Из книги VOX HUMANA



1

Угоден богу каждый спелый колос.

Весь мир – во мне, но я – одна в миру.

И я люблю здесь только лирный голос

И строгую органную игру.

Живу. Душа предчувствием не сжата.

Спокоен взгляд, не устремленный вниз,

И путь мне ясен, время мой вожатый,

Per aspera ad astra – мой девиз.

1921

2

По имени и другом назови.

Я – как и ты – в миру благословенна:

Не манит рай и не страшит геенна

Того, чья жизнь проходит без любви.

Пусть, сквозь двойное зимнее стекло,

Так глух и нежен дальний звон к вечерне —

Ни брачной ризы, ни венца из терний

Нас никогда желанье не влекло.

Земным не опаленные огнем

(Раздумья – много, счастья – ни обола),

К семи ступеням божьего престола

Мы нищими, но мудрыми придем.

1922

3

Щит от мира, колыбель поэта,

Родина пилигримов любви.

Одиночество! Ты – хлеб ответа

На молитвы жадные мои.

День и ночь молилась о разлуке:

Весть была, что дорог мне жених…

Так устали складываться руки…

Даже лира тяжела для них.

Разве жизнь – не легче и безбольней.

И сандалий не щадит песок? —

Словно лестница на колокольню.

Путь мой темен, шаток – и высок.

1923

4

Матерь Божья Часу безответна:

Тихо судьбы шьет ее игла…

Вот, на землю тенью неприметной

Молодая жизнь моя легла.

… Может, я затем и приходила

В мир: учуять радость и покой,

И сердца – душистые кадила —

Легкою раскачивать рукой.

1923

5

Неотвратимо, неизбежно.

От всех распахнутых дверей

Меня уводит ветер снежный

Навстречу гибели моей.

Умы – в бреду сердца – лукавы.

Извечно спутаны пути.

Ни мира, ни любви, ни славы

Мне в целой жизни не найти.

Сквозь годы ужаса и плена

Провижу, смутно – жребий мой…

– О, господи, давно колена

Я не склоняла пред тобой!

1924

6

Снежный ветер запевает в ставни,

Медный звон колышет ворота…

Друг старинный, недруг мой недавний,

Вот – я здесь, печальна и чиста.

Ни себя не знала, ни любови,

Но от сердца я приемлю новь,

И чужда тяжелой скифской крови

Легкая как марево любовь.

Жизнь – проста, и слово неизменно:

Все пути приводят к одному…

Мне не снилось стать своей и пленной

В этом смертью раненном дому.

1924

7

Верно, сердцем уродилась суше

И суровей множества людей:

Оттого-то бог и дал мне в души

Лучшего из черных лебедей.

И душа моя, сквозь вихрь и пламя,

Сквозь напевный колокол в веках —

Как большое траурное знамя

Бьется бешено в твоих руках.

1924

8

Что лирика? Быть может, сотый

Ее оценит и поймет:

Здесь сердца дрогнувшие соты

Хранят любви старинный мед.

Что слава? Первый между ними.

Ничтожный – как дитя в гробу

Из пыли медленно поднимет

Поэта хрупкую судьбу.

Что книга? Редким береженный

Ларец с прерывной нитью строк.

Последним служкою зажженной

Кадильницы душистый вздрог.

1924

<9>

Он сказал мне: «Видишь, ты чужая

Петербургской пламенной судьбе.

Бурным гневом медленно сгорая,

Этот город вспомнит о тебе».

И еще сказал он: «Накануне

Лучших лет училась ты любви,

И как только красный ветер дунет —

Разлетятся ангелы твои».

И закончил: «Маленькая, кто ты.

Чтобы за руку я взял, любя:

Посмотри, какою позолотой

Наша слава ляжет на тебя».

<1923>

<10>

Вставали дни, дряхлел и падал Рим,

Росли названья славы и свободы,

Но с византийским именем твоим

Связала я девические годы.

Всё глубже раны варварским мечом,

Но плещет имя крыльями покоя,

И хорошо войти в прохладный дом

От звона стрел, от пламенного зноя.

Легки, как лани, стрелки на часах,

Седеет прядь, журчат года глухие,

И медленно качается в веках

Дарохранительница – Византия.

<1923>

<11>

… И снова затворилась дверь

Твоей тоски, твоей свободы.

Терпенье, улицы и годы

Шагами медленными мерь…

Но не безумствуй, не кляни —

Когда-нибудь из темной дали

Придет и он, твоих сандалий

Достойный развязать ремни.

Начало 1920-х гг.

Загрузка...