Прошло две недели с тех пор, как я видела Майлза, и всего две секунды с тех пор, как последний раз о нем думала. Похоже, он работает так же много, как и Корбин. Конечно, приятно оставаться одной в квартире, но не менее чудесно, когда Корбин дома, и тогда есть с кем поговорить. Когда они с Майлзом оба отдыхают, это, наверное, тоже неплохо, но такого на моей памяти еще не случалось.
До сегодняшнего дня.
– Отец Майлза работает, а сам он свободен до понедельника.
Корбин стучит в квартиру напротив. Я только что узнала, что он пригласил Майлза поехать с нами к родителям на День благодарения.
– Все равно ему больше нечем заняться.
Кажется, я киваю в ответ, но тут же отворачиваюсь и иду к лифту. Не хочу, чтобы Майлз заметил мое волнение.
Когда они с Корбином входят в кабину, я уже стою у задней стены. Майлз приветствует меня кивком. Вот и все, чего я удостоилась. При нашей последней встрече я поставила Майлза в неловкое положение, а потому тоже молчу и стараюсь на него не смотреть, хотя трудно сосредоточиться на чем-то другом. Одет он небрежно: бейсболка, джинсы и футболка с символикой команды «Сан-Франциско Форти-Найнерс». Оттого и трудно не обращать на него внимания: я всегда предпочитала мужчин, которые не зациклены на собственной внешности.
Ловлю на себе его пронзительный взгляд.
Робко улыбнуться или опустить глаза? Не знаю. Просто стою и жду, когда он перестанет.
Но вот Майлз не отворачивается и молча продолжает смотреть на меня. Я отвечаю тем же.
Наконец мы внизу. Слава богу, Майлз покидает лифт первым и не видит, как я делаю глубокий вдох – я же целую минуту не дышала.
– Куда это вы? – спрашивает Кэп, когда мы все выходим из лифта.
– Домой, – говорит Корбин. – В Сан-Диего. А у тебя какие планы на День благодарения?
– В праздники всегда много полетов. Вероятней всего, здесь буду сидеть, работать.
Кэп подмигивает мне, а я ему.
– А ты, малыш? – обращается он к Майлзу. – Тоже домой?
Майлз пристально смотрит на старика – такой же взгляд, каким он сверлил меня в лифте. Какое разочарование. У меня уж было затеплилась слабая надежда, что Майлза тоже влечет ко мне. А сейчас, видя их с Кэпом молчаливый поединок, я почти уверена: если Майлз не сводит с кого-то глаз, это еще ничего не значит. Похоже, привычка у него такая – всех буравить взглядом.
Проходит секунд пять, молчаливых и тягостных.
Может, Майлз не любит, когда его называют малышом?
– С Днем благодарения, Кэп, – наконец произносит Майлз, даже не подумав ответить на вопрос, и шагает к выходу вслед за Корбином.
Я смотрю на Кэпа и пожимаю плечами.
– Пожелай мне удачи. Похоже, мистер Арчер опять сегодня не в духе.
– Да нет. Просто некоторые не любят лишних вопросов, вот и все.
Кэп плюхается в кресло и салютует мне на прощание. Я отвечаю тем же и спешу к выходу.
Непонятно, почему он пытается оправдать грубое поведение Майлза. Может, нравится он ему? Или у старика такая привычка – всех оправдывать?
– Хочешь, сяду за руль, – предлагает Майлз Корбину, когда мы подходим к машине. – Ты же не выспался еще. Поведешь на обратном пути.
Корбин соглашается, Майлз занимает место водителя. Я забираюсь на заднее сиденье и выбираю, где сесть. Позади Майлза, посередине или за Корбином? Что бы я ни выбрала, все равно буду чувствовать только Майлза. Он везде. Все вокруг – сплошной Майлз.
Вот что происходит, когда тебя влечет к человеку. То его нет вообще, то он повсюду, хочешь ты того или нет.
Интересно, а я для него тоже повсюду?
Нелепая мысль. Я в состоянии понять, тянет мужчину ко мне или нет, и к Майлзу это явно не относится. Значит, нужно положить конец тому, что со мной творится. Не до глупой влюбленности сейчас. И так учебу с работой совмещать нелегко.
Я достаю из сумочки книгу. Майлз включает радио, а Корбин откидывает спинку сиденья и вытягивает ноги на приборную панель.
– Не будите, пока не приедем, – просит он, надвигая кепку на глаза.
Я смотрю на Майлза, который в этот момент поправляет зеркало заднего вида. Он оборачивается назад, чтобы выехать со стоянки, и на миг наши взгляды встречаются.
– Тебе удобно? – спрашивает он и отворачивается, не дождавшись ответа. Включает переднюю передачу и вновь мельком смотрит на меня.
– Да, – говорю я и растягиваю губы в улыбке. Пусть не думает, будто я не рада, что он с нами поехал. Хотя трудно не казаться холодной, когда именно такое впечатление я и хочу на него произвести.
Майлз сосредоточен на дороге, я – на книге.
Проходит полчаса. От чтения и тряски разболелась голова. Кладу книгу рядом и устраиваюсь поудобнее: откидываю голову на спинку кресла и забрасываю ноги на консоль между передними сиденьями. В зеркале Майлз одаривает меня таким взглядом, точно скользит руками по всему моему телу. Смотрит так секунды две, не более, затем вновь переключается на дорогу.
Жаль…
Что же творится у него в голове? Непонятно. Он никогда не улыбается. Никогда не смеется. Не флиртует. И лицо у него такое, словно он постоянно создает непроницаемую завесу между собой и остальным миром.
Молчаливые мужчины мне всегда нравились. Большинство парней слишком болтливы – говорят обо всем, что лезет в голову. Правда, в случае с Майлзом я бы не отказалась, чтобы он молчал чуть меньше. Хочу знать каждую его мысль. Особенно ту, что занимает его прямо сейчас, скрываясь за маской равнодушия.
Все еще смотрю на Майлза, пытаясь его разгадать, и вдруг он снова перехватывает мой взгляд. Немного смущенная тем, что меня поймали с поличным, опускаю глаза на телефон. Но зеркало притягивает как магнит, и очень скоро я вновь их поднимаю.
Как только перевожу внимание на зеркало, Майлз делает то же самое.
Я вновь опускаю глаза.
Проклятие…
Похоже, эта поездка станет самой долгой в моей жизни.
Терплю минуты три и опять бросаю взгляд в зеркало.
Черт… Он тоже…
Я улыбаюсь. Такая игра меня веселит.
Он тоже улыбается.
Он.
Тоже.
Улыбается.
Майлз сосредоточен на дороге, но усмешка не сходит с его губ еще несколько секунд. Я это знаю, потому что не могу оторвать от нее взгляд. С радостью бы сфотографировала ее, пока она не исчезла, но боюсь показаться странной.
Майлз намерен облокотиться на консоль, которую заняли мои ноги.
– Извини, – говорю я и собираюсь их убрать, но его пальцы обхватывают мою босую ступню.
– Все в порядке, – произносит он.
Его рука держит меня за ногу. Я слежу за ним, не отрываясь.
Боже мой, он только что пошевелил большим пальцем… провел им по ступне. Мои бедра напряжены, дыхание сбилось. Будь я проклята, если Майлз не погладил меня по ноге специально, прежде чем убрать руку!
Приходится закусить себе щеку, чтобы не улыбнуться.
Похоже, тебя все-таки влечет ко мне, Майлз…
Мы только приехали, а папа уже поручил Корбину с Майлзом развесить гирлянды фонариков. Я занесла вещи в дом и освободила для Корбина с Майлзом свою комнату – только в ней есть две кровати. Сама заняла бывшую спальню брата и отправилась на кухню, помочь маме с ужином.
В моей семье День благодарения всегда отмечали без особого размаха. Родителям не хотелось выбирать между родственниками с обеих сторон, да и папа редко бывал дома в это время года, ведь праздники для пилота – самое напряженное время. Вот мама и решила, что День благодарения мы будем отмечать в тесном семейном кругу. Так и справляли его всегда вчетвером: я, Корбин, мама и папа, – если он был, конечно, дома. В прошлом году мы с мамой остались вдвоем, потому что и папа, и Корбин работали.
В этом году мы все вместе.
Плюс Майлз.
Как-то необычно, что он здесь, с нами. Мама встретила Майлза радушно – похоже, она не против. Папа вообще любит всех без исключения. Он только рад дополнительной помощи с украшениями, так что присутствие постороннего человека ему совсем не в тягость.
Мама подает мне кастрюлю с вареными яйцами, и я берусь за чистку, чтобы затем их нафаршировать. Сама она облокачивается о стол и подпирает голову руками.
– А этот Майлз просто красавчик, – замечает она, приподняв одну бровь.
Должна кое-что объяснить. Она прекрасная мать. Потрясающая. Но мне неловко разговаривать с ней о мужчинах. С тех пор как мне исполнилось двенадцать и у меня начались месячные. Мама тогда впала в такой ажиотаж, что позвонила трем подругам, прежде чем объяснить мне, что, собственно, со мной происходит. В общем, я еще в то время поняла, что секреты перестают быть таковыми, как только достигают маминых ушей.
– Да, ничего так, – небрежно отвечаю.
Я лгу. Бессовестно лгу. Майлз и правда настоящий красавец: золотисто-каштановые волосы, завораживающие голубые глаза, широкие плечи, волевой подбородок, покрытый легкой щетиной, когда Майлзу не нужно на работу… А еще от него всегда изумительно пахнет – как будто он только что принял душ и не успел вытереться…
Боже мой…
Ну и кто я после этого?
– А девушка у него есть?
Пожимаю плечами.
– Мам, мы с ним едва знакомы.
Подхожу с кастрюлей к раковине и обдаю яйца водой, чтобы легче чистились.
– Как папе на пенсии? – интересуюсь я, чтобы сменить тему.
Мама многозначительно ухмыляется, и эта улыбка мне совершенно не по вкусу.
Ей можно вообще ничего не рассказывать: она и так все поймет. Родительский инстинкт, как-никак.
Я краснею, поворачиваюсь к столу и продолжаю чистить эти дурацкие яйца.