Мне всегда казалось, что мой отец может договориться с кем угодно. И при этом получить от переговоров пользу. Он одновременно был и гибким, и жестким, и обаятельным, и расчетливым, и щедрым, и веселым, и местами противным. Но главное, он был упертым. Как баран.
Теперь я вижу перед собой его юное воплощение.
Когда Злата только родилась, родственники сбились с ног, выясняя, на кого она похожа. Ладно, глаза Ларисины, ладно, улыбка папина и знак зодиака тоже, но лоб? Откуда взялся этот лоб?! Этот выразительный крутой лоб упертого барана? "Ну, характер!", сказала как-то теща в сердцах. Я развел руками.
И тут мне в руки попались старые фото, что отдала мне бабушка. Вот она юная и задорная, пятнадцати лет, с белыми косами; красавец-дед в танкисткой гимнастерке; они вдвоем – уже с сыновьями. У мальчишек вышитые рубахи и прически а ля Клим Ворошилов. И еще несколько фотографий… Первомай с флагами, стадион РМЗ, Полетаево… Я листал и вдруг увидел Злату. Нет, не Злату, но сходство… но лоб…
Нашел!
Оказалось, это мой отец на деревянной лошадке. Ему на фото два года. Костюмчик, кепка.
И фамильный лоб. Он был во всей красе.
Видимо, в переговорах площадь лба решает.
Злата собирается на прогулку. Приходит с игрушкой в руке – этого зайчика связала моя мама и подарила Злате. Мы с женой на кухне, я заряжаю кофемашину, жена что-то режет.
Злата:
– Мама, мама! Можно я возьму зайчика на улицу?
Жена:
– Нет, зайчика не надо. Ты с ним спишь.
– Он будет сидеть у меня в кармане. Можно?
– Нет, Златик. Зайчика нельзя, он испачкается.
– Ну, почему нет? – вопрошает она пространство с шекспировской страстностью.
– Злата!
Оставляет зайчика, уходит, надувшись. Однако через две минуты возвращается. Лицо невинное.
– Мама! Мама! Можно я надену новую курточку?
Розовую курточку купили Злате на вырост, на следующую зиму, так что ей она пока велика. Она из нее выглядывает, как мышонок из пакета.
– Можно? Ну, пожааалуста! – Злата делает умильные глаза. Но не надо обольщаться. За этой милотой скрывается расчетливый мелкий манипулятор.
– Злата, она тебе большая.
– Ну, ничего, – в голосе бесконечное смирение. Судя по тону, в этом доме ей во всем себе приходится отказывать.
Мы переглядываемся, нам смешно. Я киваю: ладно, пусть. Надо же в чем-то уступать. Это все-таки переговоры.
– Ладно, надень курточку, – разрешает мама со вздохом.
Злата убегает, возвращается уже в куртке. Идет, насупившись:
– Она мне большая! Не пойду в ней гулять! – и начинает плакать. – Некрасиво!
Жена начинает уговаривать: ничего, что большая, она тебе идет, сходи, один раз можно, очень красиво, покажешь девочкам на площадке. Я наблюдаю.
Наконец Злата дает себя уговорить. Вздыхает, словно делает нам одолжение:
– Ну хорошо. Пойду в курточке…
И вдруг вскидывает голову. Безаппеляционным тоном:
– Но тогда я возьму зайчика!
Занавес.