Весной 1974 года я сняла в Сиэтле под рабочий кабинет плавучий дом: маленькую скрипучую однокомнатную постройку, хлипко плавающую на плоту в воде озера Юнион милей южнее Университетского района. Теперь я все знала об исчезновении двух девушек из колледжа и убийстве Кэти Девайн, и у меня начало возникать ощущение, что у полиции картина складывается, но общественности она пока недоступна. В среднем в Сиэтле происходит около шестидесяти убийств в год, в округе Кинг это число колеблется от двух до трех десятков ежегодно, в округе Терстон редко превышает три десятка. Для столь густонаселенных районов процент неплохой. Прискорбный, но нормальный.
У моего бывшего мужа внезапно случился эпилептический припадок: рак дал метастазы в мозг. Его прооперировали, и несколько недель он пробыл в больнице. Моя младшая дочь Лесли, которой в ту пору было шестнадцать лет, ежедневно после школы ездила на автобусе в Сиэтл ухаживать за отцом. Она думала, что медсестры уделяли ему недостаточно внимания. Я за нее боялась. Она была настолько мила, так похожа на тех исчезнувших девушек, что я боялась отпускать ее одну в город даже на полквартала. Но она считала, что это ее долг, поэтому я каждый день пребывала в страхе, пока она не оказывалась дома в безопасности. Вскоре испытываемый мною страх ощутили все родители в округе.
Как писатель-криминалист я навидалась слишком много насилия и трагедий, и мне повсюду мерещились «подозрительные мужчины». Я никогда не переживала за себя. Только за моих дочерей. Я так часто их предостерегала, что они в конце концов обвинили меня в том, что я становлюсь параноиком. От плавучего дома я отказалась. Не хотела быть далеко от детей даже днем.
17 апреля пропала еще одна девушка. На сей раз в ста двадцати милях от Сиэтла – далеко за нависающими Каскадными горами, отделяющими лесистое побережье от засушливых пшеничных полей на востоке штата Вашингтон.
Сьюзен Элейн Ранкорт была первокурсницей Университета Центрального Вашингтона в Элленсберге, городе родео, где еще сохранялся дух Дикого Запада. Одна из шестерых детей в дружной семье, в старшей школе в Ла Коннер, штат Вашингтон, Сьюзен была чирлидером и королевой бала.
В отличие от других пропавших девушек Сьюзен была голубоглазой блондинкой. Фигура у нее была такая потрясающая – о такой мечтают большинство девочек-подростков, не говоря уже о мальчиках-подростках. Возможно, раннее физическое созревание способствовало развитию застенчивости и затмевало тот факт, что Сьюзен обладала превосходным, научного склада умом.
Когда ее семья переехала в Анкоридж, штат Аляска, Сьюзен потребовалась смелость, чтобы остаться в колледже в Элленсберге. Она понимала, что с пятью братьями и сестрами рассчитывать может только на себя. У родителей не хватит денег полностью оплатить ее учебу в колледже.
Летом перед поступлением Сьюзен, чтобы скопить денег на учебу, работала на полную ставку – семь дней в неделю сразу на двух работах. Она всегда знала, что хочет заниматься медициной. В школе она училась на одни пятерки, а ее успехи в колледже подтвердили, что она настоящий самородок. В Элленсберге Сьюзен Ранкорт специализировалась на биологии со стабильным средним баллом 4,0, при этом работая на полную ставку в доме престарелых. Семья могла ею гордиться.
Если Линда Хили была осторожна, а Донна Мэнсон опасность игнорировала, Сьюзен Ранкорт откровенно боялась темноты и не хотела выходить вечером одна. Без соседки по комнате она после захода солнца не выходила никогда.
Никогда до того вечера 17 апреля. Неделя у нее выдалась тяжелой. Шли экзамены середины семестра, а еще она узнала о возможности стать администратором общежития. Получи Сьюзен эту работу, она смогла бы покрыть значительную часть расходов, а еще – больше встречаться с другими студентками и вырваться из добровольного заточения в раковине робости. Она решила попытать удачу.
При росте всего в 157 сантиметров и весе 54 килограмма Сьюзен была крепкой. Она бегала по утрам и занималась карате. И по глупости думала, что ей не составит труда защититься в переполненном кампусе, даже если кто-то начнет к ней приставать.
В тот вечер в восемь часов вечера она отнесла одежду в прачечную одного из общежитий, а потом пошла на собрание администраторов. Собрание закончилось в девять часов, она договорилась встретиться с подругой и посмотреть немецкий фильм, а к десяти часам вернуться в прачечную положить белье в сушилку.
Однако после собрания Сьюзен никто не видел. Подруга ждала и ждала и в конце концов пошла на фильм одна, оборачиваясь и поглядывая в сторону входа в надежде увидеть знакомый силуэт.
Одежда Сьюзен лежала в стиральной машине, пока та не понадобилась другому студенту. Он наспех достал вещи и оставил на столе, где днем позже их и нашли.
О невозвращении Сьюзен в общежитие сообщили сразу. Парень у нее был, но далеко – в Вашингтонском университете в Сиэтле, а больше она ни с кем не встречалась. Сьюзен была не из тех, кто не приходит ночевать, да и последний экзамен она явно пропускать не собиралась. Она даже ни одного занятия не прогуляла.
Полиция кампуса установила, в чем она была одета, когда ее видели в последний раз: серые вельветовые брюки, желтый свитер с коротким рукавом, желтое пальто и замшевые ботинки. Попыталась восстановить ее маршрут от места проведения собрания до находившегося в четверти мили общежития.
Самая короткая и общепринятая дорога шла через аллею мимо строительной площадки, дальше по пешеходному мосту через пруд и под железнодорожной эстакадой у студенческой парковки.
– Если кто-то за ней наблюдал, шел за ней, а потом похитил, – прокомментировал один из полицейских, – то только тут, под эстакадой, на шестиметровом темном участке.
В таком случае остались бы следы. У Сьюзен была папка с неподшитыми листами, которые, окажи она – каратистка – сопротивление, разлетелись бы во все стороны. Ее подруги в один голос утверждали, что без боя она бы не сдалась.
Кроме того, дорогой до Барто-Холл, где демонстрировали фильм, шли большинство студентов, поэтому в девять вечера пешеходов на ней хватало. Что-то необычное заметили бы, но никто не ничего не видел.
У Сьюзен был только один физический недостаток. Она была близорука. Вечером 17 апреля на ней ни очков, ни контактных линз не было. Она видела достаточно хорошо, чтобы ходить по кампусу, однако чтобы рассмотреть лицо, ей требовалось подойти очень близко, и чужака в темноте под эстакадой она вполне могла не разглядеть.
После исчезновения Сьюзен Ранкорт пришли заявления других студенток с описаниями происшествий, вызвавших у них смутное беспокойство. Одна девушка сообщала, что 12 апреля у библиотеки кампуса разговаривала с высоким симпатичным молодым человеком чуть за двадцать с рукой на перевязи и металлической скобой на пальце. Он не удержал стопку книг, и несколько из них упало.
– Он попросил помочь донести книги до машины, – вспоминала она.
Примерно в трехста ярдах от эстакады стоял «Фольксваген-жук». Она поднесла книги и заметила, что в машине не было пассажирского сиденья. Почему-то – неизвестно почему – из-за этого отсутствующего пассажирского сиденья у нее мурашки побежали по телу. Он выглядел довольно милым, сказал, что травму получил, катаясь на лыжах в Кристал Маунтин, но ей вдруг захотелось оказаться от него подальше.
– Я положила книги на капот и убежала.
Историю, похожую на первую, рассказала еще одна девушка. Парня с травмированной рукой она встретила семнадцатого числа и помогла ему донести до машины какие-то свертки в вощеной бумаге.
– После чего он не смог запустить двигатель и попросил меня сесть в машину, чтобы помочь ее завести. Я его не знала и в машину садиться не захотела. Сказала, что спешу, и ушла.
Приехавший в кампус в тот же день сын окружного прокурора из Орегона около полдевятого вечера видел перед Барто-Холл высокого мужчину с рукой на перевязи.
Сообщения не казались такими уж зловещими. При любом преступлении или исчезновении рядовые происшествия обретают важность в глазах стремящихся оказать помощь «свидетелей». Заявления запротоколировали и приобщили к делу. Поиски Сьюзен Ранкорт продолжились.
В этом, как и во многих других делах, немыми свидетельствами, подтверждающими похищения девушек, стали мельчайшие подробности. В деле Донны Мэнсон это был оставленный ею фотоаппарат. В деле Сьюзен – контактные линзы и очки, скорее всего, бывшие в вечер исчезновения при ней, поскольку она собиралась в кино. А еще зубная нить. Когда ее мать заглянула в ее аптечку и увидела зубную нить, у нее упало сердце:
– Она была дитя привычки. Никогда никуда не уходила с ночевкой без зубной нити.
Весной 1974 года отдел преступлений против личности департамента полиции Сиэтла возглавил опытный полицейский, крупный специалист по расследованию убийств, капитан Херб Свинглер. Херба я знала свыше пятнадцати лет. В конце пятидесятых он был патрульным и первым прибыл в Западный Сиэтл по жалобе матери на непристойное поведение в отношении дочери. Из всех вызванных побеседовать с ребенком женщин-полицейских я была самой неопытной. Мне был двадцать один год, и, надо признать, меня смутили вопросы, которые мне предстояло задать этой маленькой девочке о приходившем в семью «добром пожилом дяде».
Помню, как Херб надо мной подтрунивал, поскольку я покраснела – подкалывать новичков дело обычное, но с ребенком и матерью он вел себя уважительно. Отличный полицейский и дотошный следователь, он быстро рос по службе. И теперь вся ответственность легла на Херба. Большая часть пропавших девушек была родом из Сиэтла: дни и ночи он ломал голову над загадкой, казавшейся неразрешимой. Похититель словно издевался над полицией, упиваясь легкостью, с которой ему удалось похищать женщин, не оставив следов.
Свиндлер был разговорчив, и ему требовался слушатель. Эту роль исполняла я. Он знал, что дальше меня информация не пойдет, – я блюла те же правила, что расследующие дела детективы. К тому же я была автором, искавшим именно такую громкую историю. А еще матерью двух дочерей подросткового возраста, и весь ужас происходящего и горе родителей лишали меня сна. Он знал, что я не опубликую ни слова до поры до времени, а если потребуется – никогда.
В те месяцы 1974 года я разговаривала со Свинглером чуть ли не ежедневно – вместе мы пытались отыскать связующую нить. По работе я ездила по всему побережью. Я была в курсе происходящего в других городах, подчас в двухста милях, в штате Орегон, и всегда сообщала об исчезновениях, перекликавшимися с сиэтлскими делами.
Следующая не вернувшаяся с прогулки девушка жила в Орегоне. Спустя восемнадцать дней после исчезновения Сьюзен Ранкорт, 6 мая в Корваллисе, что в 250 милях южнее Сиэтла, Роберта Кэтлин «Кэти» Паркс целый день тосковала и мучилась от сознания вины в своей комнате в Сакетт-Холл в кампусе Университета штата Орегон. Сакетт-Холл я знала. В пятидесятые я сама проучилась там семестр. Это был большой современный комплекс общежитий в кампусе университета, считавшегося тогда «малоизвестным колледжем». Даже в ту пору, когда мир не казался таким опасным, ночью ни одна из нас не осмеливалась спускаться в коридор подвала к автомату с закусками.
В Университете штата Орегон Кэти Паркс тосковала. Она скучала по родным краям – городу Лафайетт в Калифорнии. К тому же она рассталась со своим приятелем, уехавшим в Луизиану. Четвертого мая Кэти поругалась по телефону с отцом, а шестого узнала, что у него плохо с сердцем. Ей позвонила сестра из Спокана, штат Вашингтон, и сказала, что у отца инфаркт, несколько часов спустя она позвонила снова и сообщила, что отец, кажется, выживет.
Кэти, изучавшая мировые религии, после этого звонка приободрилась и согласилась поучаствовать в тренировке в комнате отдыха Сакетт-Холла вместе с другими проживающими в общежитии.
Вскоре после одиннадцати часов эта высокая стройная длинноволосая пепельная блондинка вышла из Сакетт-Холла выпить кофе с подругами в здание Студенческого центра. Соседкам по комнате она сказала, что вернется через час. На ней были синие брюки, темно-синяя блузка, светло-зеленая куртка и сандалии на платформе, и из Сакетт она ушла навсегда. До Студенческого центра Кэти так и не дошла. Как и другие, все вещи она оставила: велосипед, одежду, косметику.
В этот раз никто не видел ничего подозрительного. Никакого мужчины с рукой на перевязи. Ни «Фольксвагена-жук». Кэти никогда не говорила, что испугана, не упоминала о странных телефонных звонках. Однако она была подвержена резким перепадам настроения, и заподозрили самоубийство. Она винила себя в ссоре с отцом, полагая, что спровоцировала инфаркт? Винила настолько сильно, чтобы свести счеты с жизнью?
Прочесали дно протекающей близ Корваллиса реки Уилламетт, но ничего не нашли. Тело очень скоро бы обнаружилось, выбери она другие способы самоубийства, однако этого не произошло.
В кампус прибыл возглавлявший расследование лейтенант отдела уголовной полиции штата Орегон Билл Харрис. Несколько лет назад он уже занимался трагическим убийством в Сакетт-Холл, когда в своей комнате нашли забитую до смерти студентку и после успешного расследования арестовали жившего на верхнем этаже студента. Молодой человек сидел в тюрьме штата Орегон.
После недельных поисков Харрис пришел к выводу, что Кэти Паркс похищена, скорее всего, на заросшей по обе стороны кустами сирени тропинке от Сакетт-Холла до Студенческого центра. Исчезла она, как и другие, без единого крика о помощи.
Полицейские ориентировки с фотографиями четырех пропавших девушек рядами развесили на стенах служебных помещений всех правоохранительных служб Северо-Запада. Сходство милых улыбающихся лиц было настолько велико, что девушки казались сестрами. Только Херб Свинглер нисколько не сомневался, что Кэти Паркс тоже вписывается в эту схему. Остальные детективы Корваллиса считали, что она находилась слишком далеко, чтобы стать жертвой того же мужчины, который орудовал в кампусе Вашингтонского университета.
Наступила очень короткая передышка. А двадцать шесть дней спустя исчезла Бренда Кэролл Болл, ровесница моей старшей дочери. Бренде было двадцать два года, она жила с двумя соседками в пригороде Бериена на юге округа Кинг. Ростом 160 сантиметров и весом 50 килограммов она была кареглазой веселой студенткой колледжа Хайлайн.
Ночью с 31 мая на 1 июня Бренда пошла одна в бар «Флэйм» на пересечении 128-й Саут-стрит и Амбаум-Роуд-Саут. Соседки сказали, что в последний раз видели ее в тот день в два часа пополудни. В ту пятницу она сказала им, что собирается в таверну, а потом, возможно, на попутке приедет в парк штата Сан-Лейкс в восточном Вашингтоне и там встретится с ними.
В баре Бренда была – несколько знакомых ее там видели. Но никто точно не помнил, во что она была одета: обычно она носила выцветшие синие джинсы и свитер с высоким воротом. Кажется, она неплохо провела время, оставаясь до самого закрытия в два часа ночи.
Бренда попросила одного из выступавших музыкантов подвезти ее домой, но тот отказался, сославшись на то, что ему в другую сторону. Кто-то вспомнил, что последний раз видел Бренду Болл на парковке, разговаривающей с высоким симпатичным шатеном с перевязанной рукой.
Поскольку Бренде, как и Донне Мэнсон, вечно не сиделось на месте, прошло немало времени, прежде чем ее официально признали пропавшей. Тревогу соседки забили лишь девятнадцать дней спустя. Они проверили ее счет в банке и узнали, что с него не снято ни цента. Вся одежда оставалась дома. Ее родители, жившие неподалеку, тоже ничего о ней не знали.
Двадцатидвухлетняя Бренда была самой старшей из пропавших девушек, прежде показавшей себя взрослой и предусмотрительной. Но не сейчас. Казалось, Бренда встретила того, кому не следовало доверять. И пропала.
Но нападения отнюдь не прекратились. Еще до того, как полиция округа Кинг признала Бренду Болл пропавшей, разыскиваемый правоохранителями мужчина опять вышел на охоту и нанес дерзкий удар на глазах десятков свидетелей, вновь оставшись призраком. Он словно дурачил полицейских, как никогда злых и обескураженных серией пугающих нападений. У многих занятых поиском пропавших девушек детективов тоже были дочери.
Похититель словно вел некую извращенную игру, бросая им вызов. И если так, то с каждым разом он чуть больше выходил из тени и испытывал удачу, доказывая, что может делать что заблагорассудится, оставаясь непойманным и даже невидимым.
Восемнадцатилетняя Джорджанна Хокинс была одной из тех счастливиц, кому неизменно улыбалась судьба. Вплоть до необъяснимой ночи 10 июня. Выросшая в Самнере, пригороде Такомы, она была победительницей ежегодного регионального конкурса талантов – «Принцессой Нарциссов» и чирлидером. Она училась в средней школе Лейкс и подобно Сьюзен Ранкорт была отличницей. Живая, пышущая здоровьем Джорджанна воистину обладала красотой и обаянием эльфа. Ее длинные темно-русые волосы блестели, а в карих глазах играла жизнь. Изящная, чуть выше 152 сантиметров и 52 килограмма весом, она была младшей из двух дочерей в семье Уоррена Б. Хокинса.
В то время как учеба в Вашингтонском университете для многих хорошо успевавших старшеклассников оказывается тяжелее школьной, и они скатываются на тройки, Джорджанна продолжила получать твердые пятерки. На экзаменационной сессии в июне 1974 года ее тревожил только испанский. Она подумывала его бросить, но утром 10 июня позвонила матери и сказала, что будет перед завтрашним экзаменом изо всех сил зубрить, полагая, что ей удастся его сдать. И она уже запланировала работу на летних каникулах в Такоме и примерно раз в неделю говорила об этом с родителями.
На вступительной неделе в сентябре 1973 года Джорджанну приняли в лучший университетский женский клуб кампуса «Каппа Альфа Тета» и поселили в большом доме в ряду прочих Греческих домов на 17-й Норд-Ист-авеню.
Взаимные посещения братьев и сестер студенческих обществ Греческого ряда были гораздо свободнее, чем в пятидесятые, когда представителям противоположного пола строго воспрещалось проходить дальше холла, гостиной и столовой первого этажа. Джорджанна часто ходила к своему парню, жившему в «Бета Тета Пи» шести домах от ее общежития «Тета».
Ранним вечером в понедельник 10 июня Джорджанна с подругой по женскому объединению пошли на вечеринку, где выпили по паре коктейлей. Потом Джорджанна сказала, что ей пора возвращаться, готовиться к экзамену по испанскому языку. Но сначала она собиралась зайти к своему парню пожелать спокойной ночи.
Джорджанна была осторожна. Одна по кампусу вечерами она ходила редко, но в районе 17-й Норд-Ист-авеню ей было все так хорошо знакомо и так хорошо освещено, а в округе непременно встречались знакомые лица. По обе стороны стоят дома братств, а посередине улицу делит зеленая аллея. В июне деревья покрыты густой листвой и перекрывают некоторые уличные фонари. Деревья посадили еще в двадцатые годы, поэтому они выросли такими высокими.
В переулке, идущем позади Греческих домов от 45-й Норд-Ист до 47-й Норд-Вест-стрит, светло как днем – фонари стоят примерно каждые три метра. Ночь 10 июня выдалась теплой, и все окна в переулок были открыты. Но из студентов вряд ли кто-то спал. Большинство зубрили перед экзаменом, отгоняя сон черным кофе и таблетками «Ноу-Доз»[14].
Джорджанна добралась до дома своего парня незадолго до полпервого ночи 11 июня. Провела с ним около получаса, одолжила кое-какие конспекты по испанскому языку, потом пожелала ему спокойной ночи и вышла через заднюю дверь, чтобы пройти до черного входа общежития «Тета».
Кто-то из обитателей «Беты» слышал, как хлопнула дверь, выглянул в окно и узнал Джорджанну.
– Эй, Джордж, – громко окликнул он. – Как ты?
Красивая бронзово-загорелая девушка в синих брюках, белой футболке с вырезом на спине и красно-бело-голубой куртке обернулась и посмотрела назад. Она улыбнулась, помахала рукой, перекинулась парой слов об экзамене испанского языка и со смехом сказала на прощание «адьос». Знакомый смотрел ей вслед, пока она не отошла примерно на десять метров. Двое других знакомых ей студентов утверждали, что видели, как она прошла еще пять.
До дома ей оставалось пройти двенадцать метров – двенадцать метров по ярко освещенному переулку. Конечно, между большими домами были области тени с живыми изгородями и цветущими рододендронами, но Джорджанна стояла посреди переулка.
Ее соседка Ди Николс ожидала знакомого удара камешка в оконное стекло: Джорджанна потеряла ключ от задней двери, поэтому другим сестрам приходилось спускаться и открывать ей дверь. Но ни звуков, ни криков не было.
Прошел час. Потом второй. Встревоженная Ди позвонила в дом «Бета»: ей ответили, что Джорджанна ушла около часа ночи. Ди разбудила заведующую общежитием и прошептала: «Джорджанна пропала. Не пришла домой».
Они прождали всю ночь, пытаясь понять, куда она могла пойти, – не хотели посреди ночи беспокоить ее родителей.
Утром они сразу позвонили в полицию Сиэтла.
Заявление принял детектив «Бад» Джелберг из подразделения по делам пропавших без вести. Он проверил дом братства, где ее видели в последний раз, а потом позвонил ее родителям. Обычно департамент полиции, прежде чем начать поиски, выжидает сутки, однако из-за событий первой половины 1974 года Джорджанну Хокинс принялись искать немедленно.
В 8:45 утра детектив сержант Айван Бисон и детективы Тед Фонис и Джордж Катхилл из отдела убийств прибыли в дом 4521 «Каппа Альфа Тета» по 17-й Норд-Ист-стрит. С ними был и Джордж Ишии, один из самых выдающихся криминалистов Северо-Запада. Ишии, шеф криминалистической лаборатории Западного Вашингтона, был гением, разбиравшемся в выявлении, сохранении и проверке вещественных доказательств лучше любого криминалиста на всем западе США. Он был моим первым наставником в работе эксперта-криминалиста на месте происшествия. О вещественных доказательствах я от него за полгода узнала больше, чем за всю предшествующую жизнь.
Ишии безоговорочно верил в доктрину пионера французской криминалистики доктора Э. Локара, которая гласила: «Каждый преступник непременно что-то оставляет на месте преступления – что-то, пусть ничтожно малое – и всегда что-то уносит». Это известно любому хорошему следователю. Вот почему они так тщательно обыскивают место преступления, пытаясь найти волосок, каплю крови, нитку, пуговицу, отпечаток пальца или ладони, след обуви, каплю спермы, вмятины от орудий или гильзы. И чаще всего находят.
Криминалист и трое детективов на четвереньках излазали весь переулок от 45-й до 47-й-стрит – все тридцать метров. И не нашли ничего.
Оставив переулок под охраной оцепления, они пошли в дом, где жила Джорджанна, допросить сестер общества и заведующую общежитием.
Джорджанна жила в комнате номер восемь с соседкой Ди Николс. Все вещи были на месте, кроме одежды, в которой она ушла, и кожаной рыжевато-коричневой с красноватыми разводами сумки-мешок. В ней она носила несколько долларов, удостоверение личности, флакон духов «Хэвен Сент» с ангелами на этикетке и небольшую расческу.
– Джорджанна никуда не ходила, не оставив мне номера телефона того места, куда она идет, – сказала Ди. – Я знаю, что прошлой ночью она собиралась вернуться. Ей надо было сдать еще один экзамен, а тринадцатого она собиралась вернуться на лето домой. На голубых штанах – что на ней – не хватало трех пуговиц. Могу дать вам одну из них.
Как и у Сьюзен Ранкорт, у Джорджанны была сильная близорукость.
– Прошлой ночью она не надела ни очков, ни линз, – вспоминала ее соседка. – Она проходила в линзах весь учебный день, а когда потом надеваешь очки, все вокруг расплывается, поэтому она их не надела.
Пропавшая девушка видела достаточно хорошо, чтобы преодолеть знакомый переулок, но на расстоянии дальше трех метров не разглядела бы ничего, кроме мутных очертаний. Если кто-то следил за ней в переулке и слышал, как ее окликнули из окна общежития «Бета», то запросто мог подозвать ее: «Джордж». И ей пришлось бы подойти к нему очень близко, чтобы рассмотреть лицо.
Возможно, настолько близко, что удалось ее схватить, заткнуть рот и похитить, а у нее не осталось шанса даже крикнуть, позвав на помощь?
Конечно, любой выглянувший в переулок насторожился бы при виде уносящего ее мужчины. Или нет? В экзаменационную неделю всегда много проделок, всего чего угодно ради снятия напряжения, и сильные молодые люди часто поднимали на руки хихикающих, визжащих девушек, изображая «пещерного человека».
Однако ничего подобного тоже не заметили. Джорджанна Хокинс могла сразу потерять сознание, оглушенная ударом или хлороформом, или уколом транквилизатора, или ее просто схватили сильные руки, ладонь крепко зажала рот, и она даже вскрикнуть не успела.
– Она боялась темноты, – проговорила Ди. – Она боялась темноты. Порой из-за темной прогалины на улице мы обходили квартал. Когда он схватил ее, я знаю, что она торопилась сюда. Думаю, шансов у нее не было.
Сестра Джорджанны по студенческому обществу, с которой она в тот вечер ходила на вечеринку, рассказала, что они расстались на углу 47-й Норд-Ист и 17-й Норд-Ист-стрит.
– Она постояла, дожидаясь, пока я дойду до нашего дома и, дойдя, я ей крикнула: «О’кей», и в ответ она тоже крикнула «О’кей». Так мы удостоверились, что с нами все в порядке. Она пошла в дом «Бета», и это последний раз, когда я ее видела.
Для детективов сиэтлского отдела убийств и тогда и сейчас непостижимо, как Джорджанна могла бесследно исчезнуть на отрезке в двенадцать метров. Из всех исчезновений девушек дело Хокинс больше всего сбивало их с толку. Казалось, этого просто не могло произойти – однако произошло.
Когда новость об исчезновении Джорджанны попала в прессу, объявились два свидетеля, рассказавших поразительно похожие истории о произошедшем ночью 11 июня. Привлекательная девушка из студенческого общества поведала, что шла мимо Греческих домов на 17-й Норд-Ист около 00:30, когда заметила молодого человека, ковылявшего на костылях прямо ей навстречу. Одна штанина джинсов разрезана по боковому шву, нога полностью загипсована.
– Он нес за ручку портфель и постоянно его ронял. Я предложила ему помощь, только сказала подождать, потому что мне надо зайти в один из соседних домов.
– И вы помогли?
– Нет. Я пробыла в том доме дольше, чем собиралась, и когда вышла, его уже не было.
Студент колледжа видел высокого приятной наружности мужчину на костылях и с портфелем.
– Я видел, как девушка несла его портфель, а позже снова увидел эту девушку, но уже одну.
Ему показали фотографию Джорджанны Хокинс, но он сказал, что это точно не она.
В ту пору данные из дела Сьюзен Ранкорт о мужчине с рукой на перевязи еще не получили широкой огласки. Только после сообщений о мужчине с гипсом на ноге обнаружилась связь двух этих далеких дел. Что же это было: совпадение или коварная уловка, чтобы притупить бдительность девушек?
Детективы обошли каждый дом по обе стороны 17-й Норд-Ист. В доме 4520 «Пи Сигма Сигма» прямо напротив общежития Джорджанны одна девушка вспомнила, что ночью 11 июня проснулась между часом и двумя ночи.
– Меня разбудил крик. Высокий… ужасающий крик. Я прислушалась – все было тихо. Подумала, что это резвятся дети, но теперь я знаю, и мне так жаль… мне жаль, что я не…
Больше никто ничего не слышал.
Линда. Донна. Сьюзен. Кэти. Бренда. Джорджанна. Все они исчезли настолько бесследно, как будто сами пестрые декорации бытия раздвинулись, втянули их и снова сдвинулись, не оставив на поверхности гобелена даже ничтожной заплатки.
Отец Джорджанны надтреснутым голосом выразил то, что на душе остальных родителей:
– С каждым днем я все больше опускаю руки. Мне хочется верить, но я реалист. Она была очень дружелюбной, отзывчивой девушкой. Я уже говорю «была». Хотя не должен такого говорить. Растить детей – нелегкое дело. И когда ты думаешь, что самое трудное уже позади…
Любой детектив убойного отдела хоть раз в жизни сталкивался со страданиями родителей, интуитивно понимающих, что их ребенок мертв, но без тени утешительного знания о местонахождении тела подтвердит – хуже этого неведения нет ничего. Один много повидавший на своем веку следователь сказал мне: «Это ужасно тяжело. Ужасно тяжело сообщать родителям, что ты нашел тело их ребенка. Но для родителей, пребывающих в неведении, мучения не кончаются. Они не знают, не пытают ли где-нибудь их дитя, они не могут устроить похороны, выплакать горе и переживают его снова и снова. А знание, так или иначе, помогает перевернуть страницу и вернуться к жизни».
Девушки пропали, и все родители пытались с этим смириться, давали информацию, которая поможет опознать их к тому времени, возможно, уже разложившиеся тела. Стоматологические карты периода, когда родители платили за пломбы и ортодонтию, чтобы у дочерей были хорошие красивые зубы. Рентгеновские снимки переломов костей Донны Мэнсон, которые срослись ровно и снова стали крепкими. Рентгенограммы Джорджанны, подростком страдавшей болезнью Осгуда-Шляттера – повреждением апофиза бугристости большеберцовой кости. После нескольких месяцев лечения ее ноги стали длинными и стройными, остались только маленькие утолщения чуть ниже колен.
Каждый из нас, кто вырастил детей, знает слова Джона Ф. Кеннеди: «Иметь детей – значит готовить заложников для судьбы». Потеряв ребенка из-за болезни или даже несчастного случая, можно со временем справиться с этой болью. Потерять ребенка от рук хищника, безумного убийцы – практически за гранью того, что можно вынести.
Когда я начала писать основанные на фактах детективные рассказы, я пообещала себе: всегда помнить о том, что пишу о погибших, и никогда об этом не забывать. Надеялась, что моя работа поможет кого-то спасти, предупредить об опасности. Я никогда не упивалась жесткостью, не пыталась сделать сенсацию на чужом горе и оставалась верна своим принципам. Я вступила в Комитет друзей и родственников пропавших без вести и жертв насильственных преступлений. Встречалась со многими родителями жертв и плакала вместе с ними, испытывая чувство вины, что живу за счет их трагедии. Когда я им сообщила им об этом, они взяли меня за руки и ответили: «Нет. Продолжай писать. Пусть люди знают, каково это. Пусть знают, как нам больно и как мы пытаемся спасти детей других родителей, работая над новым законом, предусматривающим обязательное назначение наказания и смертную казнь для убийц».
Они были намного сильнее меня, и мне никогда с ними не сравниться.
Итак, я продолжала свою деятельность, пытаясь разгадать эту ужасную головоломку, думая, что убийца, когда его найдут, окажется человеком, который обвинялся в насильственных преступлениях, человеком, которому никогда нельзя было позволять ходить по улицам. Что он будет тем, кто в прошлом наверняка выказал симптомы ненормальности, тем, кого слишком рано выпустили из тюрьмы.