Во имя отца и сына - читать онлайн

Глава 1

Два гололобых безымянных кургана, которые рядом друг с другом, как близнецы братья, с незапамятных времен по стариковски присели к земле, но все еще возвышались в необозримой кубанской степи за станицей Кавнарской, с восточной ее стороны. Неумолимое время напрочь стерло и выветрило из памяти потомков предание о бесследно ушедшей старине. Никто из станичников ни сном ни духом не знал, откуда взялись эти загадочные гололобые курганы и кто под ними покоится. С наступлением взволнованной весны, когда кубанская степь покрывалась жирующей зеленью травы, и до самой глубокой, унылой от увядания осени на макушке каждого из этих курганов с раннего утра и до позднего вечера сидели гордые степные орлы с рыжеватым отливом перьев. Время от времени они с особой тщательностью чистили свои перья острыми крючковатыми клювами и в то же время настороженно обозревали все вокруг, зорко высматривая в степи среди буйной травы зазевавшуюся добычу.

Майским прохладным утром в 1916 году из-за этих гололобых курганов за станицей Кавнарской показалась лавина лихих всадников в черных бурках и при полном боевом снаряжении. Своим неожиданным появлением они потревожили и вспугнули степных орлов, которые взмыли с насиженного места в небо и парили над просторной степью, с особым любопытством рассматривая нежданных и подозрительных гостей. Как оказалось впоследствии, это был изрядно поредевший Кавнарский казачий кавалерийский полк Кавказского отдела Кубанской области. Если раньше в его составе находилось четыре сотни казаков, то теперь в нем после участия в русско-турецкой войне осталось всего-навсего сотни две казаков. Почти после двух лет разлуки полк возвращался в свою родную станицу Кавнарскую с Кавказского фронта, где принимал самое активное участие в русско-турецкой войне. Удалые служилые казаки радовались, что вовремя подоспели домой к горячим полевым работам. Они с восторгом наблюдали, как высоко в млеющей и томительно – прозрачной голубизне бездонного неба, со своей заливистой и трогательной душу песней, завис до боли знакомый, серенький хохлатый жаворонок, который будоражил души казаков соскучившихся по родному дому.

Судьба Кавказской войны между Россией и Турцией уже в начале 1916 года была предрешена в пользу России. А в апреле последовал Высочайший указ царя как главнокомандующего всеми Российскими вооруженными силами, в котором говорилось, что Кавнарский кавалерийский полк за особые заслуги перед Отечеством при взятии турецких крепостей Карс, Баязет и порта Трапезунд должен быть снят с боевых позиций и с надлежащими почестями досрочно отправлен домой на заслуженный отдых.

Впереди Кавнарского кавалерийского полка на холеном коне ахалтекинской породы, красавце гнедой масти, с развернутым полковым знаменем в руке гарцевал полный Георгиевский кавалер, бравый тридцативосьмилетний казак Корней Кононович Богацков. На груди у него красовались все четыре Георгиевских креста всех четырех степеней два из которых он отхватил за боевые заслуги во время только что закончившейся компании. Этот служилый казак приподнялся в седле и посмотрел зачарованным взглядом по сторонам. С замиранием сердца приметил он, что у кубанской раздольной степи, куда ни глянь, нет ни конца, ни края, а казачьей широкой и вольнолюбивой душе во все времена был нужен такой простор.

За выгоном, на отшибе, вокруг станицы Кавнарской притулились пугающие своей убогостью подслеповатые хатенки, сляпанные на скорую руку. Их хозяев станичные казаки называли людьми пришлыми. Они бросили свои насиженные места и потянулись на Кубань из голодной средней полосы России в надежде обрести семейное счастье. Этим пришлым людям на Кубани в соответствии с царским указом земельный надел был не положен. Перебивались они здесь с хлеба на квас, вынуждены были батрачить и довольствоваться случайными заработками и прозябали в беспросветной нищете.

Майский ветерок ласкал трепетный взгляд полного Георгиевского кавалера и гнал от двух гололобых курганов на запад возбужденные волнообразные травяные серебристые валы, и катились они, повинуясь этому шальному ветерку, куда-то за необозримый и призрачный горизонт. Воздух вокруг, пропитанный духмяной смесью разнотравья с горьковатым привкусом белесой полынь-травы, бодрил приморившихся всадников. А когда солнце стало подниматься поближе к зениту, ползучий чабрец, как показалось Корнею Кононовичу, все больше и больше припадал под копытами его коня к кубанской земле, словно изголодавшийся младенец к материнской груди.

Рядом с Корнеем Кононовичем грациозно восседал на своем черном как смоль коне-красавце его кум – командир Кавнарского кавалерийского полка удалой ротмистр Кондратий Акимович Сиротюк. Своего умного, преданного и выносливого коня Кондратий Акимович перед самым уходом на войну с турками присмотрел, выторговал и купил у капризного коннозаводчика в Кабардино-Балкарии и впоследствии нисколько не пожалел, что приобрел его дороговато.

Когда до станицы Кавнарской оставалось рукой подать, вдруг словно гром среди ясного неба грянул полковой оркестр, который по такому торжественному случаю состоял из медных труб, начищенных до умопомрачительного блеска. И тут же удалая песня вырвалась из луженых казачьих глоток и, заглушая в вышине сладостные песни жаворонков, разлилась над кубанской обворожительной степью.

Эта залихватская, все оглушающая вокруг казачья песня взбудоражила и переполошила всех жителей в станице Кавнарской, которые привыкли к ежедневной тихой, спокойной и размеренной жизни.

Поэтому и стар и млад в растерянности высыпали на станичные улицы, чтобы поглазеть на приближающуюся лавину казаков. Вскоре кое-кто из растерявшихся встречающих все-таки догадался, что это свои же родные станичные казаки. И все, спотыкаясь, побежали наперегонки за выгон в сторону гололобых курганов, откуда неслась удалая, но щемяще-грустная песня. Впереди всех бежали резвые и неутомимые казачата. Никому из взрослых их было не перегнать. Наконец уже ни у кого из встречающих не осталось сомнений, что лавина всадников – это не кто иные, как свои долгожданные станичные казаки, которые возвращались домой из очередного военного похода.

Каждая молодая нетерпеливыя казачка, подобрав выше колен подол своей длинной цветастой юбки, бежала без остановки навстречу приближавшимся казакам. А те из казачек, которые были постарше, запыхавшись от непривычного бега, приостановились, чтобы перевести сбившееся дыхание и получше разглядеть лица лихих всадников. Тогда они поспешно приставляли ребро ладони к своим дугообразным черным насурьмленным бровям, чтобы солнце не застило глаза, и напряженно рассматривали лавину лихих всадников, пытаясь среди них обнаружить своих долгожданных мужей или признать знакомых. Взволнованному ликованию у всех встречающих не было предела. И слез радости было тоже сполна. Всех молодых и пожилых казачек переполняла гордость за то, что не оплошали их доблестные казаки-станичники и теперь с заслуженной победой возвращались домой. Из газеты, которая издавалась на Кубани в Екатеринодаре, они уже знали, что при взятии вражеских турецких крепостей Карс, Баязет и порта Трапезунд Кавнарский кавалерийский полк приумножил боевую кубанскую казачью славу и был особо и заслуженно отмечен самим царем-батюшкой как Верховным главнокомандующим.

Встречающие пожилые казаки-станичники по усталым лицам воинов-казаков определили и почувствовали, что все они рвались поскорее добраться домой, и в дороге им было явно не до сна. Но несмотря на смертельную усталость, каждый из них изредка посматривал на свою тощенькую походную суму, притороченную сбоку, и выглядел вполне молодцевато.

После долгой разлуки при сдержанном разговоре со встречающими земляками-станичниками тоска по родным и близким сделала этих служилых казаков сухими и замкнутыми. На их обветренных, не в меру посуровевших лицах застыл отпечаток грусти, и какая-то странная отчужденность сквозила в их суровых взглядах. Чувствовалось, что эти с виду одичавшие, с огрубевшими лицами кубанские казаки не один раз безбоязненно смотрели смерти в глаза и отвыкли от человеческой ласки.

Истосковались они на чужбине по родной кубанской сторонушке, да так, что многим казакам, закаленным в жестоких боях, удержать слезы радости стало просто невмоготу.

После возвращения с турецкого фронта, как только ввалился служилый казак Корней Кононович Богацков в свою хату, сразу же развязал на столе свою тощенькую походную суму и с особым шиком преподнес своей Богом данной жене Ефросинье Платоновне ослепительный цветастый кашемировый полушалок. А своего единственного сына Петра, не по годам повзрослевшего за время его вынужденной отлучки, тоже вниманием не обидел и побаловал гостинцем. Тут же Корней Кононович достал из своей походной сумы и, с подчеркнутой щедростью, накинул сыну на плечи отменный бешмет из тонкого черного сукна. Потом он придирчиво, осмотрел свое чадо со всех сторон и следом протянул ему на радость еще и пару армянских черных хромовых, лоснящихся сапог, со скрипом на ходу, тех, что были в то время большой редкостью и к тому же очень модными.

Не забыл Корней Кононович и наказал своему еще ветренному сыну:

– Носи, сынок, свои обновины и помни, што оны мине кровью досталися. Со временем ума набирайся и впредь миня, отца своего, не подкачай.

Остальные более скромные трофейные пожитки Георгиевский кавалер вытряхнул из походной сумы и разложил на сундуке, чтобы выбирал каждый его семьянин по своему вкусу. Петро Корнеевич в тот памятный день долго и неотрывно любовался своими подарками.

Корнею Кононовичу показалось, что совсем недавно его сын пешком под стол ходил, а теперь вон как выдурился и уже, видно, во всю парубкует, гарцует по станице и непременно молодым казачкам вовсю головы кружит. В душе сожалел Георгиевский кавалер, что за частыми и долгими военными походами так и не удалось ему свою семью, как многие порядочные казаки, должным образом приумножить.

Петро от отцовских подарков даже обомлел и растерялся. Такое ему и не снилось. Недолго думая он тут же загорелся желанием примерить обновины и показаться в станице.

Душу его распирало от неописуемого сладкого счастья. Второпях, но придирчиво разглядывал он свой отменный бешмет и, не веря глазам своим, то и дело ощупывал его, стараясь определить фасон и качество басурманского сукна. Потом снимал, но тут же снова надевал желанный бешмет и крутился перед осколком зеркала, придирчиво рассматривая себя. При этом Петро успевал искоса поглядывать на отца и его награды. И гордостью переполнялось сердце молодого казака.

– Носи, Петро, носи, сынок и вспоминай добрым словом свово отца! – подбадрил сына Корней Кононович и, с присущей ему грубой строгостью, подзадорил: – Мине сомнение береть, можить, Петро, понаравится мой гостинец, а можить и нет, шут его знаить. Но запомни, сынок, что дареному коню у нас, у казаков, в зубы не глидять. Дорожи и блюди кровью моей добытые тибе обновины.