– Мне нравятся твои Попаи, – сказала Дженни Батлер. – Можно посмотреть трубку?
Дилейни сразу влюбилась в эту женщину, проводившую с ней второе собеседование. Во-первых, из-за выговора – она была из Миссисипи, а Дилейни никогда не встречалась с людьми оттуда, и ее очаровала эта музыкальная манера говорить, когда “трубка” в устах ее собеседницы становилась “трюууупкой”. Во-вторых, из-за лица, пухлого, с ямочками на щеках, и глаз – больших, как будто всегда удивленно распахнутых. Все звали ее Дженни Батлер.
– Здесь очень много Дженни, – пояснила она. – Ты удивишься. Особенно среди нас, – она перешла на заговорщицкий шепот, и Дилейни заметила кусочек глазури от кекса у нее на зубах, – тех, кому за сорок. И Джули тоже. Знаешь Джули Злосу? Наверное, нет. Мы зовем ее просто Злоса. И очень много Мишель.
Дженни Батлер была само обаяние, и Дилейни сразу поняла, что это собеседование пройдет без сучка без задоринки. Она надеялась, что на этот раз ее пустят за ворота, но снова оказалась там, где Трежер-Айленд смыкался с Йерба-Буэна, в кафе, вместе с исследовательницей из группы Космического Моста. Кафе, как и все остальные заведения здесь, казалось построенным только что, исключительно ради присутствия кого-то из “совместных”.
– Давай сделаем Попаев вместе? – предложила Дженни Батлер.
Они зажали в зубах свои трубки, прижались друг к дружке щеками и сфотографировались. Когда они проверяли, что получилось – очень славно, даже весьма, согласились обе, – мимо них к воротам “Вместе” пролетел черный кортеж.
– Наверное, генеральный секретарь ООН, – сказала Дженни Батлер. – Какое сегодня число? Не говори! – Она взглянула на свой браслет. – Да, видимо, она. Приехала просить денег. Все просят. Только Мэй Холланд – это вам не Тед Тёрнер[6].
Она подмигнула Дилейни, а затем ее лицо вытянулось.
– Ты, наверное, не знаешь, кто это – Тед Тёрнер. Он подарил ООН сто миллионов. Или пятьсот.
Когда Дилейни сказала, что знает, кто такой Тед Тёрнер, Дженни просияла.
– Какое счаааастье! – протянула она. – А то ведь не поймешь, кто что знает. Иногда бывают такие странные пробелы. Нельзя найти десяток людей, которые знают десяток одинаковых вещей. Ты ведь была еще девчонкой, когда случилось Разглашение?
Разглашение случилось всего лишь десять лет назад. Тогда в результате хакерской атаки (организованной, как считалось, русскими) вся история электронной переписки более чем четырех миллиардов человек оказалась в открытом доступе. Так же, как и после взлома серверов “Сони” Северной Кореей, очень многие теряли работу, рушились репутации, распадались браки, рвались дружеские связи. Десятки миллионов людей радостно выкладывали чужие письма, а пресса – этот последний патруль – публиковала и обсуждала переписки, обнажавшие лицемерие и продажность сильных, богатых и знаменитых мира сего, а также и прочих, кто не был ни тем, ни другим, ни третьим.
Но через полгода заламывания рук, взаимных обвинений, нескольких тысяч убийств и около полумиллиона самоубийств мир забыл и о Разглашении, и о неприкосновенности частной жизни и просто приспособился, преклонив колена перед новыми хозяевами. Отныне все жили с осознанием, что любой чих любого человека может стать известен всем.
– Знаешь, – сказала Дилейни, – я уже давно осторожна в выражении мыслей и чувств. Думаю, Разглашение просто помогло понять, какую силу имеют слова.
Разумеется, это был пустой треп, но Дилейни надеялась, что Дженни Батлер оценит ее сентенцию.
Та откинулась на стуле и, прищурившись, посмотрела на Дилейни.
– Хорошо сказано. Ну и уж раз мы заговорили о разглашениях, что ты думаешь о фильме? Мы ведь с тобой теперь Попай-подружки.
Дилейни впилась зубами в свой кекс, надеясь, что сможет ограничиться кивком и увильнуть от развернутого ответа. Некоторое время назад один талантливый режиссер снял фильм о “Сфере” – тогда компания еще называлась так, – пригласив актеров первого ряда, однако, несмотря на звездный состав, фильм объявили провальным, и его мало кто видел. Компания, подобно диктатору, пережившему попытку убийства, вышла из этого испытания только сильнее.
– А что ты о нем думаешь? – прожевав кекс, ответила вопросом на вопрос Дилейни.
Этот метод она тренировала с Уэсом – если беседа сворачивает на опасный путь, отражать вопрос встречным вопросом. Помогает уйти от ответа, а кроме того, внимание льстит собеседнику.
Дженни Батлер подняла вверх палец, сигнализируя, что прожует и ответит. Лак на ее ногтях облупился, напоминая облицовку космической капсулы, поврежденную при возвращении на Землю.
– И ты еще спрашиваешь? Я обожаю этот фильм, – сказала она. – Ну, конечно, не все здесь были в восторге, и тем не менее это фильм о месте, где я работаю! Я же из Миссисипи, а там такие вещи до сих пор важны. Даже моя матушка наконец-то впечатлилась.
Это второе собеседование было основой кадровой культуры “Вместе”. Его идея, позаимствованная где-то Мэй Холланд, своего рода “случайные встречи”, нравилась Дилейни – возможно, это было единственное нововведение Мэй, которое не казалось ей делом рук бездушного, бесстыдного и жаждущего конца мира антихриста.
“Случайные встречи” означали, что любой сотрудник “Вместе”, от инженера до основателя, включая даже су-шефа, в какой-то момент должен провести собеседование с кандидатом, который прошел первую проверку. Случайный “совместный” встречался со случайным кандидатом. PR-менеджер мог беседовать с программистом, специалист по сбору данных – с потенциальным арт-директором. Дженни Батлер была астрофизиком, а Дилейни – гуманитарием, готовым, как она сказала Дженни, расцвести на любой грядке.
– Так ты работала над новой марсианской буровой? – спросила Дилейни, и Дженни Батлер, перестав жевать, удивленно посмотрела на нее.
– Откуда ты знаешь? Ты не могла провести поиск заранее, потому что не знала, с кем встретишься. И ты же не сделала это, притворившись, что идешь в туалет?
Дилейни рассмеялась, и Дженни Батлер нахмурилась:
– Ну да, ты же не ходила в туалет.
– Я просто о вас знаю, – сказала Дилейни.
КосМост – подразделение, где работала Дженни Батлер, – основал Эймон Бейли, но Мэй Холланд относилась к нему довольно прохладно. Прибыли оно не приносило. Бейли тратил миллиарды “Вместе” на запуск аппаратов на Луну и Ио, спутник Юпитера, на бурение шахт на пролетающих мимо Земли астероидах, на доставку льда с колец Сатурна и на прочие бесполезные с практической точки зрения миссии. Дилейни они казались романтическими и порождали в ней внутренний конфликт. Если она разрушит “Вместе”, проекты по исследованию космоса будут свернуты, потому что ни у одной другой компании нет таких денег – и уж тем более желания тратить их на познание тайн Галактики. Мэй Холланд вслух поддерживала эти проекты и стоящую за ними философию, но никто не сомневался, что, будь это в ее власти, она бы все свернула. Мэй была человеком приземленным.
– Но я совершенно не в курсе, чем ты занимаешься сейчас, – сказала Дилейни. – Тебе можно об этом говорить?
Она знала, что второе собеседование можно провалить, если не проявить интереса к работе интервьюера. Это был единственный подвох “случайных встреч”. Хотя на первый взгляд цель состояла в том, чтобы “совместный” больше узнал о кандидате, на самом деле это был скорее тест на любознательность кандидата в отношении “Вместе” и ее людей. Плохой соискатель не станет задавать “совместному” вопросов. Никудышный соискатель примется выспрашивать о деньгах, льготах, отпуске и прочем, его интересует исключительно выгода.
– У меня сейчас два проекта, очень разных, – ответила Дженни Батлер. – И в них нет ничего секретного, так что я могу рассказать. Первый – в общем, побочный продукт, это приложение, которое вычисляет месяц и год твоей смерти. Не совсем моя сфера, но мне как-то пришла в голову одна идея, и все меня поддержали. Ты об этом слышала?
У Дилейни перехватило дыхание. Она смогла только отрицательно помотать головой.
– Сейчас точность составляет девяносто один процент, – сказала Дженни Батлер, – но мы наверняка сможем ее немного повысить. Конечно, приложение не предсказывает смерть от нелепых несчастных случаев и все такое. Но на основании образа жизни, питания, привычек, генетики, географии проживания и нескольких сотен прочих показателей мы уже определяем месяц, а скоро будем вычислять и точную дату. Мне стало легче, когда я узнала свою. Можем и тебе посчитать.
– Посчитать, когда я умру? – уточнила Дилейни.
– Вот что ты собираешься делать сегодня? – спросила Дженни Батлер.
– Вы что, еще не знаете? – отозвалась Дилейни.
– Хорошая шутка. Но я серьезно. Нам понадобится пара часов.
Прежде чем Дилейни успела ответить, Дженни Батлер обменялась с кем-то вихрем сообщений, обнаружив в результате, что это все-таки невозможно из-за ее плотного графика и отсутствия допуска у Дилейни.
– Ну ладно, тогда как-нибудь потом, – сказала Дженни Батлер и перешла к длинному монологу о команде по разработке марсохода и о том, насколько их модель превосходит японскую и европейскую, а уж тем более дважды опозорившуюся китайскую.
Дилейни понадобилось несколько минут, чтобы привыкнуть к мысли, что эта женщина-астрофизик с сияющими глазами и очаровательным выговором между делом создала приложение – приложение! – лишающее человеческую жизнь ее главной тайны, а теперь спокойно разглагольствует о следующей марсианской экспедиции.
Наконец она сумела взять себя в руки и начала задавать вопросы, изображая заинтересованность и восхищение. К концу отведенного им часа Дженни Батлер настолько прониклась симпатией к Дилейни и настолько уверилась в ее искреннем интересе к работе КосМоста, траекториям взлета и скорости приземления, что пригласила ее присутствовать при запуске нового аппарата на Меркурий, который должен состояться через два месяца.
– Будешь ты тут работать или нет, – объявила Дженни Батлер и наверняка крепко пожала бы руку Дилейни, не будь это под негласным запретом, – ты придешь как моя гостья!