Если я когда-нибудь соберу истории о Злате и Василисе в книгу, это будет прологом. Хотя может быть, слишком мрачно? Не знаю.
Но вообще, по ощущениям, это будет книга о детях. Но не детская. А скорее, взрослым о детях.
А начать, наверное, лучше с момента, когда двух моих девиц еще не было. Как в сказке. Однажды, давным-давно, будущий папа Златы и Василисы взялся подводить итоги одного странного года…
2004
– Почти поступил на дневную режиссуру в ГИТИС, к Леониду Ефимовичу Хейфецу. Помню, как говорил о Сирано де Бержераке, а в глазах стояли слезы. Стриженный налысо, в синей рубахе с закатанными рукавами. За десять минут до этого меня размазали по полу. Опытный режиссер нащупает твои болевые точки очень быстро. А там были суперпрофи. Следующие девять минут я наживую лепил себя заново. Слепил. А потом говорил о Бержераке, который сначала бьет, а потом разбирается. Я показывал: кулаком – н-на! Но он еще поэт… А потом я прошел на конкурс. Меня поздравляли. Я уже считал себя студентом. А потом меня размазали по полу второй раз. На экзамене по актерскому мастерству. Чистая формальность, да? Из ГИТИСа я вышел мертвый. Вместо лица – гипсовая маска. Я рассыпался на ходу. И опять пришлось собирать себя заново. Брать мастерок и намазывать раствор на битые кирпичи. Заняло это месяца три. Даже поступив на режиссерский факультет Щуки и закончив сессию, я все еще не был целым. А стал целым, когда…
– понял, что люблю одну, определенную женщину. Понял, что другие мне не нужны. И понял, что обычное мужское "хочу вон ту" останется при мне навсегда. Но это уже ничего не значит. Когда на тебя наступают мамонты, танк "тигр" и полчища киборгов Атиллы – а раствор плохой, стены кривые и четвертая башня недостроена, и, мать вашу за ногу… где же подмога?! Нет подмоги. И вдруг слышишь женский голос. И видишь тонкую фигурку на балконе, обвитом плющом. И понимаешь, что сдаваться нельзя. Подмоги не будет, но есть она – принцесса твоего разрушенного замка. А ты – ее верный, хоть и разрушенный, замок. И тогда кривые стены держат удар, словно цельный гранит. И деревянные ворота с почерневшими створками хватаются за таран, как живые руки. И сдавленно рычит танк "тигр", на который рухнула четвертая башня… Тогда мамонты, киборги Атиллы и все в мире танки могут идти лесом.
Потому что эта принцесса – моя жена, а я ее верный, хоть и разрушенный, замок.
– поступил на заочную режиссуру Щуки. К тому же самому Хейфецу. На коллоквиуме говорил с ним за жизнь. "Какое событие вызывает у вас наибольшую боль?" Надо бы понять. Это важно. Важнейшее качество режиссера – восприятие. Когда чужую боль – как свою собственную. Впрочем, об этом я узнал позже. А у меня перед глазами: трое мужчин несут младенцев. На заднем плане – школа. И дети – без воды. И ощущение чего-то громадного, неподъемного, которое надо повернуть, чтобы осмыслить или хотя бы окинуть взглядом. Физическое ощущение беды. Гулкое такое. Громоздкое, как огромный лист жести, который и уронить нельзя и перехватить поудобней не получается. Лист срывается и углом – по горлу.
Я и сказать-то ничего не смог. Пару слов выдавил. А Хейфец – понял.
– И я понял. Понял, что не могу не писать. Полгода до поступления на режиссуру я не писал ничего. Выматывался на актерском. Учился тогда на очном. Приходил домой и падал. А моя принцесса смотрела на внешне еще целехонький замок и ей было не до смеха. Чувствовала – в подвалах замка завелись крысы. И – грызут. Крыс звали Зависть, Не-наиграй и Таких-не-берут-в-космонавты. Завидовал другу, который играл легко и свободно. А рядом я, каменный истукан, с одной мыслью в извилине "не награить, главное: не наиграть!". Худший враг актера – самокопание.
Самоедство. Иногда полезно отключить мозги и – как ребенок. А я думал: ну его-то понятно. А меня почему взяли на актерский? С моей-то рожей?! И была четвертая крыса, четвертая голова крысиного короля. Я перестал писать. Перекрыл воображению кислород. Фантазии указано ее место – этюды. Здесь и проявляйся. А это оказалась ошибка. Этюд – это учеба. Он должен быть прост и жизненен. Очень сложно сыграть пограничные ситуации. Легче соврать. А главная цель этюда – приучить тебя существовать на сцене правдиво. Поэтому – будь проще.
А воображению требовались пограничные ситуации.
Замок ветшал. Я чувствовал это и искал выход. Режиссура казалась ближе. Я пошел поступать. Изгрызенный изнутри, замок рухнул после пяти минут собеседования. А потом я собрал из груды камней некое подобие крепости. И заговорил про Сирано…
– де Бержерак" Эдмона Ростана. Трагедия носатого поэта, который… Впрочем, история всем известна. Но что стоит за ней? Кто он, Сирано? Так ли проста эта история? Мне нравилась пьеса. Мне нравилась сама мысль – вот он я, некрасивый, но жутко талантливый, прячусь за красивой маской. Потом страдаю. Потом умираю. А потом смотришь со стороны – и выходит, что Сирано – трус, которому не хватило смелости признаться. Но героическая смерть так волнует юношей… «И когда об этом вдруг узнаешь ты – тогда поймешь, кого ты потеряла!» В любимых крысах Сирано я узнавал своего Крысиного Короля.
А потом я прочитал книгу Анатолия Эфроса «Профессия: режиссер». Сирано там уделено немного. Страницы три. Эфрос размышляет, как бы он снимал фильм по Ростану. Приведены в пример две сцены. Все. Две сцены, три страницы – и я пропал. Потому что влюбился в пьесу, еще ни разу ее не прочитав. А когда прочитал – влюбился еще раз. И еще.
– сделал предложение. Вообще, это она меня вынудила. Говорила, казалось бы, в шутку: мама, меня никто замуж не берет! А разбитый в груду камней замок пытался утешать. Только принцессе были нужны не утешения. Принцесса хотела здесь жить. Пройти в белой фате. В конце концов: стойка на одном колене и кольцо были бы не лишними! А замок не мог поверить, что голые камни и сквозняки ее не пугают. Уходил от ответа. Говорил: я – властелин колец! Принцесса смеялась. Но однажды не выдержала и расплакалась. «Ты меня замуж не берешь! Ну и не надо! Дурак такой!» И замок сложил к ногам принцессы свои камни.
И до сих пор этому рад. Дурак такой.
– свадьба. Это особая история.
– режиссура. Оказалась не просто ближе. Но об этом в другой раз. Пока что я…
– читал принцессе вслух Стивена Кинга. Принцесса гладила животик и требовала еще. Животик острый. По всем приметам – мальчик. А УЗИ – врет, наверное. Замок, в котором идут белые четкие куски вперемешку со старыми потемневшими, и достраиваем четвертую башню… Замок, который замазал раствором ходы для Крысиного Короля. Замок рассказывал принцессе страшную волшебную сказку. Сказка называлась «Глаза дракона». В ней были принц Питер и чародей по имени Флегг. Чародей только что убил мать Питера. Принц играл с кукольным домиком своей мамы. А король Роланд смотрел на игру Питера и вспоминал умершую любимую жену. Принцесса сказала «Как грустно.» Потом сказала «Еще!» А замок делал вид, что у него першит в горле, и ходил на кухню пить чай. Ему было хорошо. Он играл в этой сказке. Легко и свободно.
– буквально несколько часов назад, в 7-45 утра, у меня родилась дочь. А мамонты, танки «тигр» и киборги Ганнибала идут лесом.
Потому что в замке появилась еще одна принцесса.
30 декабря 2004
Нижневартовск