К июню наше положение существенно изменилось. Мы переехали в дом с тремя спальнями, расположенный в «модном» ближнем пригороде Мельбурна под названием Норткот, откуда можно быстро доехать до университета на велосипеде. У нового жилища имелся сад, гараж и достаточно пространства для библиотеки научно-фантастических романов, которую собирал Хадсон и которая теперь распространилась за пределы его комнаты – в коридор.
Мое подколенное сухожилие постепенно заживало. Рози работала у Иуды, Хадсон посещал школу, а я нашел себе место профессора генетики. Все это вполне вписывалось в диапазон возможностей, на который мы рассчитывали в ходе предварительного планирования.
Однако за это же время возникло пять новых проблем. Вот они (в порядке возрастания остроты):
1. Проблема нахождения средства от рака. Я присоединился к исследовательскому проекту по оценке различных индивидуальных подходов к лечению онкологических заболеваний – подходов, учитывающих генетические особенности пациента. Работа обладала большой потенциальной ценностью, однако я обладал недостаточно высокой квалификацией для такого занятия. Научного руководителя проекта очень впечатлил мой диплом специалиста по информатике, но эта сфера чрезвычайно сильно изменилась за двадцать девять лет, прошедшие с тех пор, как я переквалифицировался в генетика. Я отказался от всех факультативных видов деятельности (в том числе от айкидо и карате), чтобы ликвидировать свое отставание, однако онлайн-курсы отнимали время и интеллектуальные ресурсы, которые требовались мне для решения более серьезных проблем.
Уже дав согласие стать одним из участников проекта, я узнал, что Ласло Гевеши, мой друг, работающий на физическом факультете, также подавал заявку на участие. Это была бы идеальная кандидатура, но он, что вполне предсказуемо, «плохо показал себя на собеседовании». Он не мог назвать в качестве своих сильных сторон «умение работать в команде» или «хорошее чувство моды и стиля». Впрочем, страдающие онкологическими заболеваниями едва ли стали бы жаловаться, что средство от их недуга открыл человек, работающий за компьютером в велосипедном шлеме и велосипедных же очках.
Для меня тут имелся и личный аспект. У моего отца был рак простаты, уже не на первой стадии, и мать была очень рада, что мы возвращаемся в Австралию. Я объяснил ей, что, к тому времени как результаты моих исследований сколько-нибудь повлияют на клиническую практику, отец наверняка умрет если не от рака, то от старости.
Я не исключал, что вопрос недостаточной профессиональной компетентности решится сам собой – из-за второй проблемы.
2. Возмутительная ситуация на лекции по генетике. В результате допущенной мной ошибки при вынесении суждения для меня возник определенный риск увольнения. В скором времени мне следовало предстать перед дисциплинарной комиссией, и задача по тщательной подготовке моей защиты перед лицом предъявленных обвинений уже отняла у меня сто двадцать восемь часов, если не учитывать перерывы на сон.
Рози предложила радикальное решение:
– А ты пошли их к чертям собачьим. В частном секторе сможешь в два раза больше получать. И никаких лекций.
Она убедила меня предложить свои услуги одной небольшой компании, которая занималась редактированием генома.
– Ты же это дело обожаешь, – заявила Рози. – Вечно рассказываешь про редактирование генома. Вот тебе шанс реально за него взяться.
– Я не обладаю необходимыми познаниями.
– Ну так научишься. Ты ведь сейчас и так каждый вечер только и делаешь, что учишься, разве нет?
Собеседование прошло неожиданно гладко. Мой потенциальный работодатель, Дан Мин, женщина приблизительно сорока лет, чей энтузиазм граничил с маниакальностью, показала мне лабораторию, попутно сообщив, что скоро исследователи переедут в новое помещение.
– Мы изменяем мир. Каждый день решаем неразрешимые проблемы. Как можно не хотеть тут работать?
Ответ: я опасался применять свои профессиональные навыки – и навыки межличностного общения – за пределами академического мира. Мне казалось, что это сопряжено с немалым риском. Тем не менее это означало, что у меня все-таки есть варианты. В отличие от моего друга Дейва.
3. Катастрофическое положение Дейва. Мой друг Дейв также перенес травму коленной области и в настоящее время не мог выполнять функции инженера холодильных установок. Из-за особенностей американской системы компенсаций по временной нетрудоспособности, или из-за его неудачной страховой политики, или вследствие того факта, что инцидент произошел не на работе, а в баре, он пребывал в тяжелой финансовой ситуации. Соня, которая недавно произвела на свет их второго ребенка (зачатого, как и первый, методом экстракорпорального оплодотворения), вынуждена была выйти на работу раньше запланированного срока. Теперь уход за младенцем вошел в сферу ответственности Дейва, и он не выказывал особого удовольствия по поводу своей новой роли. Рози отнеслась к этому критически:
– Скажи ему: добро пожаловать в клуб. Женщины занимались этим всегда.
Вероятно, восстановлению здоровья Дейва препятствовал его ненормально высокий вес (индекс массы тела на момент нашего с Рози отбытия из Нью-Йорка: тридцать пять). Во время наших еженедельных бесед по скайпу я призывал его поменьше есть и уделять побольше времени реабилитационным упражнениям. Неуспехи Дейва на обоих направлениях, судя по всему, свидетельствовали о каких-то отклонениях его душевного состояния от нормы. Мне как члену команды его психологической поддержки требовалось отыскать способ это исправить.
4. Рози на распятии. Название этой проблеме дала Рози, основываясь на известном цикле романов Генри Миллера. На самом деле упомянутый цикл именуется «Роза распятия», так что лично я не стал бы проводить здесь параллель.
Рози пригласили возглавить проект по изучению биполярного расстройства (предполагалось, что он начнется с пилотного исследования). Это и была та «работа мечты», которая подтолкнула нас к смене места жительства. Затем, в наши первые месяцы после возвращения в Австралию, Хадсон столкнулся с некоторыми трудностями на послешкольных занятиях, и Рози, с согласия Иуды, ее менеджера, сократила свое время пребывания на работе, чтобы иметь возможность забирать сына из школы три дня в неделю. Остальные два дня эту обязанность выполнял Фил, ее отец.
Впоследствии, когда шла подготовка финансовой заявки по основному проекту, Иуда использовал рабочий статус Рози («неполная занятость») как повод сместить ее с позиции научного руководителя проекта.
– Даже не посоветовался со мной. Просто отдал мою работу Стефану.
– Следовательно, тебя понизили?
– Должность какая была, такая и осталась. Но я теперь не руковожу исследованиями.
– Значит, никакой менеджерской работы? Никаких заседаний? Никакой мороки с проблемами подчиненных? Ты так много жаловалась по поводу этих пунктов. Невероятно. И ты добилась этого – и тебе даже не пришлось демонстрировать свою некомпетентность. Нам следует это отметить.
– Дон, я хочу руководить исследованиями.
– Значит, нам стоит изучить альтернативные программы школьного продленного дня, которые могут позволить тебе вернуться к работе в полноценном режиме.
– Нет. Хадсону надо проводить время хотя бы с одним из нас. И мы знаем, кто это должен быть.
Мы уже обсуждали данный вопрос. Будучи старше Рози, а кроме того, длительное время проработав в режиме полного дня без значительных перерывов, я имел существенно более высокий доход по сравнению с ней. То, что Рози сократила число рабочих часов ради того, чтобы вновь сидеть с Хадсоном, лишь укрепляло этот порочный круг.
Я рассматривал проблему Рози на распятии как вторую по важности. По этому показателю она уступала лишь соображениям о счастье нашего ребенка.
5. Проблема адаптации Хадсона. Реакция Хадсона на переезд оказалась вполне предсказуемой. Подобно мне, он негативно воспринимал какие-либо модификации устоявшегося порядка вещей. Это был рациональный отклик на необходимость заново осваивать или заново оптимизировать некую область жизни, в которой и так все было хорошо. Однако некоторые жизненные перемены неизбежны. Для Хадсона такие перемены (в особенности связанные с детским садом, дошкольными занятиями и собственно школой) были травматичными, и их воздействие на него зачастую продолжало проявляться и после перемены как таковой.
В Нью-Йорке, через несколько недель после того, как Хадсон начал ходить в школу, его учительница отошла от своей обычной практики провожать детей после окончания учебного дня, чтобы передать их родителям. Хадсон не запомнил маршрут от класса до школьных ворот и не успел подружиться с кем-либо, кто мог бы обладать такими познаниями. Один неверный поворот привел к тому, что он заблудился – к счастью, в пределах пришкольной территории, однако, к тому времени как Рози получила доступ на означенную территорию и установила местоположение Хадсона, тот уже был чрезвычайно расстроен.
Это происшествие стало лишь первым в череде нескольких схожих инцидентов, большинства из которых можно было бы избежать, заблаговременно известив Хадсона, что ему понадобится запоминать местонахождение различных пространственных ориентиров и схему необходимых поворотов. Однако школа интерпретировала случившееся как сознательные действия с его стороны («он куда-то забрел»), а не как вполне предсказуемое последствие того факта, что мозг Хадсона не оснащен функцией бессознательной записи проходимых маршрутов.
Рози не имела возможности работать в полноценном режиме, пока Хадсон не «освоился» в другой начальной школе. В течение некоторого периода времени ее единственным оплачиваемым занятием являлось приготовление вместе со мной напитков в коктейль-баре.
Хадсон демонстрировал значительный разброс показателей успеваемости по школьным предметам. Математика: отлично. Спорт: чудовищно. Английский язык: превосходно. Чистописание: абсолютно неразборчиво. Естественные науки: готов к более серьезным вызовам. Искусство: не готов. Дома он с удовольствием предавался чтению, предпочитая его всем другим видам деятельности.
Во взрослом мире неравномерное распределение способностей ценнее, нежели посредственность во всем. Для меня не имеет никакого значения, насколько эффективно мой врач умеет ударять палкой по мячу (или добираться до работы, не глядя на уличные указатели), но мне бы хотелось, чтобы она была максимально сведуща в сфере практической медицины. Между тем в школе ситуация обратная: там считается явным недостатком, если вы не проявляете ненавязчиво-средних успехов в каждой области (за исключением спорта, где допускаются показатели выше среднего).
Однако в том же Нью-Йорке, в новой школе, учителя и одноклассники Хадсона вроде бы приняли его личностную конфигурацию. У него имелись два друга, мужского и женского пола. Он успешно взаимодействовал с Зиной, дочерью Дейва и Сони. Казалось, все идет хорошо. Это очень контрастировало с моим собственным школьным опытом в австралийской сельской местности, в городке Шеппартон, – то было худшее время в моей жизни.
Вернувшись в Австралию, мы записали Хадсона в частную школу, которая в ходе проведенного мной предварительного анализа различных параметров дала чуть более высокие показатели, чем ближайшая к нам государственная. Она представляла собой комплекс из двух учебных заведений (для начального и среднего образования – «начальные классы» и «старшие классы»), ее программа по математике именовалась «продвинутой», и к тому же руководство школы заявляло, что поощряет разнообразие.
Разнообразие означало, в частности, что там обучаются и представительницы женского пола. Рози полагала, что это чрезвычайно важно.
– Не хочу, чтобы он считал женщин каким-то другим биологическим видом, – объявила она.
В ответ я заметил, что посещал государственную школу, где практиковалось совместное обучение, и в итоге стал рассматривать подавляющую часть человечества как чуждый мне биологический вид.
– Может, и так. Но ты, по крайней мере, имел шанс изучить оба пола.
Хадсон стал посещать эту школу с последней четверти пятого класса. Поначалу нам казалось, что собственно образовательная составляющая ему нравится. Рози выражала беспокойство по поводу отсутствия у сына друзей, но я полагал, что она использует в качестве стандарта свою собственную легкость налаживания социальных взаимоотношений. Хадсон жаловался лишь на плохую организацию программы продленного дня – непоследовательной и не имеющей доступного ученикам расписания. Именно это привело к тому, что Рози решила забрать Хадсона с послешкольных занятий, что, в свою очередь, привело к вышеупомянутой череде событий у нее на работе.
Но теперь, по прошествии восьми месяцев, когда Хадсон уже завершил пятьдесят процентов своего последнего года начального образования[1], мы были убеждены: что-то пошло не так. Успеваемость Хадсона снизилась, и, хотя пометки в его табеле можно было трактовать двояко, Рози пребывала в уверенности, что они призваны сигнализировать нам о «проблемах». Мы договорились о встрече с учителем Хадсона, записавшись на двенадцатый день третьей четверти.
Рози также подозревала, что Хадсон не раз симулировал болезнь, чтобы избежать необходимости являться в школу. Дома, сталкиваясь с какими-то трудностями, он нередко впадал в бурное отчаяние. Проблема зрела, потихоньку росла, как общее недомогание, предшествующее проявлению полного набора симптомов недуга. Я ждал, когда недуг проявит себя, осознавая: как только это случится, данная проблема станет приоритетной на фоне всех прочих обстоятельств.