Кэл
Коттедж еще крепкий, но некогда побеленные стены под воздействием осадков приобрели грязно-бежевый цвет; деревянные оконные рамы прогнили, во дворе появились сорняки высотой с целый фут, а на подъездной дороге как попало брошена техника. Припарковавшись на обочине, Кэл всматривается в суровый горизонт: уходящие вдаль поля, беззащитные перед непогодой. В снежную пору сюда, должно быть, вообще не добраться: основные дороги оказываются занесенными, а крутая проселочная колея коварна и непредсказуема.
Кэл еще в машине прицепил и включил микрофон. И, шагая к двери, он описывает все, что видит, упоминая даже о колокольчиках, не способных больше звенеть, потому что их веревочки перевились и завязались в тугие, не склонные распутываться узелки.
На стук в дверь отзывается низкорослый мужчина. Его лицо изрезано глубокими морщинами боли и гнева, не рассеявшимися за несколько десятков лет. Волосы седые, на подбородке топорщится грубая щетина, клетчатая рубаха несвежа.
– Мистер Макки, я Кэл Ловетт. Мы разговаривали с вами по телефону.