.
Ждать да догонять. Гласит ещё одна старая поговорка. И поговорка эта весьма правдивая, в этом можно убедиться, если спросить женщину, которая не может забеременеть. Или человека, опоздавшего на поезд. Или человека, сидящего на приём к доктору.
Михаил слышал, как кто-то кашлял. Утробно и тяжело. Очередь вся гудела, но этот кашляющий выделялся, как пятно крови на снегу. Он кашлял и кашлял, разбрызгивая свои заразные слюни. Наверное, люди уже начинали сторониться него.
Михаил закрыл глаза, пытаясь избежать такого яркого света плафонов. Коридор тоже был белый, как и стены. Только пластиковые стулья были кричащего жёлтого цвета, расставленные вдоль стен. Люди громоздились чуть ли не друг у друга на головах.
Рядом сидел старик, скрючившись на одном из стульев. Он вполголоса рассказывал кому-то по телефону, что ему назначили уколы в простату, один укол – за десять тысяч. Иногда он хрипло хехекал, будто это было забавно.
Кабинет открывался и закрывался. Каждый раз выглядывала медсестра, вяло оглядывая собравшихся поверх своей медицинской маски. Она называла фамилии своим ленивым голосом и заходила обратно. Низкорослая, широкая.
– Бочкин, – сказала она пискляво. – Бочкин!
Старик засунул свой телефон и поднялся. Он неспешно прошаркал в кабинет. Медсестра смотрела на него крайне неодобрительно, будто он пинал её беременную мать по животу, а не был очередным больным.
«Здоровых нет, есть недообследованные» от создателей «то, что вы на свободе – не ваша заслуга, а наша недоработка».
Время тянулось медленно. Он ждал и ждал. В голове звучало заевшее интро из «Mein Herz Brennt». Монотонно и нервно.
«Я голос тьмы, что создан болью». Вроде есть там такая строчка.
Дверь снова медленно открылась, оттуда выходил Бочкин. В этот раз медсестра шедшая за стариком, посмотрела неодобрительно в спину старика и пробормотала: «им по девяносто лет, а они всё в больницу лезут».
В какой-то момент Михаилу захотелось свалить её и прыгать у неё на её тупой средне-специальной башке до тех пор, пока виски под подошвой его ботинок не превратятся в гречневую кашу.
– Новиков, – сказала она, глядя в упор на парня.
Тот кивнул и встал. Ярость наравне с головной болью всё чаще врывалась в его жизнь.
А потом он встретился с седеющим доктором, чьё лицо было крайне напряжено. Ему было где-то сорок шесть, но выглядел он на все сто. Он покашливал, облизывал губы и вертел в руках результаты анализов, неприятно скрипя пальцами.
– Дело плохо, – заявил он наконец. – Я не буду Вас обманывать, Михаил.
Потом парень плохо помнил, о чём говорил доктор. Из всего стало лишь понятно, что надо бороться, глядишь, подольше протянешь. Гулять больше, работать меньше, ну и принимать успокоительное напополам с обезболивающим… Почему-то его не посетило то самое отрицание, обычно посещающее всех. Наоборот, он вытянул лицо в полном понимании.
– Понятно, – сказал Михаил и взял рецепт на лекарство. Доктор ещё написал ему кучу направлений, но он их выкинул сразу же, как вышел из больницы. Он ничуть не испытывал облегчения, выйдя оттуда. Ноги понесли его прочь по тротуару, навстречу шла семья: блондинка в синем пальто; маленькая девочка-шатенка, улыбающаяся во весь рот, державшая в одной руке фиолетовые воздушные шарики, а в другой – руку своего отца; высокого брюнета в серой расстёгнутой куртке. Ещё ему попался смуглый дворник в оранжевой жилетке с надписью ЖУК-1, а потом группа смеющихся студентов, пестрящих белыми рубахами и чёрными юбками.
В такие моменты, наверное, понимаешь, как мало ты значишь, как мало ты успел. Даже если тебе шестьдесят восемь, и тебе выносят из подъезда, а ты косишься на всех этих живых и жизнерадостных людей. Мда, паршиво.
Кеннеди завещал всем ходить больше, ибо прогулки полезны для здоровья, а безымянные бодибилдеры предлагали воздерживаться от мастурбации. Йоги советовали есть овощи, а не мясо; зожники предлагали подтягиваться, а не курить. Да, теперь уж что.
Михаил закурил, всё глубже погружаясь в свои мрачные мысли. Он понимал, что ничто не вечно, как писал Шекспир, и всё пройдёт, как пел Боярский. Так и его жизнь резко стала соскальзывать куда-то в Тартар. И всё как-то стало не иметь значения. Он бы так и шёл, ничего не видя перед собой, пока не упёрся бы в перила моста, перекинутого через реку, в нескольких километрах отсюда. Там бы он выкурил последнюю сигарету и сиганул бы через перила… В теории это представлялось просто. Но на практике ты, скорее всего, расшибёшься о толщу грязной воды, переломаешь рёбра, будешь орать и долго захлёбываться, пока, наконец, не пойдёшь на дно куском дерьма.
«Он лежит на дне из ила, в жизни мало что успел».
– Ничего не успел, – проговорил Михаил и остановился на остановке. На ржавой коробке, якобы защищающей ожидающих от ветра и дождя, была наклеена куча объявлений. Листки с информацией о съёме квартир, проституток и мужей на час. Оранжевые, белые, розовые. Один был совсем свежий, недавно приклеенный.
– Психолог Светлана Королёва, улица Троцкого, дом 13, – прочитал Михаил, и боль пронзила его голову ржавой арматурой. Боль смешивалась с уродскими воспоминаниями из жизни, из прошлого. – Да, психолог бы мне не помешал… Ох, мне нужен психолог!
В последней фразе, обращённой к объявлению, было столько угрозы, что люди, стоящие на остановке, стали озираться, но не в поисках приближающейся маршрутки.
Михаил рывком сорвал объявление, сжав кулак с листком изо всех сил. Машинально он сжимал и зубы. В этот момент он убедился окончательно, что люди бывают двух типов: неудачники и успешные. Одним не достаётся ничего, а другим – всё.
……….