Тут Асмат уже со мною говорила без тревог.
Ясность радостей несметных мой наполнила чертог;
Я дрожал в самозабвенье, сладкий трепет сердце жег.
И шафран в хрусталь и лалы превратить я снова смог.
Положил я пред очами дорогие письмена
И ответил: "Можно ль солнцу одолеть тебя, луна?
Бог свидетель, что не будешь мною ты огорчена.
Ах, живу я или умер, или это грезы сна?"
Я сказал Асмат: "Отвечу то, что сердце изречет:
Доложить осмелься: солнце, мне ниспослан твой восход,
Ведь меня ты воскресила, указала мне исход,
Сослужу тебе я службу, не отвергну я забот".
Та сказала: "Мне царевны повеление гласит:
Пусть ко мне его прихода здесь никто не проследит,
Увлеченного тобою сохранять он должен вид;
Пусть по совести поступит, чтобы не было обид!"
Мне понравился столь мудрый девы царственный совет;
Даже солнцу стал угрозой огневой ее расцвет,
Мне досталась от любимой не обида, а привет.
Ах! В лучах ее терялся полдня яростного свет!
И каменья дорогие в чаше подал я Асмат;
Дева молвила: "Не надо, всем довольна я стократ".
Лишь одно взяла колечко небольшое, наугад:
"Пусть оно на память будет, не хочу других наград".
И ушла Асмат, из сердца моего копье изъяв,
Тьму надежда осветила, я почуял счастье въявь,
И к пирующим вернулся для питья и для забав;
Одарил друзей, веселый, – веселее стал их нрав.