В южных районах существует традиция, именуемая Passeggiata, когда после обеда все домочадцы без исключения совершают прогулку. Исполняя безукоризненно то, что годами закладывалось народом, участники трапезы вышли на улицу и поделились на группы согласно интересам: впереди следовали мужчины, затем – тётя и синьора Агостина, а позади – я и две сестры Медичи.
Каприс болтала без умолку, рассказывая о проведенной поре в Германии и замужних сверстницах. Ей поскорее хотелось стать уважаемой синьорой, как все те, кто обзавелся супругом и собственным домом. Она восторгалась жизнью в браке и на ходу придумала имена пятерым нерождённым детям. Руками она изображала не вполне уместные жесты, при этом зычно смеялась и запрокидывала голову. Не взирая на развязную веселость, её взгляд оставался пристальным, едким и заставлял чувствовать себя неуютно. Видимо, Каприс старалась продемонстрировать, что человек, открыто глядящий на собеседника, не хранит за душою камня потаенного греха.
Застенчивая Летиция не обронила ни слова, что выглядело не под стать местным, говорливым девицам. Она напоминала натурщицу картины «Дама с единорогом4». На её овальном лице выгодно смотрелись чёрные, широко поставленные глаза. Высокий лоб и узкий, аккуратный рот выдавали прямое отношение рода Медичи к буржуазной общине. Длинные, слегка вьющиеся волосы переливались золотом, а руки истончали бесподобную нежность кожи.
Летиция приходилась Каприс сводной сестрой (вдовец Адриано женился на Агостине, уже имея дочь Летицию). Вероятно, поэтому разница между ними была ощутима. Если Летиция оживляла в памяти картину Рафаэля, то Каприс будто сошла с «Портрета молодой венецианки5». Она имела длинные, рыжеватые волосы, орлиный нос и крупные черты. Они придавали её расплывчатому лицу мужеподобный вид, что в значительной степени усугублялось покатым подбородком, сильно выступающим вперёд на фоне скошенного лба. Её живые, бегающие глаза полнились лукавством. Внимательно за нами наблюдая, Каприс подметила наше молчание и замыслила дурное. Вид у неё стал кичливый и дерзкий. Она схватила меня под руку, пронзая Летицию, идущую в шаге от нас, издевательским взглядом.
– Слышала новость: Летицию замуж выдают?
Молниеносно подняв глаза на сестру, Летиция покраснела.
– Не болтай, лгунья! – вскричала она. – Матушке он не по нраву, значит, не будет её благословения.
– Как отец решит, так и будет! – отпарировала Каприс. – И ты знаешь об этом не хуже меня.
– Лгунья! – повторила Летиция.
От злости сестры задор Каприс только возрастал, и она продолжила вести беседу со мной, делая вид, что мы наедине.
– Он такой очаровательный. Только разговаривает плохо и когда ест, громко чавкает. А ещё у него огромные передние зубы. Их желтизна напоминает золото ацтеков. Что не говори, самая достойная партия для бесхарактерной особы!
Щеки Летиции вспыхнули пуще прежнего, даже слегка крючковатый нос и тот покраснел с досады. С моей стороны безучастность – порок, относящий мир назад, к этапу самобытности – нельзя называть жестом благородства. Однако, взаимосвязь двух сестёр выглядела крайне интересной, и прерывать столь драматичную сцену я не посмела.
– Не стесняйся! Расскажи Белле, как ты влюбилась в Джеймса Кемелли и в прошлом году отсылала ему письма. Мы так «далеко» живём друг от друга, что ответ так до сих пор и не пришёл.
Издевки сестры окончательно вывели Летицию из душевного равновесия. Ее губы задрожали. Она силилась не заплакать, но слезы безвольно наполнили глаза кроткой девушки. В тот момент она выглядела агнцем; невинной жертвой, роль которой бесценна в театре высокой драмы.
Каприс тоже менялась на глазах. В ней будто засела тысяча чертей, и те искушали её на истязание сводной сестры.
– Прекрати, безбожница! – кричала Летиция. – Лгунья!
На секунду Каприс отразила циничную улыбку, и её крепкие руки по неизвестным причинам затряслись.
– Или расскажи, как своровала снимок Джеймса и лобзала его под одеялом!
– Каприс, хватит! – вмешалась я. – Сестрам подобает жить в мире и согласии.
Каприс метнула на меня укоризненный взгляд: он обвинял меня в предательстве. Сотрясаясь всем телом, она направилась к дому Медичи и лишь изредка оборачивалась, чтобы снова бросить свой гневный, испепеляющий взор.
Летиция выглядела потерянной и старалась не встречаться со мной глазами. Она тихонько сказала:
– Извини, Белла… Я лучше пойду.