Это было правильно.
То, как мы держимся за руки, когда эскалатор поднимает нас на третий этаж торгового центра. То, как мы смотрим на огромный экран, не произнося ни слова на протяжении трех с половиной часов, что идет спектакль. То, как Максим Михайлович помогает мне пристегнуть ремень безопасности.
То, как он целует меня за две улицы от района, в котором я живу.
Я хочу полностью раствориться в этом мгновении, прижаться сильнее, почувствовать глубже. Я издаю приглушенный стон, когда Максим Михайлович прикусывает мочку моего уха, почему-то улыбаясь.
– Я хочу поцеловать тебя сюда, – он проводит пальцем по моей шее, вызывая приятную дрожь.
– Нельзя, – отвечаю я, несмотря на то, что хочу этого, может быть даже сильнее, чем он. – Тональный крем – не самая вкусная вещь на свете.
– Нам нужно купить тебе шарфиков. – Максим Михайлович отстраняется от меня, откидываясь на сидении. – Много-много. На все случаи жизни.
Эта идея не кажется мне такой уж плохой, когда я вспоминаю, сколько времени я потратила сегодняшним утром, чтобы замаскировать пятна на своей шее. Но, все-таки…
– Это будет выглядеть подозрительно. – Я хмурюсь. – Я никогда так не одевалась.
– Отличная возможность поменять стиль, – смеется Максим Михайлович. – Маша, я прошу тебя, не волнуйся ни о чем.
– Я не волнуюсь.
И это – чистая правда. Когда Максим Михайлович рядом, я забываю о своих страхах и сомнениях. Мне кажется, что я попала куда-то в параллельный мир, где меня не игнорируют, а заботятся; где можно быть по-настоящему счастливой, не боясь, что тебя осудят.
С Виктором я всегда оглядывалась назад, анализируя каждое произнесенное слово, каждую деталь в своем гардеробе. Он смотрел фильмы, в которых я не разбиралась, и поэтому свободное время я тратила на бесконечное чтение рецензий на кинофорумах; он слушал музыку, от которой у меня болела голова, но я упорно прослушивала его любимые композиции повторно, вслушиваясь в каждое отдельное слово.
С Виктором было сложно – я понимаю это только сейчас, когда мне есть, с чем сравнивать, несмотря на то, что происходящее между мной и учителем имеет совсем еще маленький срок. С Максимом Михайловичем… легко. Я говорю то, что хочется. И не чувствую себя… маленькой.
Может быть, это потому, что я не люблю его и не пытаюсь выставить себя в выгодном свете. Не пытаюсь понравиться ему.
– Уже шесть, – говорю я, бросив взгляд на приборную панель.
Максим Михайлович кивает и берет меня за руку, не произнося ни слова. Я пропустила начало ужина, а это значит, что дома меня ждет нравоучительная лекция от родителей.
– Наверное, мне пора, – шепчу я. – Спасибо за этот день, Максим Михайлович.
Он прижимает наши руки к своей груди и, склонившись надо мной, нежно, практически целомудренно целует, смакуя каждое движение наших губ. Этот поцелуй окончательно прогоняет все мои страхи и сомнения.
– Пора ехать. – Я нахожу в себе силы и отстраняюсь первой. – Я и так обрекла себя на неприятности.
Максим Михайлович хмурится.
– Я могу позвонить твоим родителям и сказать, что ты задержалась из-за меня. – Он улыбается. – К тому же, это правда.
– Расскажете, как целовали меня? – усмехаюсь я. – Не нужно, ваш звонок никак не улучшит ситуацию. Я привыкла.
Он кладет руки на руль и качает головой.
– Так не должно быть, – говорит учитель так тихо, будто бы сам себе.
– До конца учебного года осталось не так много. Получу аттестат и уеду в Москву.
Максим Михайлович как-то резко меняется в лице, а потом, словно опомнившись, отворачивается от меня, обращая все свое внимание на дорогу. Ехать нам не больше пяти минут, которые пролетают, как одно мгновение.
– Завтра будет трудный день, – говорит Максим Михайлович, заглушив мотор.
– Не представляю, как вы в одиночку проверите все работы, – соглашаюсь я.
Он улыбается уголками губ, и я понимаю, что он говорил совсем о другом. У нас больше нет времени; я наклоняюсь к учителю и быстро целую его в теплую щеку.
– Спасибо, Максим Михайлович, – еще раз благодарю я. – Я давно не чувствовала себя такой… живой.
– Я тоже, – признается он, шокируя меня. – Не удивляйся, Маша. Со временем ты все поймешь. В конце концов, ты ведь очень способная ученица.
– Жизнь – это не уроки литературы, – не соглашаюсь я.
Максим Михайлович протягивает с заднего сидения мою сумку, до которой я не могу дотянуться. Когда наши пальцы соприкасаются, он на одно мгновение крепко сжимает мою руку, и в этом простом жесте я чувствую целую плеяду эмоций.
– Любое произведение литературы основано на том, что происходит в жизни, – абсолютно учительским тоном произносит мужчина.
– Даже глупые романы о любви? – смеюсь я.
Он закатывает глаза и тяжело вздыхает:
– Да, даже любая такая книга – это история, основанная на жизненном опыте. Причем, это не всегда опыт самого писателя. – Максим Михайлович смотрит на меня как-то особо внимательно, словно пытается найти ответ на свой невысказанный вопрос. – Но о литературе мы поговорим позже. Сейчас тебе нужно идти, иначе я увезу тебя проверять тетради девятых классов.
«Иначе я увезу тебя к себе».
– Да, вы правы. – Я берусь за дверную ручку. – До свидания, Максим Михайлович.
Я уже собираюсь выйти из машины, как его рука ложится на мое плечо, заставляя развернуться лицом к учителю.
– Максим. Меня зовут Максим, – твердо произносит он. – Когда мы наедине, ты – не моя ученица. А я – не твой учитель.
Вопрос «а кто?» едва не соскальзывает с моих губ, но я вовремя останавливаюсь. Это не то, о чем нужно спрашивать. Не сейчас.
– Максим, – повторяю я, отчаянно краснея.
– Это звучит даже лучше, чем я представлял. – Он выходит и открывает дверцу с моей стороны. – Впредь не выходи из машины, пока я сам не подам тебе руку.
– Это урок этикета? – щурюсь я, не отпуская ладонь учителя.
– Нет, – качает он головой. – Это – забота.
Дома меня, конечно же, встречают скандалом. Мое алиби в виде дополнительного занятия по литературе не играет никакой роли, и мама отчитывает меня бесконечно долго, когда стоит напротив меня в гостиной и активно жестикулирует. Для человека, которому абсолютно плевать на мою жизнь, она слишком часто читает мне нотации.
Только спустя двадцать минут бесконечных претензий и обвинений я получаю долгожданную свободу и ухожу в свою комнату. Я падаю на кровать со счастливой улыбкой – день был прекрасным, и даже мама не в состоянии омрачить его.
Завтра снова будет русский язык. И литература. И Максим.
Я закрываю глаза и понимаю одну-единственную вещь.
Все будет хорошо.