В редкие свободные часы, вечерком после ужина, отец словно преображался, делая что-то по дому. Иногда, отложив бесконечные домашние заботы, мастерил для нас со Славиком игрушки из дерева, мурлыча под нос украинские песни.
Уже тогда я пытался подпевать отцу. Запоминал отдельные фразы. Ему моё старание явно нравилось, он поощрял этот творческий порыв. Бывая в хорошем расположении духа, сажал на колени, и мы пели с ним в полный голос.
Старался я от всей души, отец гладил мою голову и говорил: «Молодец, голос у тебя, сынок, правильный. Наша порода, чисто поёшь!»
Однажды после ужина осенним вечером, после хорошего ужина, сидя на лавке у стола, отец, усевшись за шитье сбруи для коня, затянул свою любимую: «Ой, ты Галю, Галю молодая…».
Я моментально взгромоздился к нему на колени, сначала робко, потом увереннее стал подпевать мальчишеским дискантом.
Отложив шитьё, отец напевал украинские слова, которые я не понимал, но старательно повторял. Плавно лилась мелодия, в русской печи потрескивали поленья.
Мама, слушая нас, вязала на спицах из шерсти носки или свитера, она всегда что-то делала, но сама никогда не пела.
Трехлетний братишка сидел на полатях и тоже пытался подпевать, но для него это было слишком сложно.
Когда подрос, помню, распевал я во дворе понравившуюся мне песню о комсомольцах-добровольцах:
«И снег, и ветер, и-и звёзд ночной полёт,
Меня моё сердце в тревожную даль зовёт…»
Славик, не зная слов, ещё картавя, тоже выводил мелодию без слов, это звучало в его исполнении так: «Тли-тли, тли-тли-тли-тли…»
Я пытался подсказать слова, но он отрицательно мотал головой и одержимо продолжал: своё «Тли-тли, тли-тли-тли-тли…»
В тот вечер, в самый пик нашего с отцом пения, неожиданно раздался звон разбитого стекла. Через окно на стол бухнулся булыжник примерно с отцовский кулак.
Песня оборвалась… Отец чертыхнулся и мигом выскочил на улицу. Послышались крики и удаляющийся шум, топот.
Вскоре он вернулся мрачный, о чём-то долго говорил с матерью.
Став взрослее, я иногда прокручивал тот случай, размышляя, что же произошло тогда? Наверно, у отца были враги, а, может, это было просто хулиганство?
Происшествие запомнилось ещё и потому, что всё прошло для меня на контрастах: сначала радостная сопричастность с песней, затем − каменный «гость» в окно, прервавший идиллию.
Остался где-то в подсознании внутренний страх и… детская гордость за отца, что он, такой большой и сильный, защитил нас от опасности.
Так получилось, что наши песнопения больше не возобновлялись.
Вскоре отец с матерью достроили дом на заброшенном пустыре, на краю посёлка, завели большое хозяйство – не до песен.
У меня же на всю жизнь осталось ощущение чего-то красивого и светлого в душе. Сколько себя помню – всегда пел. Где-нибудь наедине, в детдоме – в хоре, но певцом не стал, мешала чрезмерная застенчивость.
Об одной песне моего детства хочется рассказать особо.
Однажды, тяжело заболев воспалением лёгких, я попал в соседнее село Волково. В небольшой больничке (в нашем посёлке не было стационара) метался с высокой температурой, надолго проваливаясь в тяжёлый сон, просыпался и снова забывался в бреду.
Меня, конечно, лечили, но этого я не помню.
В памяти остались обрывки: небольшая палата, белые простыни и подушки, железная панцирная кровать. Белые стены и потолок, а на противоположной стороне, у дверной коробки чернела тарелка репродуктора.
В минуты моего просветления, я слышал голос диктора, читающего новости, играла какая-то музыка.
Так прошла целая вечность. Когда жар спал, я стал думать о маме. Хотелось, чтобы она вошла и присела рядышком, но она не всё не приходила. Видимо, дела не позволяли. Дома – животные, птицы, работа…
Вдруг из репродуктора полилась мелодия песни, необычный голос грустил о море, о любви, о расставании:
С добрым утром, дорогая,
Расстаемся мы с тобой.
И любовь моя большая
Остается за кормой.
Звуки вибрировали и бились о противоположную стену над моей головой, пульсировали красивым тембром и проникали в самое сердце.
Хотелось слушать и слушать, но песня отзвучала, и вновь заговорил диктор.
Долгие годы эта песня затаилась в моей душе, иногда в полудрёме, ранним утром вдруг всплывали строчки:
До свиданья, дорогая,
Расстаемся мы с тобой…
Ты налево, я направо,
Так назначено судьбой.
Просыпался, силился вспомнить, но в голове крутились лишь отдельные строчки.
Вставал и забывал, за делами и заботами было не до того, но она периодически приходила вновь, будоражила моё воображение незабываемой мелодией, красивыми словами.
Намеревался написать письмо Виктору Татарскому на радио, ведущему передачи «Встреча с песней». Слушая исповеди других и песни в исполнении забытых кумиров, надеялся, что когда-нибудь вспомнят и мою любимую песню, но так и не услышал, и не собрался написать.
Как-то, проснувшись ранним утром, долго ворочался от навязчивой мелодии, опять вспоминая слова. Вдруг осенило: можно поискать в компьютере, ведь я могу набрать в поисковике фамилию предполагаемого певца, найти его репертуар…
Искал, но всё не то.
Наконец догадался набрать строчки из песни: «С добрым утром, дорогая…»
Надо же, оказалось, у песни такое же название.
И вот она звучит в моих наушниках. Старая запись – будто слышен даже шум крутящейся пластинки, льётся, клокочет в висках песня в исполнении Владимира Нечаева (композитор − Василий Соловьёв-Седой, стихи Алексея Фатьянова).
Знакомая концовка:
Даже солнце каждым утром
Ждет свидания с землей…
Так неужто, дорогая,
Мы не встретимся с тобой?
Сильное волнение охватило меня, словно я встретил, наконец, встретил друга детства.
Но друзья стареют, их трудно бывает узнать, а песня из детства, которую слышал однажды, и которая все эти годы жила в моём сердце, вновь зазвучала, словно вернулась из долгой поездки!
Это было непередаваемое ощущение!
Там же нашёл эту песню в исполнении Геннадия Белова. И, как ни странно, его исполнение понравилось ещё больше.
Подобное случается редко. Первый исполнитель всегда, как эталон, а тут – такое вибрато, свободно льющееся пение, словно легкий бриз на море, и аранжировка в песне гораздо красивее.
Теперь она у меня в компьютере и на флешке, и я слушаю каждый раз с замиранием сердца.