17 сентября 2019 г., вторник
Ферндейл, штат Вашингтон
Во дворе дома Шарпов поставили столы, застеленные бледно-розовыми скатертями. Вовсе не потому, что это был любимый цвет Алана. Бледно-розовые скатерти были куплены для вечеринки, которую Пэтти организовывала для одной беременной женщины из их религиозной общины по случаю скорого рождения её ребенка, и часть из них не была использована.
По окончании панихиды все, кто присутствовал на церемонии, отправились на поминки в дом Шарпов. Пэтти и Пол, стоя у входа, встречали прибывающих словами благодарности.
Говорил один Пол. Его мать стояла рядом, обхватив себя руками. Её била дрожь.
– Мы с мамой искренне вам признательны, – повторял он срывающимся голосом. – Не забывайте говорить близким, что вы их любите. Как знать, может, другого шанса и не представится.
Дом превратился в движущуюся массу воспоминаний и соболезнований, которая ширилась и сжималась каждый раз, как открывались двери. Гости делились на две категории. Одни выстроились в очередь, чтобы выразить сочувствие вдове и сыну. Молчаливые, неподвижные, они стояли, силясь подобрать добрые слова, которые смягчили бы боль утраты. Другие толпились вокруг классического современного обеденного стола, уставленного блюдами с нарезкой комнатной температуры и горшочками с застывшей запеканкой из овощей и мяса – скорбной пищей для поминовения усопшего.
Позже Линдси нашла Пэтти в кухне. Та облила чем-то своё голубое платье и теперь пыталась стереть пятно. Пэтти была крепко сбитая женщина около пяти футов ростом; её отличал консервативный подход к жизни. Занимаясь стряпней, она обязательно надевала фартук, и по привычке вырезала из журналов скидочные купоны. Делала она это вовсе не из экономии, а неосознанно: срабатывала мышечная память о детстве, проведённом в бедности. Алан каждую неделю приносил на работу лишние купоны.
– Помочь? – спросила Линдси.
Жена Алана наконец-то взглянула на неё. Глаза у Пэтти были опухшие, макияж, что она утром аккуратно нанесла на лицо, перекочевал на салфетку.
– Мне никто не в силах помочь, Линдси.
– Ты всегда можешь на меня положиться.
– Да, наверное. – Тон у Пэтти был невыразительный, пожалуй, даже немного пренебрежительный.
Слова Пэтти уязвили Линдси. Привели в смятение. Неужели Пэтти хотела её обидеть?
– Что происходит? – спросила Линдси, ближе подходя к ней.
Пэтти отступила на шаг. Положив губку, которой оттирала пятно, сказала:
– Послушай, я вовсе не злюсь на тебя.
Именно что злишься, заключила Линдси.
– Тогда в чём дело? Я ведь хочу помочь.
– Алана больше нет. Он покончил с собой. И я понятия не имею, что толкнуло его на этот шаг. Да, меня переполняет гнев. И, если честно, Линдси, я завидую тебе, ведь ты, скорей всего, знала его лучше, чем я.
– Я не знаю, почему он на это решился, – отвечала Линдси. – Ничто не предвещало этой трагедии. Алан был счастлив. Он любил тебя и Пола. Я тоже в полнейшем недоумении.
– Ты проводила с ним больше времени, нежели я.
– Он любил тебя, Пэтти. Что ещё случилось?
Пэтти посмотрела на испачканное платье.
– Вот, не могу вывести это чёртово пятно. Алану нравилось это платье, потому я сегодня и надела его. А теперь оно испорчено.
Пэтти не шла на откровенность.
– Налить содовой? – предложила Линдси.
– Нет, лучше «7Up».
Женщины улыбнулись, качая головами.
Линдси обняла Пэтти. От жены Алана, теперь его вдовы, пахло духами с неярко выраженным древесным ароматом. Шею её обвивала двойная нитка коралловых бус – сувенир с Гавайев, куда они с мужем ездили на годовщину своей свадьбы. Серебряная застежка сдвинулась чуть вперед. В любой другой день Линдси не преминула бы указать ей на это.
Но не сегодня.
Вместо этого она сказала:
– Вот, честно, не знаю, как я буду обходиться без него.
– Он относился к тебе, как к дочери, – произнесла Пэтти.
– Спасибо. Я искренне тебе сочувствую.
Пэтти успокоилась и села во дворе, ковыряясь в тарелке. Время от времени кто-нибудь из гостей представлялся ей. Она благодарила их за то, что пришли на поминки. Пэтти больше не плакала. Понимала, что должна каким-то образом принять тот кошмар, в который со смертью Алана превратилось её существование.
Конечно, их совместную жизнь, бывало, омрачали тревога или депрессия, но так сразу и не вспомнишь эти моменты. Окружающим Алан представлялся озорным бесшабашным человеком, несмотря на невесёлый характер его работы в качестве детектива. А он был одержим своей работой. Порой она видела, как муж сидел в своём кабинете, просматривал следственные материалы, потягивая виски из бокала, который он время от времени наполнял. Изучая какое-нибудь дело, что-то бормотал себе под нос, иногда заплетающимся языком. Она знала, что в это время лучше к нему не подходить, не заглядывать в документы, что лежали перед ним. Один раз она допустила такую ошибку и потом уже не могла стереть из памяти образ маленького мальчика с каштановыми волосами, обезображенного сигаретами матери, которая выжгла на его теле рисунок в виде Малой Медведицы. Она охнула в ужасе, Алан резко развернулся к ней лицом в своём вращающемся кресле.
– Дорогая, – сказал он, – не надо подходить близко. Не надо тебе это видеть.
– Да, ты прав, Алан, – согласилась Пэтти, отступая к двери. – Не надо. Скажи, что с этим мальчиком? – Она была не в силах оторвать взгляд от бедра ребёнка. Ожоги ему нанесли в таком месте, где их никто не мог видеть.
Изощренная пытка, о которой посторонние не должны знать.
– Его отдали на воспитание в другую семью, – ответил Алан, убирая материалы дела с глаз жены. – С ним всё будет хорошо.
Со своего места у выхода Пэтти увидела пометку на папке: дату и одно единственное слово, написанное в верхней части фото.
Убийство.
На долю Линдси тоже выпало горе. Вскоре после того, как она поступила на службу в департамент полиции Ферндейла, её мать умерла от рака груди. Смерть мамы перевернула всю её жизнь, но она хотя бы знала, что это несчастье произойдет. У них с мамой бывали и радостные моменты, когда они размышляли о будущем и смеялись над событиями прошлого. Пэтти и её сын были лишены такой возможности.
Ещё вчера Алан был жив, а сегодня его уже нет.
Линдси нашла Пола. Тот стоял в углу с маленькой тарелкой в руках. К еде, что была на ней, он почти не притронулся, как и Линдси – к своей.
– Папа даже не догадывался, что его любят так много людей, – произнес Пол.
Линдси взяла туго свёрнутый рулетик из салями и проволоне, чем-то напоминавший сигарету. Ей хотелось закурить. Пока делаешь затяжку, можно подумать, что сказать, если с ходу не находится нужных слов.
– Хороший он был человек, – отозвалась она. Банальнее фразы не придумаешь. Но это всё, что пришло ей на ум.
Полу было двадцать лет. Широкоплечий парень с резко очерченным подбородком, словно вырубленным из камня. Глаза тёмные, как у отца. Он и красив был, как отец, только по-другому. За последние лет десять, отметила Линдси, мужчины взяли моду выставлять напоказ свою мужественность. Бритые. Мускулистые. Дерзкие.
Пол был славный парень.
Чуткий.
– Такого напарника, как твой отец, у меня никогда не будет. Мне всегда его будет не хватать.
– Да, – кивнул Пол. – Он был замечательный человек. Доброе сердце.
Линдси проглотила последний кусочек своей колбасно-сырной сигареты.
– Просто в голове не укладывается, – сказала она, глядя на стол с фотографией его отца, жетоном и наградами Алана.
– Да. У меня тоже.
Какая-то женщина подошла к Полу, чтобы выразить свои соболезнования, и Линдси поспешила прочь.
Я помогла бы тебе, Алан.