О «Лас-Вегасе» Воронцов не слышал ничего хорошего и поэтому никогда прежде в этом ресторане не бывал. Чутье его не подвело, оказывается: в полутемном зале ресторана сидели крепкие ребята с бритыми затылками, и все они были как на подбор – такие лица Воронцов не раз видел на милицейских стендах. Неприветливое место. Но Богдан был здесь своим. У него обнаружилось неожиданно много знакомых, и едва ли не с каждым из сидящих за столиками он перебросился хотя бы парой фраз.
Откуда-то из полумрака зала вынырнул официант с плутовской физиономией, доброжелательно пропел:
– Давненько не видно было вас, Богдан Батькович.
– То-то ты соскучился, я вижу, – усмехнулся Богдан. – Организуй как обычно, только сегодня нас двое.
– Понял, – расшаркался официант и растворился в полумраке.
Сели за свободный столик. Воронцов осмотрелся – без особой опаски, но с настороженностью.
– Классное место, – сказал Богдан.
– Вертеп, – возразил Воронцов. – Рожи у всех бандитские.
– Не обижай понапрасну людей, Шура. Все они – уважаемые члены общества. И у каждого, заметь, есть трудовая книжка.
– Большинство из них работают воспитателями в детском саду, – съязвил Воронцов. – А некоторые поют в хоре.
– Зачем же в хоре? Кто в охране служит, кто еще где.
Большинство, конечно, относилось ко второй категории – к тем, кто служит «еще где». Мальчики-рэкетирчики.
Официант принес бутылку водки, пиво и закуску. Богдан разлил водку по рюмкам.
– Встряхнемся, Шура, – предложил он. – А то ты что-то совсем плохо смотришься.
Выпили. На эстраде музыканты с тоскливой обреченностью людей, проделывающих одно и то же ежедневно, настраивали инструменты.
– Бэлла надо было сюда привести, – хихикнул Богдан. – То-то была бы потеха.
Воронцов невесело усмехнулся: да, Бэлл здесь испытал бы немалое потрясение. Русская мафия гуляет – так ему представилось бы все происходящее. Зрелище не для слабонервных. Было бы о чем рассказать на родине.
– Устроим ему, а? – воодушевился Богдан. – Сегодня он вывернулся, не прочувствовал, а я его так хотел накачать. Вывезем его на природу, водочки возьмем, я ему подругу прихвачу…
– Он улетает завтра, – напомнил Воронцов и засмеялся. – К счастью для него. Он тебя боится, Богдан.
– Меня бояться не надо, – повел плечами Богдан. – Меня надо уважать.
К их столику подсела девушка, его знакомая судя по всему, но Богдан грубо выпроводил ее:
– Иди-иди. Я сегодня не в форме.
Девушка обиженно поджала губы и удалилась.
– Ты груб и неотесан, Богдаша, – попенял ему Воронцов.
– С ними по-другому нельзя.
– С ними – это с кем?
– С проститутками. Здесь одни шлюхи, Шура. Нормальных баб нет. Настоящий притон.
– Я сейчас подумал о том, с каким удовольствием уволил бы тебя, – мечтательно произнес Воронцов.
– За что?
– За твое бескультурье, за то, что шатаешься по таким вот местам, за то, что Бэлла запугал до смерти…
– Меня нельзя увольнять, Шурик. Без меня тебе крышка. У тебя, конечно, голова светлая и понимаешь ты в делах больше моего, но какой был бы у тебя бизнес без меня? Как бы ты получал деньги с должников, которые не хотят платить? Где бы ты дешевые кредиты брал, если бы я не договаривался с этими очкастыми банкирами?
Воронцову представилось, как именно договаривался Богдан с «очкастыми банкирами». Не все они привыкли к грубому обращению и потому деньги после таких бесед давали без писка. Воронцов вздохнул. Его вздох Богдан истолковал на свой манер.
– То-то же, – сказал он важно. – Нечем крыть. Да и не выгонишь ты меня. Не ты мне работу предлагал, а Кочемасов. Лично!
Богдан даже палец к потолку поднял, чтобы было понятно: Кочемасов – это не шутки.
– Не выгоню я тебя, – легко согласился Воронцов. – А знаешь почему?
– Ну? – с интересом спросил Богдан и опять разлил водку по рюмкам.
– Я сам уйду. Завтра же.
– Куда?
– Не знаю еще. Зато знаю, откуда уйду. Из «Дельты» от Кочемасова.
– Ну, это ты врешь, – недоверчиво засмеялся Богдан. – От Кочемасова не уходят.
– А я уйду! – сказал Воронцов со злобой.
– Давай выпьем, Шура. Я вижу, у тебя уже шарики за ролики заходят и понятия в тебе сейчас никакого.
Выпили водки. Воронцов осушил рюмку поспешно и сердито.
– Ты спину не выгибай, – посоветовал Богдан. – Остынь, потом уже действуй. От кого ты уйти хочешь, дурень? Кочемасов, если захочет, сделает так, что от тебя один пшик останется. Только рассерди его – и свое получишь сполна. Мне и самому наш Полкан не нравится, ну так что ж теперь? Бабки нам текут хорошие, прикрытие у нас железное – чего еще надо? Подумаешь, чуть-чуть хвост он тебе прижал. Ну и что? Он хозяин, за бабки свои трясется, а ты вот пятнадцать миллионов за бугор запулил и запросто можешь сделать ноги. Что тогда?
– Ты полегче! – осерчал Воронцов.
– Так это не я говорю, это Полкан, – сказал примирительно Богдан. – Ты остынь, Шура. Отдай ему паспорт, как он требует, через две недели груз придет в Россию – и все дела. Ты опять свободен, езжай куда хочешь.
Музыканты грянули традиционный ресторанный шлягер. Полумрак в зале еще больше сгустился из-за плавающего над столиками сигаретного дыма. Богдан усердно разливал по рюмкам водку. Голова у Воронцова уже закружилась, и лица окружающих становились неразличимыми. Опять к Богдану подсела проститутка, но и в этот раз он отмахнулся от нее. Один из посетителей подошел к эстраде, переговорил с музыкантами, сунул им купюру, и полилась совсем другая мелодия. Что-то из «Битлз», как смутно вспомнилось Воронцову. Мелодия была медленная и немного печальная. Это-то Богдану и не понравилось. Он направился к эстраде и что-то раздраженно сказал музыкантам. Мелодия оборвалась и через мгновение сменилась чем-то разухабистым. Тот парень, что заказывал «Битлз», не стал отсиживаться, подошел к эстраде и опять дал музыкантам деньги. Богдан следил за происходящим с мрачным выражением лица. Парень даже не взглянул на него, ушел за свой столик. Все повторилось: «Битлз» – недовольство Богдана – пауза – и вместо «Битлз» опять что-то полублатное, из Миши Шуфутинского. Любитель «битлов» еще раз поднялся из-за своего столика, направился к эстраде, но не дошел – его перехватил Богдан, приобнял и повел между столиками к выходу. Сидевшая напротив Воронцова проститутка вздохнула и сказала осуждающе:
– Богдаша ничего не может решить по-человечески. Вечно у него все мордобоем заканчивается.
Воронцов обеспокоенно вскинул голову. Богдан и его спутник уже скрылись за дверями. Проститутка еще раз вздохнула, поднялась и пересела за соседний столик. Воронцов побежал к дверям.
Он рассчитывал найти Богдана в туалете, но дойти туда терпения у Богдана, похоже, не хватило – он бил любителя «битлов» прямо в фойе. Тот уже получил изрядную порцию ударов и стоять на ногах не мог, все время норовил соскользнуть вдоль мраморной колонны на пол, и проделал бы это непременно, если бы его не поддерживал Богдан. Одной рукой он держал свою жертву – почти на весу, другой методично наносил удары в голову. Все лицо несчастного было разбито и залито кровью. Швейцар на входе старательно отворачивался, демонстрируя полнейшее равнодушие к происходящему.
Воронцов прыгнул Богдану на спину и повис на нем. Это было так неожиданно, что Богдан выпустил свою жертву. Парень упал на пол и остался лежать без движения.
– Убьешь ведь! – крикнул Воронцов. – У тебя что – белая горячка?
– Черная! – зло огрызнулся Богдан.
Он еще не остыл после случившегося и тяжело дышал. Воронцов отпустил его и оттолкнул от себя, а сам склонился над лежащим на полу парнем. Тот дышал судорожно, со странными всхлипами. Воронцов перевернул его на бок. Парень открыл глаза. В его взгляде читались страдание и ненависть.
– Не бойся, – пробормотал Воронцов.
Он хотел своим платком вытереть кровь с лица несчастного, но тот отстранил его руку резким движением и с трудом поднялся.
– Вам нужен врач? – спросил Воронцов.
– Нет.
Парень, пошатываясь, побрел к туалету. Богдан проводил его взглядом, полным неутоленной ненависти.
– Ты что, Богдан?
– Он же волну на меня погнал. Ты разве не видел? Бабки сыпал в пику мне.
– Заплатил бы музыкантам сам! – сказал Воронцов, раздражаясь. – Больше, чем этот парень. И они бы сами его завернули.
– Бабки платят дураки, Шура, – сказал наставительно Богдан. – Умные люди поступают иначе.
– Да уж я видел.
Богдан хлопнул Воронцова по плечу и примирительно сказал:
– Пойдем выпьем.
– Все, с меня хватит. Я уезжаю.
– Брось. Ты обиделся, что ли?
– Пошел ты к черту.
– Точно, обиделся.
Воронцов не ответил, подошел к висевшему на стене телефону-автомату. Особой необходимости звонить не было, но он хотел, чтобы Богдан от него отвязался.
За окном, на улице, он увидел молодую женщину, безуспешно пытавшуюся открыть дверцу ярко-красного жигуленка. Казалось, она была близка к отчаянию.
– Ого! – сказал Богдан. – Вконец уже расстроилась. Щас ее можно брать голыми руками. – И хрустнул пальцами, разминаясь.
Воронцов вздохнул и поспешно повесил трубку на рычаг.
– Пойду помогу ей, – сказал он.
– Ты звони, я сам.
– Нет-нет, – запротестовал Воронцов.
Он не хотел близко подпускать Богдана к прекрасной незнакомке. Жалко женщину. Общение с Богданом вряд ли ее утешит.
Женщина, похоже, уже готова была расплакаться.
– Что случилось? – доброжелательно поинтересовался Воронцов. – Я могу вам чем-то помочь?
Она обернулась. У нее были синие глаза. Если у женщины синие глаза – все непременно заканчивается большой и безумной любовью. Воронцов дрогнул, представив на мгновение, как волшебно может измениться в одночасье его жизнь.
– Я не могу открыть дверцу.
– А это ваша машина, мадам? – игриво осведомился выросший из-за спины Воронцова Богдан.
Женщина метнула в него полный негодования взгляд.
– Он пошутил, – примирительно сказал Воронцов. – У него вообще такой юмор, это я вас на будущее предупреждаю.
– Не надо меня ни о чем предупреждать на будущее, – сердито произнесла женщина. – Надеюсь, это первая и последняя наша встреча.
Воронцову не хотелось так думать, и поэтому он улыбнулся как можно более учтиво:
– Так что же у вас произошло?
– Спичка.
– Спичка? – не понял Воронцов.
– Да. Там, в замке, спичка. Какие-то хулиганы испортили мне замок, теперь ключ не вставляется.
– Вставлять – это для нас не проблема, – подал голос Богдан.
Воронцов шумно вздохнул.
– У вас действительно остроумный спутник, – заметила женщина.
– Да, мы пережили с ним немало веселых минут, – покорно согласился Воронцов. – Дайте-ка ключ.
Замок и вправду заклинило. Убедившись в этом, Воронцов обогнул машину. Другой замок не пострадал. Щелчок – дверь открылась.
– Вы волшебник, – ахнула женщина.
– Не забывайте, что замок есть и в правой дверце.
– В машине я пока не освоила ничего, кроме руля, – смущенно улыбнулась она.
При этом на ее щеках образовались ямочки, и опять сердце Воронцова дрогнуло.
– Я вас могу как-то отблагодарить? – спросила женщина. – Подвезти, например.
– Я тоже на машине, – поспешно сказал Богдан, которого, к его досаде, совсем не принимали в расчет.
– Ну, с вами в машину я ни за что не села бы.
– Это почему?
– Потому, – парировала женщина и опять обернулась к Воронцову: – Так вы поедете, мой спаситель?
Она демонстративно игнорировала Богдана, и Воронцову это сейчас понравилось – он изрядно разозлился на него за безобразное происшествие в ресторане.
– Едем, – охотно согласился он.
В голове шумело от выпитого, и хотелось подвигов. Вот чтобы такая безумно красивая женщина была рядом и с нею – только он, сильный и уверенный в себе.
– Ну-ну, – сказал сердито Богдан. – Валяйте.
Он, похоже, обиделся не на шутку. Но Воронцову сейчас было не до него.
В салоне жигуленка было уютно и пахло дорогими духами. У Воронцова голова закружилась еще больше.
– Кто вы, мой спаситель? Давайте познакомимся.
– Александр.
– Хельга.
– О?! – округлил глаза Воронцов. – Так вы иностранка?
– Это не настоящее, – засмеялась женщина. – Псевдоним.
– Вы – писательница?
– Журналистка. Меня зовут Марина, но разве Марина – это звучит? А вот Хельга Ронси – это класс!
Она звонко рассмеялась. И ее смех, и манера держаться были неотразимы. У Воронцова снова сердце заныло при мысли, что вот сейчас они расстанутся и никогда больше не встретятся.
– А Ронси – тоже псевдоним?
– Конечно.
– Я буду звать тебя Хельгой, – рискнул перейти на «ты» Воронцов.
– Согласна. Мне и самой так больше нравится.
Хельга тряхнула головой, отчего ее волосы взметнулись рыжим лисьим хвостом. Озорно и трогательно.
– Куда мы поедем, кстати?
– Куда? – Воронцов задумался лишь на мгновение. – К тебе, конечно.
– Ты из простых, оказывается, – засмеялась Хельга. – Я таких шустрых обычно отшиваю в два счета. Но сегодня случай особый – не имею права на грубость.
– Почему же?
– Ты спас меня.
– Ой, не надо громких слов, – шутливо сказал Воронцов.
– Нет, правда. Меня еще никто не видел рыдающей, но сегодня я была к этому как никогда близка. Две вещи способны довести меня до слез – моя машина и компьютер. Когда они меня подводят, я теряюсь.
– Да, пожалуй, – согласился Воронцов.
Это и ему доставляло много хлопот. Особенно компьютер. Тут они с Хельгой вполне могли понять друг друга.
– Здесь останови, пожалуйста, – попросил он.
– Почему?
– Мне надо зайти кое за чем.
– Я пью шампанское и сухие вина, – сказала догадливая Хельга.
– Вас понял.
Воронцов вернулся через десять минут, неся в каждой руке по набитому снедью пластиковому пакету.
– Кстати, я только что вот о чем подумал. Может быть, у тебя не совсем удобно? Так поедем ко мне.
– Я живу одна.
– Какое счастье!
– Не иронизируй. Для женщины это трагедия.
По ней нельзя было сказать, что для нее одиночество – трагедия.
– Тяжелые воспоминания, – понимающе кивнул Воронцов. – Он ушел, и сердце твое разбито.
– У тебя настроение какое-то такое…
– Какое?
– Разочарование, – подобрала нужное слово Хельга.
– Это точно. Жуткий день, сплошные отрицательные эмоции.
– Я тебе чем-то могу помочь?
Воронцов взглянул Хельге в глаза и обнаружил, что взгляд ее совершенно серьезен.
– Нет, вряд ли.
– Ну, тогда и не плачься.
Она была очень рациональным человеком, оказывается.
– Если вот только… – мечтательно протянул Воронцов.
– Что?
– Ты можешь, конечно, меня утешить, если честно.
– А вот это уж дудки, – сказала проницательная Хельга. – Даже думать об этом не смей. В своей постели я сплю одна.
– Ты придерживаешься на редкость строгих правил, – вынужден был признать Воронцов со вздохом.
– Вот это ты точно подметил. Родители меня воспитывали в строгости.
У Хельги, оттого что она нажимала на педали, немного приподнялась юбка, совсем открыв ее колени. Воронцов в который раз вздохнул и отвернулся к окну.
Зеленый «опель», который уже несколько кварталов следовал за ними как приклеенный, он не заметил. А машина знакомая была. Приметная очень машина.