталку, Джейми скачет рядом вприпрыжку.
– Пройдёмся по центральной улице, зайдём выпьем чаю, – сказала Сьюзан. – Только вначале я хочу вам кое-что показать.
Она остановилась напротив церкви. Эта была побольше, чем в нашем городке, но в остальном такая же: тёмно-бурое угловатое здание с высокой колокольней и погостом, на котором торчат частоколом каменные плиты.
– Ведите себя потише, – прошептала нам Сьюзан, – и пальцем не показывайте. Вон, видите? Там, где люди, и могила рядом выкопана. Такая яма в земле. А рядом, видите, деревянный ящик? Называется гроб. Это похороны, точнее, их финальная часть. А начало проходит в церкви. Сейчас они захоронят усопшего.
– Усопшего? – не понял Джейми.
– Мёртвого, – пояснила Сьюзан.
– Что, прямо в землю? – пискнул Джейми.
– Ну, да. А куда ещё, по-твоему, их складывать?
Я и раньше замечала, что на плитах на погосте написаны чьи-то имена, но мне неоткуда было знать, что это подписаны те, кто под ними лежит. И я сказала:
– Надо же, никогда не думала.
– Я надеялась, что вашу маму мы сможем похоронить у нас в городе, – сказала Сьюзан.
– Зачем? – спросил Джейми.
– Чтобы вам было куда прийти почтить её память. То есть подумать о ней. Что-то хорошее вспомнить.
С этим пришлось бы напрячься.
– Но её кремировали, – вставила я. Мне далеко не все слова были понятны, но запоминала я их без проблем.
– Да, – подтвердила Сьюзан. – То есть её тело сожгли, и остался только пепел.
Я повернулась к ней.
– Шутишь.
– Н-нет, – ответила Сьюзан. Видно было, что ей неловко. – Но это совершенно нормально, никакого непочтения. В условиях военного времени даже очень практично.
– Если у нас нет тела, – сказала я, – откуда мы знаем, что она точно умерла?
– Вам выдадут свидетельство о смерти. Пришлют по почте. Как свидетельство о рождении, только наоборот.
– А-а, – протянула я. Своё свидетельство о рождении я хранила в специальной коробочке.
– Я его тебе отдам, когда придёт, – сказала мне Сьюзан. – Ты его сбережёшь в сохранности.
Я кивнула. Это можно.
Джейми спросил:
– А теперь ещё не пора пить чай?
Сьюзан сжала его ладошку.
– Конечно. Пойдёмте.
В чайной я проглядела цены в меню и нахмурилась.
– Раз мы больше не эвакуированные, – сказала я Сьюзан, – государство тебе теперь не будет платить за то, что ты нас держишь. Мы тебе не по карману.
Дом у Сьюзан – тот, который разбомбило, – был довольно шикарный, но сама она всегда говорила, что денег у неё немного; работы у неё тоже никакой не было.
– Об этом я позабочусь, – ответила Сьюзан. – Я же рассказывала, что уже подала документы. Оформлю на вас опекунство.
Новое слово мне нравилось. «Опекун» – это звучит сильно.
– Как только выйду из больницы, пойду работать, – заявила я.
– Ада, Ада, – улыбнулась Сьюзан. – Пожалуйста, перестань. Не надо тебе так напрягаться из-за денег.
– А за мою операцию кто заплатил? – спросила я. – И за койку в больнице, и за вашу комнату в пансионате, и за всю эту новую одёжу?
– Не думаю, что тебе надо во всё это вдаваться, – покачала головой Сьюзан.
– А я думаю, – огрызнулась я.
Она вздохнула.
– Одежду купила я. Деньги на наше проживание здесь собрала Добровольческая служба. – Она втянула носом воздух поглубже и закончила: – А твою операцию оплатили лорд и леди Тортоны.
– Тортоны?!
Джейми прихлебнул чай из кружки и вставил:
– А что, у них денег – куча!
Может, и куча, но это не значит, что я разрешала их на меня тратить.
– Стало быть, теперь мне надо быть ей благодарной, – пробурчала я. – Леди Тортон, в смысле. – Лорда Тортона я никогда не видала. Он работал где-то на нужды фронта.
– Смею надеяться, ты и так ей благодарна, – заметила Сьюзан. – Всё-таки она столько для тебя сделала: и помощника тебе для Коржика нашла, и одежду Мэгги подарила, я уж не говорю о домике, в котором мы теперь будем жить.
Джейми поднял глаза на Сьюзан.
– Она дала нам тебя! – возвестил он.
Это была правда. В конце концов, леди Тортон и в самом деле с нами разобралась – а именно, запихнула в свой автомобиль и вытолкала у дома Сьюзан. И это было лучшее, что она могла сделать, хотя в тот момент никому так не казалось.
– Не хочу быть благодарной поневоле, – буркнула я.
– Понимаю, – улыбнулась Сьюзан. – Но надо.
Благодарной – и кому? Суровой командирше с каменным лицом. Благодарной за каждый заново наложенный гипс. Благодарной за ремни, которыми меня стали привязывать к кровати после того, как я снова попыталась сама сходить в туалет. Благодарной за сестёр, которые будили меня посреди ночи, потому что я кричала во сне.
– Держись, – твердила Сьюзан. – Тут иначе не справиться, надо просто дотерпеть до конца.
Она приносила мне книжки из библиотеки, карандаши и бумагу, доставала шерстяные нитки, купила новые вязальные спицы – всё, чтобы помочь мне скоротать время. Приносила письма Мэгги из её интерната. Приносила шашки: по вечерам мы играли с Джейми.
– Наберись храбрости, – наставляла Сьюзан.
– А это сойдёт за благодарность? – спрашивала я. Внутри бурлил протест.
– Отчасти, – кивала Сьюзан.
Двадцать девятого ноября Джейми исполнялось семь лет. Мы со Сьюзан подарили ему маленький тортик и оловянный самолётик, «Спитфайр» – такой истребитель, на котором летал брат Мэгги Джонатан.
Три дня спустя доктор в очередной раз снял с меня гипс. Но вместо того, чтобы готовить, как обычно, ногу к новому гипсованию, он сказал:
– Так-с. Давай-ка попробуем приземлиться.
А потом взял меня под мышки и поднял со стола.
И поставил на ноги.
И я стояла.
Сьюзан сидела и улыбалась. А доктор сказал:
– Ну же, попробуй на неё опереться.
Я ухватилась за край стола и вжала правую ногу в пол. Сустав в лодыжке слегка повернулся. Стало больно, но я этого ожидала. Надавила сильнее. Икры задрожали – всё-таки сколько уже я их не пускала в ход.
И вот – я стояла. Сама, на ногах. Обеих. Я отдёрнула подол сорочки и глянула вниз: две ноги. Десять пальчиков, и все смотрят вперёд; десять ноготков, все повёрнуты ко мне. Правая стопа поменьше, в рубцах, и на коже сверху до сих пор натоптыш из-за того, что я так долго наступала не той стороной, – но в остальном вполне как обычная нога, никакое не уродство.
За такую ногу мама бы, наверно, на меня не орала.
Так значит, сработало. Операция удалась.
Больше я не косолапая.
Пока я стояла и пялилась на свои ноги, картинка на глазах расплылась в размытое пятно, потом прояснилась, потом опять расплылась. Вниз капнули крупные бусины слёз. Плечи у меня задрожали, и я бы, наверно, осела на пол, если бы Сьюзан не обхватила меня руками. Она буквально укутала меня в свои объятия – так же, как в то утро в Лондоне, после бомбёжки, когда она нашла меня живой.
– Не знаю, как ты, а я как-то начинаю привыкать к этим телячьим нежностям, – прошептала она мне на ухо. Меня это до того рассмешило, что я расхохоталась прямо сквозь слёзы.
Так я и стояла, рыдала и стояла, рыдала – и всё стояла, стояла.
После обеда ко мне в палату влетел Джейми с картонной коробкой в руках.
– Покажь ногу! – потребовал он.
Я лежала поверх одеял, вытянув перед собой обе голые ноги.
– Ну смотри, – говорю.
Сама я весь день только и делала, что любовалась своей ногой.
Джейми забрался ко мне на кровать. Нащупал пальцами толстый рубец на лодыжке и говорит:
– Улёт! Прям как настоящая.
Сама я и не думала, что нога может так измениться. Доктор говорил, что сгибаться до конца лодыжка всё равно не будет, и внутри там не совсем как положено, но ходить, ступая на землю подошвой, я смогу, и носить на обеих ногах нормальную обувь тоже. А мне больше ничего и не надо было.
Сьюзан протянула мне коробку, которую принёс Джейми.
– Бери. В честь успешного завершения.
Я сняла крышку. Туфельки. Кожаные, с ремешком на лодыжке, совсем как у Мэгги. Отличные новенькие туфли, каких в продаже уже почти не найти.
– Это мы их давно купили, – пояснил Джейми. – За день до операции.
Сначала я надела левую туфлю. Потом взяла свою новую правую ногу. Сунула пальцами во вторую туфлю. Вставила пятку. Застегнула ремешок. Туфля сидела чуть-чуть свободно, но в принципе место перед пальцами оставалось в обеих. На вырост. Можно будет долго носить.
Обутыми обе ноги смотрелись совершенно одинаково. Даже шрама не видно.
«Калека ты убогая, и больше ничего, с таким-то уродством!» Вот что говорила мне мама. Постоянно повторяла, пока мне не пришлось приложить все силы, чтобы перестать в это верить.
Больше никогда не придётся это слушать.
Внезапно меня охватила удушливая досада.
– И что, всего-то и надо было? – подняла я глаза на Сьюзан. – Поваляться пару месяцев в больничке и всё?
Я целую жизнь страдала из-за этой ноги.
На глаза Сьюзан навернулись слёзы.
– Твоя мама просто не знала, – проговорила она.
– Знала, – возразила я. – Ей просто нужен был повод меня ненавидеть.
Джейми в непонимании переводил глаза с меня на Сьюзан и обратно.
– Я думал, ты будешь рада, – пролепетал он.
– О, Джейми. – Я вдохнула воздух всей грудью. – Ещё как рада! – Скинула ноги и потребовала: – Помоги мне встать.
– Осторожней, – вырвалось у Сьюзан. – Они же ещё не окрепли…
– Ничего, Джейми поможет.
Я раскинула руки в стороны, чтобы Джейми помогал мне удерживать равновесие, и мы двинулись вперёд по палате. Шаг, другой. Левой. Правой.
Раньше, когда я наступала на больную ногу, сустав в ней хрустел, а кожа рвалась и кровоточила. С каждым шагом болело всё больше. Теперь же с каждым шагом болело всё меньше. Ноги и правда ослабли и дрожали, но зато я ходила.
– Получается! – воскликнул Джейми.
Мне едва верилось.
– А скоро бегать начну, – заявила я тем не менее. – Быстрей тебя.
Джейми растянулся в улыбке.
– Нет, я буду быстрей! Я всегда буду быстрей.
– Нет, не будешь.
– Нет, буду!
Я хотела лечь спать в туфлях, но медсестры заставили меня их снять, а вместо них надеть специальную скобу. Сказали, это ненадолго. В больнице я пролежала ещё пару-тройку недель, делала упражнения для ног и наконец, во второй половине декабря, мы распрощались и с медсёстрами, и с докторами, и со скобами-костылями-всем-прочим. Я надела свои новые туфли на толстые зимние колготы, и мы отправились домой.