Света не было – такое случалось, поэтому звонок подавала высокая уборщица (уборщицы здесь звали себя «техничками»). Высокая женщина с двумя подбородками и неприятным голосом ходила туда-сюда и трясла колокольчиком, перевязанным красным бантом. Дети носились из стороны в сторону, сталкиваясь и снова разбегаясь.
– Всем на урок, всем на урок! – зычно повторяла уборщица.
Миша шёл по коридору, прижимаясь к стене, чтобы более крупные ребята не сбили его с ног. В одной руке он нёс свой серенький рюкзачок, а в другой – сменную обувь. Сейчас должна быть физкультура. Самый дерьмовый и нелюбимый урок. Хуже всего было то, что он проводился сразу с тремя классами, как полагается. «А», «Б» и «В». И в каждом – редкостные дебилы, особенно в «Б».
– Желток идёт! – крикнул маленький толстяк и показал пальцем на приближающегося Мишу. Детки кружком стояли у раздевалки и ждали своего козла отпущения, чтобы сегодня взять и, свесив на него свои грехи, отпустить в пустыню. – Урод, давай быстрее!
Миша ничего не сказал, только лишь с усилием улыбнулся. Если он бы заплакал, то это вышло бы ему боком.
– Привет, ребята, – сказал Миша и попытался пройти в раздевалку, вход в которую перекрыл другой школьник – детина из восьмого «В» в серой и заляпанной жиром футболке. Он скрестил свои веснушчатые руки на груди и явно не собирался пропускать мальчика.
– Куда ты прёшь, урод? – спросил он, хотя сам не блистал красотой. Его круглое лицо с круглым носом выдавало в нём признаки очередного вырожденца, зачатого алкашами. – Иди отсюда!
– Мне надо переодеться… – начал Миша, но толстяк, подкравшийся незаметно, отвесил ему подзатыльник. Ударил хорошо, шлепок получился звонкий.
Все загоготали. Кроме толстого и круглолицего, сюда подтянулись ещё несколько – тощий и кривозубый, которого шпыняли тоже нехило; две девочки, одна с тёмными волосами, другая со светлыми; и ещё один мальчуган с треугольной фигурой, одетый в чёрный спортивный костюм. Их лица выражали несказанное удовольствие. Начиналось веселье.
– Иди отсюда, переоденься в другом месте, – сказал Треугольник. Он смотрел своими чёрными глазами на Мишу в упор и, казалось, изо всех сил сдерживался, чтобы не пнуть его или не плюнуть в него. – Урод.
Миша беспомощно оглянулся. Он ждал, что должна прийти учительница (а физкультуру у них преподавала жеманного вида тётка, еле волочащая ноги), но она никак не приходила. У неё были какие-то проблемы с речью и она вела себя заторможено в целом, но кого это волновало… Делать было нечего. Мальчик развернулся и начал уходить, как та шатенка из подошедшей группы шакалят пнула его сменку. Все снова загоготали.
Губы у Мишы задрожали, он был готов вот-вот расплакаться. Главное, чтобы не у них на глазах. Он поспешил удалиться, но не бегом, чтобы не дать повода снова этим вырожденкам зубоскалить.
– Куда ты бежишь? – зычно спросила та уборщица с колокольчиком. – Ну-ка, на урок, быстро!
– Мне надо переодеться, – жалобно сказал Миша.
– Иди и в раздевалке переоденься! – с нажимом сказала уборщица. Они стояли в коридоре неподалёку от раздевалки мальчишек, к которой привалило уже ещё несколько ребят. Тот кривозубый что-то оживлённо объяснял подошедшим. Миша был готов поклясться, что эта каланча рассказывает что-то про него. Да, каланчу эту тоже гнобили, но он не упускал возможности самому поизмываться хоть над кем-нибудь, получая одобрение.
Миша оказался перед очередным сложным выбором: либо развернуться и снова получить, либо сказать, что его не пускают. И опять получить.
– Я не могу там, – выдавил он из себя, чувствуя, как заболел живот. – Пожалуйста, дайте…
– Ты глухой, что ли?! – рявкнула «техничка». – Сколько можно?! А ну, пошёл отсюда! Щас директоршу позову, будешь знать!
Мальчик испугался. Вернее, сначала его пронзила обида – такая, что из него полез вопль горечи, грозивший разодрать глотку. А вот потом он испугался и пошёл обратно – медленно, ничего не видя из-за пелены слёз. Встретили его, разумеется, гоготом.
– Держи, урод, – сказал Треугольник в своём чёрном блестящем спортивном костюме и плюнул на Мишу. Взял и плюнул.
– Держи, урод, – повторила шатенка и тоже плюнула.
Больнее всего было осознавать, что сраная поломойка всё это видела. И не только она. Может, она даже ухмылялась, когда кто-то в него плевал или ставил подножку, или толкал в спину, или сбрасывал его куртку с вешалки на пол.
Миша заревел в голос, прижимая к себе рюкзак и сменку. Сил сопротивляться не было, поэтому он просто вжался в стену и стоял.
– Здравствуйте, Валерия Дмитриевна! – крикнул толстяк. И все тоже стали здороваться.
Мише было стыдно, он понимал, как выглядит, и чувствовал, что краснеет. Хоть он ещё и не видел лица физручки, но знал, что сейчас она посмотрит на него с отвращением, закатит глаза, недовольно запыхтит…
– Стройся, – проскрежетала она устало. – Сегодня у нас нормативы.
Странно, но она как будто ничего и никого не замечала. И не стала требовать у Миши Новикова, чтобы тот быстрее переоделся, а они его подождут… Нет, она пошла отмыкать спортзал, и повела строем всех туда, а сам же мальчик торопливо пошёл переодеваться.
Урок прошёл обычно. Его особо не материли и не пинали, были заняты кривозубым -он запнулся о собственные шнурки, чем и заслужил порцию насмешек. Миша особо не радовался, но в то же время и был рад, что от него хоть на немного, да отстали.
Когда урок закончился, он не побежал вместе со всеми в столовую, да и в раздевалку тоже не побежал, а встал у подоконника, ожидая, когда же все выйдут. Девочки, проходя мимо него, хихикали, мальчики – хмыкали. Казалось, пока жить можно. Через некоторое время поток проходящих мимо стал редеть, и Миша пошёл в раздевалку.
«Ага», – подумал мальчик и снова оказался на грани истошного плача. Его рюкзак валялся на полу, как и один ботинок. Второго, конечно, не было. Звенящая безысходность стала душить его, снова застилая слезной пеленой глаза. Он бросился к рюкзаку – расстёгнут. Стал рыться и наткнулся на что-то вроде комков земли…
Дверь в раздевалку открылась, отчего Миша чуть не подпрыгнул.
– Желток, – позвал его толстый.
Миша молчал, выбрасывая застарелое собачье дерьмо из рюкзака, слёзы катились у него по щекам, а рот беззвучно искривился.
– Желток! – повторил толстый.
Миша продолжил игнорировать этого ублюдка.
– Слышь, ты чё молчишь, Желток! – заорал толстяк. – Ты оглох?
Он быстро забежал внутрь и пинком выбил рюкзак из рук у Миши.
– Да отстань ты от меня! – заверещал Миша и заревел в голос. – Что тебе нужно? Что?!
Потом он убежал. Убежал, и всё. Бросив ботинки, бросив рюкзак. Он видел, с каким ехидством смотрели на него старшеклассники и старшеклассницы. И чувствовал себя таким одиноким, таким униженным. Таким одиноким. Таким одиноким!
В этот день они больше не издевались над ним, ведь до слёз его же довели, дело сделано. Хотя и на математике, и на физике, он чувствовал, как на него пялятся его мучители. И пристальнее всех смотрел тот человек, который придумал ему кличку; который придумал ему подкидывать дерьмо; который тыкал его карандашом в спину по средам, оставляя красные точки на его рубашке…
……….