За столами, что простерлись вглубь горизонта
за широкими ясеневыми столами
от зачатья времен
пируют
молодые, веселые боги
дети ясного, тонкорунного неба
и смуглой, спелой земли
от рожденья времен
пьют виноградную кровь
легконогие боги
от возрастанья времен
вкушают плодовую мякоть
и зрелость колосьев
пьют глазами, губами, всей кожей
из ликующей чаши
совершенные, юные боги
от цветенья времен
приобщаются плоти святого оленя и
бога-быка
разделяют его плодоносное тело
и столикую силу
со смиреньем несут ему в дар
животворную славу
светлоокие боги
от хмеленья времен
каждый дарственный взгляд их танцует
каждый мускул и
каждый их атом
вожделеет по ми́ру
от познанья времен
сочетаются с небоземлею
без корысти взалкавшие боги
победные лозы
позвоночникодрева
от закланья времен
совлекаются воли
самовластные, гордые боги
отдают себя в пищу
мгновенноживущим
наливается зрелое, терпкое слово
стал язык их – лозою
тела их – пшеницей
и время их – пашней
и чаши их – лоном
и смерть их – рожденьем
от скончанья времен
возгорается правящий ясень
бессмертные боги
это черные свечи
в хиросимском полуденном солнце
бессмертные боги
это пепельный воздух
человекоплавильных печей
чтоб выковывать души
бессмертные боги
это вмерзшие в кожу ресницы
соленый их мрамор
соловеющих северных сумерек
черное солнце
отрезает земли пуповину
косыми лучами
пируют бессмертные боги
перемолоты в пасти эпох
драгоценное жито
золотые их пряди
сучит словно нити судьба
драгоценная пряжа
капилляры их – быстрые реки
драгоценное миро
пируют бессмертные боги
за столами, что простерлись вглубь горизонта
за широкими ясеневыми столами
так приносится вечная жертва
так умирают бессмертные боги
так обновляется мир
Вровень с пейзажем простеньким
и монотонно каплющим —
тусклые лица, страшненький
и бесконечный путь:
по пустырям и просекам
тянутся к серым кладбищам
траурницы и бражники —
прошлое помянуть.
Прошлое их помятое,
прошлое поминутное
в оспе горячих точечек,
в горле их – суховей,
стынет из глаз невнятная,
глупая влага мутная,
и поливает дождичек
мертвых их сыновей.
Сядут, хабарик высмолят,
пальцами заскорузлыми
вынут стакан с испаринкой,
ветер затянет вслед
голосу их – над избами
и над сухими руслами,
и на газетке старенькой
будут вино и хлеб.