– Кто-то оставил след на вашей шее, юная леди.
Я удивленно распахиваю глаза и медленно оборачиваюсь к старичку, что стоит рядом. Он нажимает кнопку лифта и смотрит на меня. Потом улыбается и показывает на мою шею.
– Я про родинку.
Я непроизвольно касаюсь места чуть ниже уха – там, где у меня родимое пятно размером с десятицентовую монетку.
– Мой дед говаривал, родинки способны поведать, чем кончился последний бой у человека в прошлой жизни. Вас, видать, ударили в шею. Зато смерть, наверное, была быстрой.
Я улыбаюсь. Не знаю, пугаться или принять его слова за шутку. Мрачный способ завязать беседу, но вряд ли мужчина опасен. Судя по сгорбленной спине и неуверенной походке, ему никак не меньше восьмидесяти.
Мужчина делает пару медленных шагов к обитому бархатом креслу, одному из двух, что приставлены к стене у лифта. С кряхтеньем садится и снова глядит на меня.
– Вам на восемнадцатый?
Я подозрительно прищуриваюсь. Старику откуда-то известно, на какой мне этаж, хотя раньше я в этом доме не бывала, да и его самого вижу впервые.
– Да, сэр, – настороженно отвечаю я. – Вы здесь работаете?
– О да.
Он кивает на лифт, а я поднимаю взгляд на светящиеся циферки. Еще одиннадцать этажей. Скорей бы…
– Давлю на кнопку. Вряд ли у моей должности есть официальное название. Сам окрестил себя капитаном воздушного судна. Как-никак отправляю людей в полет – аж до двадцатого этажа.
Я невольно улыбаюсь, потому что отец и брат у меня пилоты.
– И давно служите капитаном? – спрашиваю я, в нетерпении ожидая лифта: в жизни не видела таких медленных.
– Раньше ремонтом занимался, здание обслуживал, пока не состарился. Прежде чем стать капитаном, проработал тут тридцать два года. А людей в полет отправляю уже лет пятнадцать, если не больше. Хозяин сжалился и выделил мне это местечко, чтоб было чем занять себя, пока не помру. – Старик задумчиво улыбается. – Одного он, бедняга, не ведает: бог уготовил мне в жизни много великих свершений, а я так отстал от плана, что теперь не умру никогда.
Я смеюсь, и тут двери лифта наконец-то открываются. Я берусь за ручку чемодана и еще раз смотрю на собеседника, прежде чем шагнуть внутрь.
– Как вас зовут?
– Сэмюэл, но называйте меня Кэп. Все так делают.
– А у вас есть родинки, Кэп?
Лицо старика расплывается в улыбке.
– Вообще-то, да. Похоже, в прошлой жизни мне прострелили зад. Наверное, умер от потери крови.
Я с улыбкой поднимаю ладонь ко лбу – салютую ему, как настоящему капитану. Потом вхожу в лифт и, пока двери не закрылись, окидываю взглядом роскошно обставленный вестибюль. Величественные колонны, мраморные полы… Больше похоже на старинный отель, чем на многоквартирное здание.
Когда Корбин предложил мне пожить у него, пока буду искать работу, я и не догадывалась, что он ведет настоящую взрослую жизнь. Думала, будет как в прошлый раз, когда я приезжала к нему в гости после окончания школы, а он только начинал учиться на летчика. Было это четыре года и одно обшарпанное двухэтажное здание тому назад. Я и на этот раз ожидала чего-то в том же духе. И уж точно не рассчитывала на роскошный небоскреб в центре Сан-Франциско.
Нажимаю на кнопку восемнадцатого этажа и смотрюсь в зеркальную стену лифта. Вчерашний день и большую часть утра я провела у себя в комнате в Сан-Диего, упаковывая вещи. К счастью, имущества у меня немного, однако после долгой, утомительной поездки длиной в пятьсот миль следы усталости на лице не скрыть. Волосы собраны в небрежный узел на макушке, который пришлось закрепить карандашом – не нашла в машине резинку. Глаза, обычно карие, почти в цвет волос, сейчас кажутся еще темнее – спасибо образовавшимся под ними мешкам.
Роюсь в сумочке в поисках гигиенической помады – пусть хотя бы губы выглядят прилично. Двери начинают закрываться и тут же вновь разъезжаются. К лифту спешит молодой мужчина, на ходу благодаря Кэпа.
Самого старика я не вижу, зато слышу, как он что-то бурчит в ответ. Похоже, беседовать с этим человеком он расположен куда меньше, чем со мной.
На вид моему попутчику лет двадцать пять – тридцать. Он с улыбкой смотрит на меня, и я точно знаю, что у него на уме, потому как он незаметно прячет в карман левую руку. Руку с обручальным кольцом.
– Десятый, – говорит он, не сводя с меня глаз. Уставился на вполне скромный вырез моей футболки, потом покосился на чемодан.
Я жму на кнопку указанного этажа.
Надо было надеть свитер…
– Переезжаете? – интересуется незнакомец, откровенно пялясь на мою грудь.
Я киваю. Впрочем, вряд ли он видит мой кивок, ибо взгляд его направлен гораздо ниже.
– На какой этаж?
Ну уж нет!
Я загораживаю панель обеими руками, чтобы любопытный тип не увидел светящееся число восемнадцать, и по очереди надавливаю на все кнопки между десятой и восемнадцатой. Тот озадаченно смотрит на панель.
– Не ваше дело, – говорю я.
Он смеется. Думает, шучу. Выгибает густую темную бровь. Красивая бровь. Красивое лицо. Красивая голова. Красивое тело. Женатое тело.
Вот придурок…
Заметив, что я его разглядываю, мой попутчик обольстительно улыбается. Вот только изучаю я его совсем не с той целью, с какой ему хотелось бы. Просто пытаюсь угадать, скольких женщин помимо жены он соблазнил.
Бедная его жена…
Лифт останавливается на десятом, а мужчина опять обращает внимание на вырез моей футболки.
– Могу помочь. – Он кивает на чемодан.
Красивый голос. Интересно, сколько девушек повелось на соблазнительный голос этого женатого мужчины?..
Он подходит ко мне и решительно давит на кнопку, закрывающую двери.
Я, глядя на него в упор, жму на другую, чтобы снова их открыть.
– Сама справлюсь.
Незнакомец качает головой, словно все понял, однако его глаза по-прежнему масленисто блестят, отчего моя неприязнь к нему только растет.
Он выходит из лифта и оборачивается.
– Еще увидимся, Тейт.
Хмурюсь. Неприятно – первые же два человека, которых я встретила в этом здании, уже в курсе, кто я такая.
Остаток пути еду в одиночестве. С остановками на каждом этаже, пока не доезжаю до восемнадцатого. Выхожу, достаю из кармана телефон и просматриваю переписку с Корбином. Не помню номер его квартиры. То ли 1816, то ли 1814.
Или 1826?
Перед квартирой 1814 я останавливаюсь как вкопанная, потому что на полу, привалившись к двери номер 1816, спит пьяный парень.
Пожалуйста, только не 1816…
Отыскиваю нужное сообщение и досадливо морщусь. 1816.
Ну кто бы сомневался…
Медленно подхожу к двери, стараясь не разбудить спящего. Он полулежит спиной к двери, уткнувшись подбородком в грудь, ноги широко раскинуты. Еще и храпит.
– Простите… – бормочу я.
Никакой реакции.
Я дотрагиваюсь ногой до его плеча.
– Мне нужно попасть в эту квартиру.
Парень с трудом открывает глаза и упирается взглядом мне в ноги. Морщит лоб, медленно протягивает руку и тычет ею в мою коленку, словно ничего подобного в жизни не видел. Потом откидывается назад и опять засыпает.
Ну, отлично…
Корбин прилетит только завтра, я звоню ему, чтобы узнать, бояться ли мне этого пьяного или нет.
– Тейт? – говорит Корбин, даже не поздоровавшись.
– Да. Добралась хорошо, но в квартиру попасть не могу, потому что перед ее входом спит пьяный мужик. Какие будут предложения?
– Номер 1816? Уверена, что стоишь у нужной двери?
– Ответ утвердительный.
– Он точно пьяный?
– Ответ утвердительный.
– Странно… А одет во что?
– Какая разница во что?
– Если на нем форма пилота, скорее всего, местный. У дома договор с нашей авиакомпанией.
На пьяном – джинсы с черной футболкой, которые – не могу не отметить – очень ему идут.
– На нем нет формы.
– Можешь попасть в квартиру, не разбудив этого типа?
– Сначала его нужно подвинуть. Если просто открыть дверь, он завалится внутрь.
Несколько мгновений Корбин молча раздумывает.
– Спустись на первый этаж и найди Кэпа, – наконец предлагает он. – Я его предупредил о твоем приезде. Пусть побудет с тобой, пока не зайдешь внутрь.
Я шесть часов провела за рулем и меньше всего на свете хочу опять спускаться на первый. Да и потом, какой толк от Кэпа в такой ситуации?
– Просто не вешай трубку, пока я не попаду в квартиру.
Собственный план мне больше по вкусу. Зажав телефон между плечом и ухом, я отыскиваю в сумочке ключ, который прислал Корбин. Вставляю в замочную скважину и поворачиваю. Однако чем шире открывается дверь, тем дальше заваливается пьяный. Он недовольно мычит, но глаз не открывает.
– Жаль, он в отключке, – говорю я в телефон. – Выглядит ничего так.
– Тейт, просто войди в квартиру и запри дверь, чтобы я мог спокойно повесить трубку!
Закатываю глаза. Братец неисправим. Боюсь, мой переезд плохо скажется на наших отношениях, особенно если вспомнить, как он вечно меня опекал. Впрочем, выбора нет: я ни работу не успела найти, ни квартиру снять, ни освоиться на новом месте до начала учебного года.
Надеюсь, в этот раз все будет иначе. Корбину двадцать пять, а мне двадцать три, и если мы не сумеем поладить лучше, чем в детстве, значит, нам обоим еще только предстоит повзрослеть.
Думаю, все зависит в первую очередь от Корбина – от того, насколько он изменился с тех пор, как мы последний раз жили вместе. Тогда критика брата обрушивалась на каждого парня, с которым я встречалась, – а заодно на всех моих друзей, и вообще, любой мой выбор, даже колледж, куда я решила поступить. Впрочем, его мнение никогда меня не волновало. Последние несколько лет мы жили порознь, Корбин наконец-то от меня отстал, и мой переезд послужит для нас окончательной проверкой на терпимость.
Я забрасываю сумочку на плечо, но она цепляется за чемодан и падает на пол. Левой рукой я крепко стискиваю ручку, чтобы дверь не открылась и пьяный не рухнул внутрь. Ногой упираюсь ему в плечо – хочу сдвинуть в сторону. Безрезультатно.
– Корбин, он слишком тяжелый. Придется прервать разговор, чтобы освободить обе руки.
– Нет, не надо. Положи телефон в карман, но не отключайся.
Я осматриваю себя: футболка, легинсы.
– Карманов нет, так что отправляешься в лифчик.
Корбин издает такой звук, будто его тошнит. Я запихиваю телефон в лифчик, достаю ключ из замочной скважины и бросаю в сторону сумочки, но промахиваюсь, и ключ падает на пол. Потом приподнимаю пьяного парня за плечи.
– Так, приятель, – говорю я, пробуя оттащить его в сторону. – Прости, что потревожила твой сон, но мне нужно в квартиру.
С грехом пополам я прислоняю его к косяку. Распахиваю дверь и поворачиваюсь, чтобы забрать вещи.
Что-то теплое обхватывает меня за лодыжку.
Цепенею.
Смотрю вниз.
– Пусти! – визжу и пытаюсь стряхнуть руку, которой парень держит меня за ногу – так крепко, что наверняка останутся синяки.
Он глядит прямо на меня. Я дергаю ногой и лечу спиной назад – в квартиру.
– Мне нужно туда… – слышу я, приземлившись на попу.
Второй рукой парень старается шире открыть дверь, и меня охватывает паника. Затягиваю ноги в квартиру, однако пьяный все еще держит меня за лодыжку. Свободной ногой я захлопываю дверь и прищемляю ему руку.
– Твою ж мать! – вскрикивает он, пробуя освободиться, но моя нога подпирает дверь. Я отодвигаю ее ровно настолько, чтобы парень успел отдернуть руку, миг – и я уже на ногах, запираюсь на замок, засов и цепочку.
Понемногу сердце успокаивается, и я слышу, как оно орет на меня.
В буквальном смысле слова.
Низким мужским голосом:
– Тейт! Тейт!
Корбин…
Смотрю на свою грудь и выуживаю телефон из лифчика.
– Тейт! Ответь!
Морщусь и немного отдаляю телефон от уха.
– Все в порядке, – отвечаю, с трудом переводя дыхание. – Я в квартире. Дверь заперла.
– Господи!.. – с облегчением произносит Корбин. – Напугала меня до смерти! Что случилось?
– Пытался внутрь проникнуть, но я захлопнула дверь.
Я щелкаю выключателем, делаю три шага в глубь гостиной и останавливаюсь как громом пораженная.
Да уж, ты молодчина, Тейт…
Осознав, что натворила, я медленно разворачиваюсь к двери.
– Э-э… Корбин… Кажется, я забыла в коридоре кое-какие вещи. Я бы их забрала, но тот парень с чего-то решил, будто ему обязательно нужно к тебе в квартиру, поэтому дверь я не открою ни за что. Какие будут предложения?
Несколько мгновений Корбин просто молчит.
– Что именно ты забыла?
Признаваться не хочется, но я все-таки говорю:
– Чемодан.
– Господи, Тейт…
– И сумочку.
– Ее-то как умудрилась забыть?
– А еще я, кажется, оставила на полу ключ от квартиры.
На этот раз он уже ничего не говорит – только стонет.
– Сейчас Майлзу позвоню – выясню, дома ли он. Дай мне пару минут.
– Подожди… Кто такой Майлз?
– Сосед из квартиры напротив. Ради бога, не открывай дверь, пока не перезвоню.
Корбин отключается, а я облегченно прислоняюсь к двери.
Всего каких-то полчаса в Сан-Франциско, и уже умудрилась усложнить брату жизнь. Как обычно. Хорошо, если он разрешит мне остаться, пока не найду работу. Надеюсь, это не займет много времени, ведь я уже ответила на три вакансии в ближайшей больнице. Возможно, придется вкалывать по ночам и выходным, но я на все согласна, лишь бы не трогать сбережений, пока не закончу учебу.
Звонит телефон. Я провожу большим пальцем по экрану, чтобы ответить.
– Алло!
– Тейт?
– Да.
Непонятно, зачем Корбин всегда переспрашивает. Он же мне звонит. Кто еще может ему ответить, кроме меня? Да еще и моим голосом!
– Дозвонился до Майлза.
– Отлично. Он поможет спасти мои вещи?
– Не совсем. Вообще-то, мне придется попросить тебя о большой услуге.
Я снова прислоняюсь головой к двери. Предчувствую, следующие несколько месяцев будут богаты на всевозможные услуги: Корбин прекрасно понимает, какое огромное одолжение мне сделал, предложив пожить у себя. Грязная посуда? Естественно. Стирка? Разумеется. Походы в магазин? Куда же без них!
– Что за услуга?
– В общем, Майлзу нужна помощь.
– Твоему соседу?
Внезапно до меня доходит, и я крепко зажмуриваюсь.
– Корбин, только не говори, что сосед, который должен спасти меня от пьяного парня, и есть этот пьяный парень!
– Открой дверь и впусти его. Пусть проспится на диване. Я вернусь рано утром. Как только Майлз протрезвеет, он сразу поймет, где находится, и уйдет к себе.
– В хорошеньком же доме ты живешь! Может, мне сразу привыкнуть к мысли, что каждый раз по возвращении с работы меня будут лапать пьяные мужики?
Долгая пауза.
– Он тебя трогал?
– Ну, «лапал», пожалуй, преувеличение. Схватил за лодыжку.
– Ради меня, Тейт. Только перезвони, когда перетащишь Майлза и вещи в квартиру.
– Хорошо, – неохотно соглашаюсь я, так как в голосе брата слышно беспокойство.
Отключаюсь и открываю дверь. Пьяный сосед по имени Майлз валится на бок. Телефон выскальзывает у него из руки и падает на пол рядом. Я переворачиваю Майлза на спину. Он пытается на меня взглянуть, но веки у него тут же опускаются.
– Ты не Корбин, – бормочет он.
– Нет. Я твоя новая соседка, и, судя по всему, очень скоро ты мне будешь должен минимум пятьдесят стаканов сахара.
Я приподнимаю Майлза за плечи и пробую его усадить, но ничего не выходит. Похоже, сидеть он просто не в состоянии. Как вообще можно напиться до такой степени?!
Тогда я хватаю его за руки и, дюйм за дюймом, волоком тащу в квартиру – ровно настолько, чтобы закрыть дверь. Следом заношу вещи и защелкиваю на замок. Сую ему под голову диванную подушку и поворачиваю на бок – на случай если вырвет во сне.
Больше никакой помощи он от меня не дождется.
Устроив Майлза на полу, иду осматривать свое новое жилье. Гостиная в три раза больше, чем в прежней квартире Корбина. Столовая совмещена с гостиной, а кухня наполовину отгорожена перегородкой. На стенах – картины с современной живописью; золотисто-коричневые плюшевые диваны приятно оттеняют их яркие краски. Когда я гостила у Корбина в последний раз, у него только и было, что матрас на полу, кресло-мешок и постеры с моделями на стенах. Похоже, наконец-то брат повзрослел.
– Круто, Корбин, – говорю я вслух, переходя из комнаты в комнату и повсюду включая свет, чтобы осмотреть свое временное жилище. Так здорово, что даже обидно. Трудновато будет съезжать отсюда в собственную квартиру, когда накоплю на нее достаточно деньжат.
Захожу на кухню, заглядываю в холодильник. В дверце рядком – приправы и соусы, на средней полке – коробка с остатками пиццы, на верхней – бутылка из-под молока.
Ничего удивительного. Напрасно было ждать, что брат переменится целиком и полностью.
Я достаю бутылку с водой и отправляюсь на поиски комнаты, где мне предстоит провести несколько следующих месяцев. В квартире только две спальни, так что я занимаю свободную и ставлю чемодан на кровать. Еще в машине остались три сумки, а также не меньше шести коробок, не говоря уже об одежде на плечиках. Но я не намерена перетаскивать вещи сегодня. Корбин обещал вернуться завтра утром, так что предоставлю эту работу ему.
Натягиваю майку и спортивные брюки, чищу зубы и готовлюсь ко сну. Обычно я нервничаю наедине с незнакомцами. Но сейчас чутье подсказывает: не о чем беспокоиться. Брат никогда бы не попросил меня помочь человеку, который способен мне навредить. Однако если Майлз всегда себя так ведет, очень странно, что Корбин позволил его впустить.
Брат никогда не подпускал ко мне парней, а виноват в этом Блейк, его лучший друг и мое первое серьезное увлечение. Мне было тогда пятнадцать, а Блейку – семнадцать, и я по уши в него втрескалась. Разумеется, мы с подружками влюблялись почти во всех друзей Корбина – просто потому, что те были старше.
Почти каждые выходные Блейк оставался у нас с ночевкой, и мы всегда находили возможность побыть вдвоем, пока Корбин не видит. Через несколько недель Блейку надоело прятаться, и он заявил, что намерен открыто объявить о наших отношениях. Однако он явно не предусмотрел, когда разбивал мне сердце, как на это отреагирует Корбин.
А Блейк разбил его настолько, насколько вообще возможно разбить сердце пятнадцатилетки после двух недель тайных встреч.
Выяснилось, что в течение этих самых двух недель Блейк, не таясь, встречался еще с несколькими девчонками. Когда Корбин об этом узнал, их дружбе пришел конец, а других приятелей он накрепко предостерег, чтобы те и приближаться ко мне не смели. В результате в старших классах я вообще ни с кем не встречалась, пока брат наконец не уехал. Но и после его отъезда парни, наслушавшись всяких ужасов, опасались связываться с младшей сестренкой Корбина.
Тогда это меня бесило, а вот теперь пришлось бы кстати. После окончания школы неудачных отношений у меня было предостаточно. С последним парнем я прожила больше года, пока мы оба не поняли, что ждем от жизни слишком разного. Он мечтал, чтобы я сидела дома, а я хотела строить карьеру.
И вот я здесь – учусь в магистратуре на медсестру и делаю все от меня зависящее, чтобы избежать романтических отношений.
Может, переезд к Корбину – не такая уж плохая идея?
Я иду в гостиную, чтобы выключить свет. Заворачиваю за угол и застываю на месте.
Мало того что Майлз уже не на полу – он в кухне, за столом, уронил голову на руки. Сидит на высоком барном табурете и того и гляди с него сверзнется. Не пойму, спит он или просто приходит в себя.
– Майлз?..
Он не реагирует, поэтому подхожу и осторожно кладу ему руку на плечо.
Майлз тут же вскидывает голову и беззвучно вскрикивает, словно я разбудила его посреди сновидения. Или кошмара. Соскальзывает с табурета и неуверенно встает на ноги, но немедленно начинает шататься. Я закидываю руку Майлза себе на плечо и пробую увести с кухни.
– Пошли на диван, приятель.
Ноги у Майлза заплетаются, отчего поддерживать его еще труднее.
– Я не приятель, – с трудом выговаривает он. – Я Майлз.
Добравшись до дивана, я осторожно отклеиваю его от себя.
– Так, Майлз или кто ты там у нас. Просто ложись и спи.
Он валится на диван, увлекая и меня за собой. Я падаю сверху и сразу пытаюсь отстраниться.
– Рейчел, не уходи… – молит Майлз и тянет меня за руку.
– Меня зовут не Рейчел, – возражаю, высвобождаясь из его хватки. – Меня зовут Тейт.
Зачем сказала? Вряд ли завтра он вспомнит о нашей беседе.
Я подхватываю с пола подушку, хочу отдать ее Майлзу, но медлю. Он лежит на боку, уткнувшись лицом в диванный валик и вцепившись в обивку с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Сначала кажется, что его вот-вот вырвет, но в это же мгновение я понимаю, что ошиблась.
Майлза не рвет.
Он плачет.
Отчаянно и беззвучно.
Я даже не знакома с этим парнем, но тяжко смотреть на такое горе. Перевожу взгляд то на коридор, то на Майлза, пытаясь решить, что делать: может, лучше оставить его в покое? Не хватало еще впутаться в чужие проблемы. До сих пор мне удавалось не принимать участия во всяческих драмах, и начинать сейчас я не намерена. Мое первое побуждение – уйти, но почему-то я сочувствую Майлзу. Похоже, его горе искреннее, а не просто результат выпитого.
Я опускаюсь на колени и касаюсь его плеча.
– Майлз…
Он делает глубокий вдох, медленно поднимает голову и смотрит на меня. Глаза у него заплывшие, красные – непонятно, от слез или от алкоголя.
– Прости, Рейчел…
Майлз притягивает меня к себе и утыкается лицом мне в плечо.
– Прости…
Понятия не имею, кто такая Рейчел и что он ей сделал, но, если ему настолько плохо, даже страшно представить, каково сейчас ей. Приходит мысль найти в его телефоне ее номер и позвонить, чтобы она пришла и как-то все исправила. Вместо этого я осторожно укладываю Майлза на диван и подсовываю ему под голову подушку.
– Спи, Майлз, – ласково говорю я.
Когда Майлз падает на подушку, в его глазах видна невыразимая боль.
– Как же ты меня ненавидишь… – бормочет он, стискивая мою руку.
Его веки тяжело опускаются, и он издает горестный вздох.
Я смотрю на него молча до тех пор, пока он не прекращает плакать. Потом высвобождаю руку и еще немного сижу рядом.
Майлз утих, но вид такой, будто он по-прежнему в царстве боли: складки на лбу, дыхание сбивчивое.
Только теперь я замечаю на его лице едва заметный неровный шрам около четырех дюймов длиной. Он тянется вдоль подбородка, чуть-чуть не доходя до рта. Хочется провести по шраму пальцем – странное желание. Вместо этого я дотрагиваюсь до волос Майлза. Они короткие на висках и чуть длиннее на макушке. Золотисто-каштановые – идеальное сочетание. Я глажу Майлза по голове, чтобы как-то его утешить, хотя он, быть может, этого и не заслуживает.
Кто знает, может, совесть не зря его мучит за то, что он сделал с Рейчел, но, по крайней мере, вину он сознает – это очевидно.
В чем бы Майлз ни провинился, он так сильно любит эту Рейчел, что глубоко сожалеет о содеянном.