Мои родители полностью поддерживали все, что мы с сестрой делали. Если они видели, что у нас есть интерес к чему-то, будь то чечетка или игра на аккордеоне, фортепиано, барабанах или гитаре, они находили способ поддержать этот интерес. Наша семья принадлежала к среднему классу, и мой отец очень много работал. Мама иногда подрабатывала уборщицей в нескольких частных домах и чувствовала себя очень неловко, когда ее вынуждали в этом признаться. (Прости, мама!)
Мой отец был управляющим одного из подразделений крупного предприятия, которое принадлежало департаменту строительства автодорог округа Лос-Анджелес. Конкретнее, он руководил цехом, обслуживавшим все те огромные тракторы, грейдеры и самосвалы, что использовались при ремонтах дорог. У отца были золотые руки в том смысле, что он мог починить все что угодно. В армии он в звании сержанта служил на автобазе и получил профессию слесаря по ремонту дизельных двигателей. Он настолько здорово разбирался в любых механизмах, что в нашем доме никто и никогда не видел ремонтников. Когда ломалась стиральная машина, то папа полностью ее разбирал, раскладывал все детали по полу гаража, чинил сломанную деталь и собирал машину обратно. Вы щелкали выключателем – и вуаля! Машина снова работала.
Мои родители с самого начала понимали, что для меня в этой жизни будут важны лишь несколько предметов, и первым среди них была музыка. Они поддерживали мой интерес, но были в этом отношении и очень строги. Так, если я выбирал какой-либо инструмент, то они не позволяли мне отказаться от занятий до тех пор, пока я его не освою. Хуже всего обстояло дело с фортепиано. Сколько раз я ругал себя последними словами за то, что связался с этим инструментом, потому что мне приходилось снова и снова играть эти проклятые гаммы и каждую неделю сдавать задания. Позвольте вам сказать, что очень скоро все это надоело до чертиков. Мне хотелось играть рок, я хотел зажигать, а мне вместо этого подсовывали весь этот отстой. Я хотел исполнять популярные песни, но очень скоро обнаружил, что пианино – не самый крутой инструмент для этого. Конечно, я выучил песенку о Мэри и ее ягненке, но мне хотелось сыграть что-то более серьезное, например, Stairway to Heaven. Сейчас, конечно, я научился ценить рояль, это прекрасный инструмент, но тогда мне казалось, что если вы не Джерри Ли Льюис, то рояль никогда не станет для вас таким же крутым инструментом, как гитара или барабанная установка.
В детстве мы с сестрой все делали вместе, даже посещали кружок чечетки и уроки балета, что, конечно, выглядело чертовски странно. Я занимался танцами столько, сколько мог, потому что мне нравилось танцевать с девчонками, но занятия балетом – это уже был полный финиш. Если не считать того, что ты танцуешь с такими симпатичными чиками, все остальное в балете казалось мне полным отстоем. Чечетка же была крутой, потому что она была ритмичной; именно ее приемы я взял с собой, когда начал играть на барабанах, и теперь эти навыки останутся со мной навсегда. В старшей школе ничего особо не изменилось – я просто не стал одним из тех парней, которые полностью увлекались футболом или тусовались с ребятами.
Я немного играл в бейсбол и даже, на минуточку, участвовал в матчах Малой лиги. Но на самом деле меня больше всего привлекал волейбол смешанных команд, а моей сильной стороной была подача в прыжке.
ВИДИТЕ? ЭТО ЕЩЕ ОДИН ПРИМЕР МОЕГО ЗВЕЗДНОГО ЛИДЕРСТВА.
НЕТ, ЧУВАК, ЭТО ПРИМЕР МОЕГО ЛИДЕРСТВА.
Все довольно просто: рядом с девочками я всегда чувствовал себя комфортнее. Еще будучи первашом, я водил дружбу с девочками и из младших, и из старших классов. Утром они забирали меня и на своих машинах отвозили в школу. Прикинь, чувак: я был сопливым первоклассником, а добирался до школы на заднем сиденье приличного авто, слушая Rolling Stones!
С самого начала пребывания в школе меня совершенно не интересовали, так сказать, академические предметы. Особенно сильную тоску наводила на меня история. Я все время думал: «Подожди, да кого волнуют все эти древности? Ведь когда все это происходило, меня здесь еще не было…» Меня совершенно не колебало, кто был первым президентом Соединенных Штатов. Нет, я знаю ответ (это был Джордж Вашингтон), но какое это имеет значение для меня? От этого в моей истории ничего не изменится, и это сущая правда. А если я никак не могу повлиять на историю, то какой смысл ею интересоваться?
Если история напоминала мне вырывание зубов без новокаина, то математика поначалу казалась мне очень крутой наукой. Мне нравилось решать задачи, и поэтому математика интересовала меня – но только до тех пор, пока она не стала казаться мне слишком сложной. Когда нас стали учить алгебре и тригонометрии, я подумал:
«Эй, парень, стой! Минутку! Оно тебе надо? Успокойся».
В старшей школе я чувствовал себя каким-то потерянным, но продолжалось это до тех пор, пока я не занялся искусством. Мне очень зашли такие уроки потому, что, как оказалось, мне легко давалось изготовление принтов… Вскоре получилось так, что единственное, чем мне хотелось заниматься, – это сидеть допоздна в школе и печатать «рок-н-ролльные» принты на футболках. Я с удовольствием лепил на эти чертовы рубашки картинки с группами Van Halen и Zeppelin, а большую часть времени, свободного от подобных занятий, проводил за рисованием. Вскоре я начал прогуливать все уроки, кроме рисования и музыки. Единственным преподавателем, с которым я ждал встречи каждый день, был учитель музыки мистер Дворак. Больше всего мне нравилось играть на барабанах – а он мне это позволял. Не помню, чтобы мистер Дворак реально учил тому, как надо мастерски играть на ударных, но главное – он понял, как сильно мне это нравится, и позволял отрываться по полной. Когда я начинал писать эту книгу, я зашел в свою старую школу, чтобы посмотреть, работает ли там мистер Дворак, и рад вам сообщить, что да, он по-прежнему там работает.
В тот день, когда я снова увидел свою старую школу, я удивился тому, что она показалась мне намного меньше того здания, в котором я учился. Потом я понял почему: моя старая средняя школа теперь стала неполной средней школой. Я долго гулял по ее территории и смотрел на поле, по которому я нарезал круги на физкультуре или оттачивал партию барабанщика марширующего оркестра. Осмотрел я и парковку, на которой я обычно оставлял свой фургон «Шевроле». Помню, когда форсунки стеклоочистителей на этой штуковине разболтались, я повернул их так, чтобы можно было обрызгивать людей, мимо которых я проезжал. Это было прикольно: я нажимал кнопку, бац – и добрые люди успевали сказать мне что-то вроде «Ай-яй-яй!». А через некоторое время вообще слил из очистителя всю жидкость и наполнил его виски Jack Daniel’s. После этого, когда я заезжал на парковку, туда сразу же сбегались мои приятели с криками: «А ну-ка нажми на кнопку, чувачок!» Они присасывались к форсункам и быстро выпивали весь стекломой на основе Jack Daniel’s…
Я гулял по своей старой школе, вспоминая, где были магазин, музыкальный класс или спортзал. Повсюду бегали дети, и мне почему-то казалось, что я делаю что-то не так и что в любую минуту у меня могут возникнуть проблемы. Я не был уверен в том, действительно ли я делаю что-то не так, посещая родную школу, или я просто вспомнил, сколько и чего я сделал неправильно, когда учился в этой школе, и почувствовал себя плохо из-за этих проступков. Как бы то ни было, я продолжал смотреть, как вокруг бегают маленькие дети. И я очень хотел стать таким, как они, а не чуваком, который зататуирован с ног до головы и выглядит так, как будто он собирается причинить вред кому-то из этих детей.