Из коридора слышны удаляющиеся шаги. У меня не больше минуты. Я поднимаюсь. Не буду обуваться, возьму только сумочку, в ней паспорт, телефон и немного налички.
Корю себя за то, что не развернулась и не ушла сразу, а стояла, словно загипнотизированная, наблюдала, как теряю близких людей.
Мне удается проскочить незамеченной мимо гостиной. Тихие хлопки босыми ступнями кажутся оглушительными. Беру сумочку и ощущаю на себе взгляд. Все мышцы сводит от напряжения.
– Куда ты собралась?
Мужской голос спокоен. Милосердов чувствует себя уверенно. Он не подходит ко мне и не пытается развернуть к себе – наблюдает.
– Хотела взять телефон, – вру и надеюсь, что мой голос не дрожит, предавая. – У меня болит рука.
Говорю чистую правду. Боль ощутила, когда выставила левую руку перед собой, удар пришелся на нее. Не поворачиваюсь, открываю сумочку достаю телефон, а сама прячу паспорт за тарелку для ключей.
– Что с твоей рукой? – интересуется участливо. Герман приближается, протягивает раскрытую ладонь. – Покажи, – я демонстрирую кисть, на глазах сустав наливается краснотой. – Идем. Ушиб, – констатирует, бегло взглянув.
Меня усаживают на стул в кухне, Герман достает лед, выбивает прозрачные кубики и складывает в пакет. Обматывает полотенцем, протягивает.
– Приложи.
Что мне остается? Да только выполнять сказанное, тщательно подбирать слова в разговоре, не провоцировать и ждать, что представится возможность сбежать.
Мужчина мягко забирает телефон из здоровой руки, кладет его на столешницу, отодвигая дальше от меня.
У меня горят губа и щека, саднит затылок, боль в руке с каждой минутой становится ощутимее.
Милосердов открывает холодильник, интересуется:
– Ты голодна?
Мне не хочется есть, не хочется пить, пульсирует лишь одно желание: вернуться на полгода назад и ни за что не принимать приглашение на кофе.
– Нет.
Он достает контейнеры с едой, накладывает в большую тарелку щедрую порцию, ставит разогревать.
– Ты убедилась, что Танюша тебе не подруга? – интересуется будничным тоном, сервируя стол на одного. Стелет салфетку, кладет нож и вилку, наполняет соком два стакана, один ставит себе, второй напротив меня.
– Убедилась.
«А еще убедилась, что человек, клявшийся мне в вечной любви, оказался настоящей мразью», – этого я не говорю вслух.
– Это хорошо, – он тщательно измельчает мясо на маленькие куски, откладывает нож, накалывает на вилку кусочек и протягивает мне. – Ешь, тебе нужно выпить обезболивающее, лучше этого не делать на пустой желудок, – я покорно открываю рот, жую. – Пойми, все, что сегодня произошло, к лучшему. Мы оба поняли, что отношения в любой момент могут быть разрушены. А это значит что? – отпивает глоток сока и смотрит, ожидая от меня вопроса.
– Что?
– Что их нужно беречь. Любые отношения нужно беречь, родная. Тем более те, в которых люди любят друг друга. Ты же меня понимаешь? – и вновь взгляд, полный ожидания.
– Понимаю.
Мне ничего не остается, лишь соглашаться. Он же безумец! Тронутый на всю голову безумец! Опьяненный деньгами и безнаказанностью.
Я жую очередной кусочек мяса, Герман наклонятся, подносит бокал с соком к моим губам:
– Выпей. Сейчас таблетку дам, – достает аптечку. А мой взгляд падает на тяжелый графин. – Держи. Как рука?
Я глотаю таблетки. К покраснению прибавляется отек и проступает синева.
– Болит.
– До свадьбы заживет, – улыбается он своей шутке. – Никогда не понимал этой поговорки, – фыркает и продолжает меня кормить. Заканчивает с обедом и пододвигает стул вплотную к моему. – Женя, родная, надеюсь, мы поняли друг друга? И ты не станешь ставить мелкие обиды выше нашей любви и нашего будущего, договорились?
Теплая ладонь гладит мою спину и притягивает к себе, вынуждая положить голову на мужское плечо.
– Конечно.
Хочется выть от отчаяния. Невольно я вспоминаю разговор с девчонками. Предостережение, высказанное Леной, мне казалось таким глупым и далеким. Ведь в нашей голове плохое случается с кем угодно, но только не с тобой.
– Все же не нравится мне рука. Переоденемся, и я отвезу тебя, пусть посмотрят.
Герман не оставляет меня ни на секунду. Я ощущаю себя куклой. Он усаживает меня на кровать, сам же стягивает домашние штаны и футболку, переодевается в рубашку и брюки. Помогает обуться, выбрав для меня балетки.
***
Мы входим в приемный покой, Милосердов держит меня за руку, переплетая наши пальцы. Обаятельно улыбается медсестре:
– Есть кто-нибудь, кто сможет посмотреть руку моей невесте?
– Вам придется подождать.
Девушку не подкупает лучезарная улыбка, она указывает на стулья вдоль двух стен. С обеих сторон сидят люди, ожидая приема.
– Вы не поняли, нам срочно.
Я вижу, как красная купюра, свернутая вчетверо, ложится у стационарного телефона.
Девушка накрывает деньги карточкой:
– Сейчас уточню, есть ли у доктора свободная минутка. Вы присаживайтесь.
– Потерпи, родная, нас быстро примут.
Крепкие объятия стискивают мои плечи. Мужские губы целуют волосы, а я замечаю свое отражение в обшарпанном зеркале напротив. Обескровленные губы подрагивают. Испуг делает мои глаза еще больше, я всматриваюсь в лица сидящих напротив, ища поддержки и спасения. Герман спокоен, зарывается носом в мою макушку, шепчет:
– Я тебя люблю. Очень сильно люблю. Не забывай об этом.
Слова наполнены большим смыслом, чем простая поддержка и выражение чувств: они обрекают меня.
Спустя десять минут прохлада кушетки отвлекает от боли. Герман просит врача выйти на минуту для разговора, оставляя меня одну в кабинете, выложенном белым кафелем. Врач – мужчина лет сорока пяти – со скрежетом пододвигает металлический стул ближе:
– Показывайте.
Я бережно выпускаю левую руку из объятий.
– Ну тут все понятно. А с лицом что? – берет меня за подбородок и разворачивает к свету.
– Я же вам рассказывал, – отвечает за меня Милосердов. – Запнулась о прикроватный коврик. До чего же ты у меня неуклюжая, – произносит он с нежностью. – Как вы думаете, бригаду скорой помощи можно вызывать заранее? У нас скоро свадьба, а там столько опасностей, чего стоит первый танец молодых, – Герман источает обаяние.
– Еще где-то травмы?
– Нет, откуда, – за меня отвечает Милосердов. Я подтверждаю молчаливым кивком слова. – Она бы сразу мне сообщила.
– Возможно, ваша невеста находилась в шоке. Боль может прийти не сразу, – врач выжидающе молчит, давая мне возможность ответить. По его взгляду я понимаю, что он не верит словам Германа.
– Нет, только рука, – говорю я.
– Идемте, отведу на рентген. А вы останьтесь и заполните пока документы.
– Заполню позже. Сейчас главное – помочь.
Герман не отстает, идет рядом, подбадривая и обещая, что будет все хорошо – убедительно играет роль заботливого и взволнованного жениха.
– Вы куда? Это рентген-кабинет. Ждите в коридоре.
Лаборант плотно закрывает дверь, отрезая меня от Германа. Женщина в голубом медицинском костюме помогает надеть свинцовый фартук.
– Как же так? – спрашивает она громко и сокрушенно качает головой. – Не зима, чтобы поскальзываться.
– Споткнулась, – повторяю легенду Милосердова.
– М-м-м. А лицо? – слышу щелчки застежек.
– Задела кровать, – отвечаю заведенной куклой.
Она усаживает меня на стул, наклоняется, поправляя руку:
– Девочка, – шепчет расторопно. – Ты только скажи, Игнат Вадимович вызовет полицию. Знаешь, сколько таких, как ты? Нельзя спускать рукоприкладство!
– Я не понимаю, о чем вы.
И именно сейчас мое волнение находит естественный выход: в слезах. Крупных и горячих.
– Сейчас толкнул, а завтра…
– Вы ошибаетесь.
– Не бойся. Ему, – указывает на закрытую дверь, – вряд ли что будет. Но тебя отвезут туда, куда попросишь.
– Вы ошибаетесь, – повторяю я, сглатывая комок. Здоровой рукой вытираю слезы.
– Не шевелись, – медсестра уходит, щелчок. Возвращается, меняет положение руки. Еще щелчок. – Девочка, ты не передумала? – протягивает бумажный платок. – Еще не поздно вызвать полицию.
Я благодарю, покорно жду, когда с плеч спадает тяжесть фартука.
Полиция. Мне становится смешно. От нее я ожидаю помощи меньше всего.
– Ох, Женечка, – Светлана Васильевна, мать Германа, ожидает вместе с сыном у двери кабинета. – Гера позвонил, и я сразу приехала, – слышу, женщина недовольна. Быстрый профессиональный взгляд окидывает меня. – Болит?
В очередной раз у меня нет возможности ответить. Выходит лаборант и протягивает снимки, притормаживает, замечая Светлану Васильевну. Строгая прическа, насыщенно синий китель, прямая спина и сильный взгляд выделяют ее из общей массы людей. Женщина, которая по факту владеет нашим городком. Ее не знает в лицо только слепой. Лаборант смотрит на меня с нескрываемым сочувствием.
– Благодарю, – Герман забирает снимки.
Светлана Васильевна приобнимает меня за плечи, разворачивает, увлекая в процедурную.
Через час мы выходим на свежий воздух, где нет зловония лекарств вперемешку с естественным запахом людей, парфюма и хлорки.
Повязка мешает, фиксируя левую руку. Я пытаюсь почесать плечо.
Светлана Васильевна отпускает служебную машину и едет с нами, сев на заднее сиденье автомобиля.
– Герман, нам с Женей нужно поговорить. Будь добр, когда мы приедем к вам домой, оставь нас одних.
Весь остальной путь мы проводим в молчании, тишину нарушают частые звонки Светлане Васильевне, но она сбрасывает вызовы
– Я схожу в аптеку и за кофе, – сообщает Герман, помогая мне снять обувь. – Скоро вернусь. Тебе как обычно? – интересуется.
А моя голова готова взорваться! Он улыбается мне, придерживает за локоть, вот так просто, словно ничего не произошло. Кажется, что я схожу с ума. Так не бывает… так не должно быть. Неужели у этого человека нет никаких рамок? А если и есть, то его мораль перевернута с ног на голову.