Дилейни выбралась из сумеречной подземки в ярко освещенный мир. Был ясный день, и солнце, играя в нескончаемых волнах Залива, разбрасывало золотые искры. Дилейни повернулась к воде спиной и направилась к кампусу “Вместе”. Для охранников в будке у ворот она явно была аномалией – приехала на метро, одна и идет пешком. Будка была стеклянная, в форме пирамиды, напоминая верхушку хрустального обелиска.
– Ты что, пришла сюда? – не удержалась от вопроса женщина-охранник, Ровена, если судить по бейджу, – жгучая брюнетка лет тридцати в облегающем желтом топе. Она улыбнулась, продемонстрировав очаровательную щелочку между передними зубами.
Дилейни назвала свое имя и сказала, что пришла на интервью с Дэном Фарадеем.
– Палец, пожалуйста, – попросила Ровена.
Дилейни приложила большой палец к сканеру, и на экране у Ровены появилась россыпь фотографий, видео и данных. Среди них было то, чего сама Дилейни никогда не видела, – например, вот это фото. Где это, на заправке в Монтане? На изображениях в полный рост она выглядела ссутулившейся, как будто под бременем своего чересчур высокого роста. Дилейни невольно выпрямилась, продолжая скользить глазами по картинкам: вот она в форме паркового рейнджера, вот в торговом центре в Пало-Альто, вот в автобусе в странном месте, похожем на Твин Пикс.
– У тебя отросли волосы, – сказала Ровена. – Но все еще коротковато.
Дилейни запустила пальцы в густую черную шевелюру.
– Пишут, что глаза зеленые, – продолжала Ровена. – По мне, так карие. Можно рассмотреть поближе? (Дилейни наклонилась к ней.) Красивые. Сейчас позвоню Дэну.
Пока Ровена связывалась с Дэном, второй охранник, костлявый неприветливый мужчина лет пятидесяти, занимался другим визитером. К воротам подъехал белый фургон, и рыжебородый водитель, глядя на охранника с высоты своей кабины, объяснил, что у него доставка.
– Какая доставка? – угрюмо спросил охранник.
Водитель мотнул головой в сторону кузова, как будто хотел сообразить, что именно привез.
– Корзинки какие-то. Подарочные. Мягкие игрушки, шоколадки, все такое.
Ровена, которая, очевидно, была в стеклянном обелиске главной, заинтересовалась разговором и повернулась к ним:
– Сколько корзинок?
– Понятия не имею. Двадцать?
– Их кто-нибудь ждет? – допытывалась Ровена.
– Понятия не имею. Может, для потенциальных клиентов? – предположил водитель, как будто внезапно утомившись. Он явно не рассчитывал на такой долгий допрос. – Или подарки сотрудникам. – Он потянулся к пассажирскому сиденью, взял планшет и несколько раз ткнул в экран. – Написано, что Реджине Мартинез и команде “Инициативы К”.
– А кто отправитель? – недоуменно спросила Ровена.
Становилось понятно, по крайней мере для Дилейни, что водителя никуда не пропустят.
Он снова взглянул в планшет.
– Написано МДС. Просто три буквы. М-Д-С. – Теперь и у водителя прозвучала обреченность в голосе, он словно говорил про себя: “Да даже если б я знал, что это такое, какая разница?”
Лицо Ровены смягчилось. Она что-то пробормотала в микрофон, вероятно соединяясь с другим подразделением охраны “Вместе”.
– Ничего страшного. Сейчас все решим. – Она сочувственно посмотрела на водителя, склонив голову. – Вот там площадка, можете развернуться.
– А корзинки оставить здесь? – спросил водитель.
Ровена улыбнулась еще раз.
– О нет. Мы не возьмем ваши… – она сделала паузу, как будто набирая яда для следующего слова, до этого бывшего вполне безобидным, – корзинки!
Водитель воздел руки к небесам:
– Я двадцать два года доставляю грузы, и еще никто ни разу не отказывался принимать! – Он взглянул на Дилейни, будто надеясь найти в ней союзника.
Она отвела глаза, и ее взгляд уперся в самое высокое здание кампуса, облицованную алюминием башню-штопор, где размещался “АлМас”, кузница алгоритмов компании.
– Во-первых, – Ровену нисколько не впечатлила успешная карьера доставщика, – ваш груз не отвечает требованиям безопасности. Нам пришлось бы просвечивать каждую из ваших корзинок, – ей снова удалось практически прошипеть это слово, – а мы не собираемся этого делать. Во-вторых, согласно политике компании, мы не допускаем в кампус грузы, которые могут быть экологически опасными или имеют неизвестное происхождение. Я подозреваю, что в этих корзинках, – в ее устах это слово уже превратилось в ругательство, – полно пластика. А также промышленно переработанных пищевых продуктов или фруктов, выращенных без сертификатов органического фермерства и честной торговли, при этом наверняка опрысканных пестицидами. А может, в этих, – еще больше яда, – корзинках еще и орехи? Вероятно, так, а в нашем кампусе орехи под запретом. И вы вроде бы что-то говорили про мягкие игрушки? Я ни в коем случае не пропущу в кампус дешевые небиоразлагаемые игрушки.
– Вы не пропустите небиоразлагаемые игрушки? – растерянно переспросил водитель и уперся мясистой ладонью в приборную панель, как будто собираясь с духом перед лицом катастрофы.
Ровена шумно вздохнула.
– Там за вами еще несколько машин. Можете развернуться прямо за будкой. – Она снова показала на площадку, где, наверное, весь день теснились нежеланные в компании люди, машины и товары, вынужденные возвращаться в свой хаотичный мир. Водитель одарил Ровену долгим взглядом, но в конце концов нажал на газ, и фургон медленно покатил на площадку.
Для Дилейни в этой сцене было слишком много странного. И в первую очередь доставщик, не работающий на “Вместе”. Пять лет назад “Сфера” приобрела гиганта электронной коммерции, названного в честь диких южноамериканских лесов, и в результате этого поглощения образовалась богатейшая компания из всех когда-либо существовавших в мире. После этого основатели “Сферы” решили сменить название, однако вложили в новое уже привычный намек на всеохватность и равенство. “Джунгли” тоже были рады новому началу. Когда-то рациональный и надежный маркетплейс постепенно превратился в притон мутных продавцов, торгующих подделками, и откровенных мошенников. Компания совершенно перестала нести ответственность за происходящее, и покупатели начали разбегаться; никому не хотелось быть обманутым. Руководство пыталось сменить курс, но ему уже никто не верил. “Сфера” срежиссировала передачу контрольного пакета, и основатель “Джунглей”, постоянно занятый разводами и судебными тяжбами, был только рад получить деньги и полностью посвятить себя исследованию космоса вместе со своей четвертой супругой. Они планировали выйти на пенсию и поселиться на Луне.
После приобретения и смены названия был придуман и новый логотип. Три волны разбивались об идеальный круг, напоминая водный поток, встретивший препятствие – символ новых идей, взаимосвязи, бесконечности. Большинство сошлось на том, что это, пожалуй, лучше, чем старый логотип “Сферы”, который напоминал некоторым канализационный люк, и уж точно намного лучше, чем старый логотип “Джунглей” в виде кривой и неискренней улыбки. Поскольку переговоры о приобретении были изначально сложными, а потом и просто неприятными, использовать старое название маркетплейса в кампусе считалось дурным тоном, и если его вообще упоминали, то просто как “джунгли” с маленькой буквы.
Штаб-квартира “Сферы” с момента ее основания помещалась поблизости от Сан-Винченцо, но в результате случайного стечения обстоятельств переехала на Трежер-Айленд – рукотворный Остров Сокровищ посередине залива Сан-Франциско, связанный перемычкой с настоящим природным островом Йерба-Буэна. В далеком 1938 году Остров Сокровищ был создан для строительства нового аэропорта, однако началась Вторая мировая и Трежер-Айленд отдали под военную базу. С тех пор нагромождение самолетных ангаров медленно превращалось в лабиринт мастерских, виноделен и недорогого жилья – все это с потрясающими видами на Залив, мосты и холмы Ист-Бэй. Но девелоперы не спешили браться за остров, опасаясь неизвестных (и, весьма вероятно, токсичных) отходов, оставшихся от военных и похороненных под толстыми слоями бетона. Только в 2010-х территория все же была очищена, и один за другим стали появляться грандиозные планы ее освоения. Возник новый порт, была протянута ветка метро, а весь периметр огородили четырехфутовой стеной, которая должна была защитить остров от прогнозируемого в ближайшие десятилетия повышения уровня океана. А потом началась пандемия, приток капитала иссяк, и остров стал доступен всем желающим. Единственной загвоздкой был калифорнийский закон, требующий, чтобы береговая линия оставалась муниципальной собственностью. “Вместе” пыталась это как-то обойти, сначала тихо, затем публично, но все же проиграла, и променад вокруг острова остался общественным местом.
– Дилейни Уэллс?
Дилейни повернулась и обнаружила прямо перед собой мужчину слегка за сорок, с гладко выбритой головой и большими карими глазами, казавшимися еще больше из-за очков без оправы. Воротник его черной рубашки на молнии был поднят, ноги облегали узкие зеленые джинсы.
– Дэн? – уточнила она.
После пандемии к рукопожатиям стали относиться настороженно, но никакого заменяющего их приветственного ритуала пока не придумали. Дэн предпочел коснуться воображаемой шляпы, а Дилейни просто коротко кивнула.
– Прогуляемся? – спросил он и проскользнул мимо нее в ворота, направляясь не в кампус, а на береговой променад.
Дилейни пошла за ним. Она уже слышала, что так проходит большинство первых собеседований в компании. “Вместе” не хотела пропускать в кампус ничего и никого непроверенного, не прошедшего тщательный отбор, представляющего риск заражения – ни небиоразлагаемые игрушки, ни людей. Каждый новый человек мог быть источником той или иной угрозы для безопасности, а поскольку соискатели, подобные Дилейни, не имели допуска и не прошли настоящую проверку – лишь с десяток быстрых скринингов с помощью ИИ, – собеседования предпочитали проводить за пределами кампуса. Но Дэн ни словом об этом не обмолвился.
– Мне надо наверстывать шаги, – сказал он, показывая на свой медицинский браслет, созданный компанией, способный отслеживать сотни показателей. Все страховые компании и большинство правительств требовали его обязательного ношения.
– Мне тоже. – Дилейни кивнула на свой браслет, который она люто ненавидела, но носила ради маскировки.
Дэн Фарадей улыбнулся. Каждый соискатель, полагала Дилейни, носит с собой и на себе все возможные продукты “Вместе”. И это не форма лояльности. Это обязательный первый взнос, который надо внести перед началом игры. Дэн жестом поманил Дилейни через улицу, и они вышли на общественный променад.
“Простите меня, – подумала Дилейни. – С этого момента все – ложь”.