Апрель, 1993 год, Берлин
Тихое утро пробиралось неслышно сквозь маленькую щель на плотной волнистой шторе, повинуясь набежавшему времени, яркому обманчивому солнечному лучу, что обычно бывает ранней весной, и чарующему запаху только-только испеченного штруделя, исходящему из кофейни напротив через чуть приоткрытое окно тесной частной гостиницы. На белоснежной подушке еще царствовал Морфей, позволяя Александру вдоволь налюбоваться милыми чертами курносого создания, о существовании которого до недавнего времени он и не подозревал. Ему не встречались женщины очаровательнее Сашеньки. В меру сочные губы, уверенная озорная улыбка, возвращающая в беззаботное детство, когда мечталось и хотелось всего и вся, и в детстве том определенно была любовь. Как же так случилось, что отныне взамен постоянной тоски как неотвратимого чувства одиночества пришло удивительное познание, что ближе и дороже на свете нет никого? Мужчина от избытка нежности хотел было дотронуться до небольшого ежика по-мальчишески торчащих густых темных волос, как вдруг огромные зеленые глаза с веселыми крапинками распахнулись в удивлении, застав врасплох его поднятую руку буквально на излете.
– Что, – прошептала девушка, – нам пора?
– Время есть, не волнуйся, – откликнулся Александр и наконец все-таки дотронулся до забавного ежика ее волос, заботливо прочесав его своей крупной ладонью.
– Что тогда, не спится? – улыбнулась юная леди, и на пухлых безмятежных розовых щеках образовались смешные ямочки.
– Не представлял, что такое возможно. И как я все это время жил без тебя?
– Времени не терял, раз обзавелся женой и двумя детьми, – парировало, слегка потягиваясь, сонное создание, ненароком оголив маленькую грудь.
– Не то чтобы обзавелся (слово гнусное какое-то, словно паразитами оброс), но только сейчас я знаю, что чувствуешь, когда у тебя вырастают крылья.
– Мы успеем выпить кофе? Голова кружится от запахов из окна, – сменив тему, прекрасная возлюбленная Александра ясно дала понять, что не намерена обсуждать его семью, равно как и разбирать причины неуемного запоздалого счастья или привычного житейского быта – зависит от того, как посмотреть.
– Конечно, дорогая, все успеем… – Александр нагнулся к голове на подушке и ласково дотронулся до нежных губ.
– Тогда я в душ! – молодая женщина встрепенулась, ловко окутала себя белой простынею и, сверкая белыми пятками, скрылась за глухой дверью ванной комнаты.
Тем временем Александр отыскал в записной книжке нужный номер, неспешно подошел к черному аппарату на столе и созвонился с местным банком. Для осуществления некоторых важных операций он намеревался уточнить назначенное время прибытия в офис учреждения на чистом немецком языке, коим он вполне сносно овладел за год прилежных занятий с репетитором. Коричневый костюм и чуть ослабленный галстук на белоснежной рубашке с дорогими запонками вполне соответствовали задуманным планам.
Через каких-то полчаса влюбленная пара спустилась по витиеватой кованой лестнице, обрамленной темными полированными деревянными перилами, и прошлась, держась за руки, до стойки регистрации постояльцев по узкому, устланному мягким серым ковром коридору под неусыпным взором чопорной немки в круглых очках и длинном, застегнутом на все пуговки платье; и по молчаливому ее гневу было понятно, как всеми клеточками своей праведной натуры она осуждает внебрачные связи в подобных отелях, и только оплата дополнительной услуги благородно позволила фрау закрыть глаза на творящееся в ее владениях безобразие. Заметив нарочитую строгость хозяйки отеля, тут же что-то пометившую в толстом журнале регистрации, как если бы понадобился подробный рапорт о проделанной сыскной работе, Александр едва сдержался от накативших приступов смеха и, только оказавшись на прохладном ветреном пространстве, дал волю чувствам, расхохотавшись всласть.
– Ты представил меня своей дочерью? – карикатурная картина суровой фрау в черном платье, отороченном белым воротничком, стоявшей с журналом в руках с открытым ртом, развеселила и юную леди.
– Моей дочери всего двенадцать, и она вписана в паспорт как несовершеннолетняя! Бедной чистоплотной немке пришлось поверить в то, что и тебе столько же. Или, по крайней мере, сделать вид, что поверила. А что было делать, если она начала читать мне мораль?
– Как же тебе удалось ее уговорить? – недоумевала, смеясь, девушка.
– Я спросил: вы по-прежнему работаете на Штази? Теперь, когда рухнула Берлинская стена, у большинства немцев это звучит как оскорбление.
– Почему же она пошла на уступки?
– Я сделал то, что в таких случаях делают все коммерсанты на постсоветском пространстве, – вложил в паспорт немецкие марки, и когда фрау их обнаружила, предположила, что это плата за услугу предоставленной в номере дополнительной кровати. На том и порешили…
– Но ведь дополнительной кровати не было… Бедняжка, она, наверное, не спала всю ночь, мучаясь от угрызений совести…
Порыв холодного апрельского ветра лихо подтолкнул веселую пару в кофейню через дорогу. Несколько минут спустя принесли знаменитый десерт – не горячим, но теплым; пропитанное сиропом слоеное тесто было на редкость воздушным и казалось самой любимой закуской на все времена. Однако тут же наслаждение от свежего яблочного штруделя, усыпанного сахарной пудрой с корицей, и чарующего кофейного напитка в изысканных чашках оборвал оглушительный вой сирен пожарных машин и машин скорой медицинской помощи, вереницей проносившихся мимо большого витринного стекла. Редкие утренние посетители тотчас оторвались от чтения свежих газет и, с любопытством свернув шеи, прильнули к окнам уютного заведения берлинского общепита, заметив вдалеке возносящийся к небу черный клубок дыма на крыше Europa Center, где был расположен офис компании Mercedes. Последовала примеру немцев и молодая грешная чужестранка с яркими накрашенными губами, увидев, как огромный вращающийся отличительный значок немецкого автомобильного концерна объят пламенем настолько, что огонь вот-вот мог перекинуться с крыши на все остекленное строение.
– Отчего мог вспыхнуть пожар на крыше такого дома? – сочувственно то ли вопрошала, то ли содрогнулась Саша, вернувшись за столик.
– Сашенька, нам пора, нас ждут в банке! Что могло случиться… Скорей всего, электропроводка не в порядке была. Не поджог же, кому он нужен, этот значок, – усмехнулся Александр девичьей наивности прекрасной возлюбленной.
– А может, это поджог с целью угона дорогого «мерседеса», – пошутила Саша и добавила серьезней: – Там же работает множество людей, эвакуации не будет?
– Это в нашей стране не было бы, а здесь немецкая педантичность, порядок и осторожность прежде всего. Так что не волнуйся, они справятся. Пойдем. Пора.
Впрочем, пройти к зданию банка оказалось не так-то просто: вокруг здания с горящей крышей по всему периметру полиция моментально оцепила площадь, одновременно с локализацией и тушением возгорания началась организованная эвакуация, так что Александру с Сашенькой холодным ветреным утром, дабы не замерзнуть, пришлось возвратиться в кофейню и дожидаться свободного выхода к банку.
– Ты хорошо подумал? Может, не стоит торопиться? – Саша определенно вынужденную паузу для визита в банк восприняла как недобрый знак перед осуществлением задуманного важного дела.
– Не верю я в подобные приметы. Стечение обстоятельств не есть приметы. Все будет хорошо, поверь, Сашенька.
– «В этом мире случайностей нет, чуда нет и крайне редки совпаденья», – пел Андрей Макаревич, и я ему почему-то верю.
– Поплюй три раза через плечо, маленькая… Что может быть не так? Нас с тобой застрелят, как самых богатых клиентов, как несколько лет назад застрелили председателя правления «Дрезднер банка» Юргена Понто?
– Кто его застрелил? И за что? – удивилась Саша, оставив на кофейной чашке след от красной помады.
– Некто Сюзанна Альбрехт. С Юргеном она была знакома лично и летом 1977 года проникла в его загородный дом под Франкфуртом-на-Майне. Будучи активисткой террористического движения, дама не хотела убивать, вместе со своими сообщниками они намеревались только похитить банкира, но тот оказал сопротивление и тогда его убили. На следующий же день ответственность за убийство взяло на себя движение РАФ «Красный рассвет».
– Страсти-то какие… Что это за движение?
– Оппозиционное по отношению к государственной власти. Оно призвано осуществить мировую революцию путем вооруженной борьбы с американским империализмом.
– Странно, что движение родилось не где-нибудь, а в Германии. Надеюсь, нам это не грозит, лично у меня больших денег нет, и убивать меня не за что… Разве что бывшего председателя провинциального горисполкома за принадлежность к последнему поколению советской хозяйственной элиты.
Саша игриво перевернула вверх дном чашку Александра из-под кофе, дождалась, когда гуща осядет на блюдце, десертной вилкой нарисовала сердечко и вдруг вспомнила:
– Ты был похож на Пьера Ришара… Такой же смешной, немного неуклюжий, с большой копной вьющихся волос и грустными глазами, как у настоящего клоуна. Ты и сейчас на него похож, но тогда у меня был любимый фильм «Игрушка» с участием французской кинозвезды. Сто раз смотрела, и, когда впервые тебя увидела на школьной торжественной линейке (ты тогда ленточку перерезал, символические ключи знаний вручил Светке из параллельного класса в белом дурацком длинном переднике), я подумала: вот он, Пьер Ришар, моя «игрушка». Нет, я, разумеется, знала, что ты – успешный мэр города, большой начальник, столько всего для людей сделал, сумел решить вопрос о переподчинении города с районного на областной уровень… Но ты был таким важным и в то же самое время застенчивым и простым, не похожим на чопорного чиновника с толстым животом и неумной рожицей…
– Подумать только, школьница… Какой это был год?
– 1987-й…
– Да… Шесть лет прошло… В выпускном классе хоть училась? – засмущался Александр.
– Да, а в голове уже мысли были о любви… Но представить себе, что подобные мысли сбудутся, не могла…
– Я тем более. Нам пора. Идем?
– Болдырэва Элекзандра? – служащий банка, сверяя фото в паспорте, едва вымолвил фамилию и имя девушки с неподражаемым немецким акцентом.
– Я-я, гутен морген! – подтвердила Саша, практически выдав весь свой скудный немецкий словарный запас.
Банковский клерк в черном элегантном костюме неторопливо и по-деловому распечатал несколько документов, аккуратно собрал их в стопку, разделил экземпляры и ловко соединил нужные страницы степлером. Далее последовала вежливая улыбка и длинная речь, из которой девушка не поняла ровным счетом ничего.
– Что он сказал? – Юная спутница Александра непонимающе бросила на него взгляд.
– Прочитал лекцию о мерах предосторожности. Ты подписывай, я тебе все объясню потом. Wir können in den Tresor gehen? (Мы можем пройти в хранилище?) – тут же обратился к служащему Александр.
Все трое двинулись по нескончаемо длинному коридору, чтобы вскоре спуститься на лифте в темное хранилище, вход в которое служащий банка открыл одновременно несколькими длинными и короткими ключами. Когда массивные двери наконец поддались, он включил свет и пропустил клиентов внутрь, а сам остался дожидаться снаружи. Привыкнув к яркому свету, Саша огляделась, заметив по всему периметру помещения множество депозитных ячеек от пола до потолка.
– Мне как-то точно такое же зрелище приснилось, только в каждой ячейке миниатюрные, размером с младенца, люди, и в одной из них – я, и все мы как будто летели в звездном космосе, и так спокойно было на душе… Мне казалось, что именно так выглядел загробный мир… Что граждане хранят здесь? Ценности? Разве нельзя хранить их в сейфе дома за какой-нибудь картиной на стене? Стоило так далеко ехать?
– Хранить ценности в домашних сейфах тоже не слишком надежно: для профессиональных воров вскрытие стандартного несгораемого сейфа – дело нескольких минут. А после кризиса из-за распада СССР я могу доверять только иностранным банкам.
Александр отыскал нужную ячейку, открыл ее и извлек оттуда продолговатый ящик. На столе, специально оборудованном для клиентов депозитария, с должным пиететом пересчитал несколько десятков пачек со стодолларовыми купюрами, пересмотрел хранимые важные документы и с гордостью показал возлюбленной несколько золотых слитков. Однако, вопреки возбужденному состоянию Александра, к запаху чужих денег неискушенная Сашенька была совершенно равнодушна. Равно как и к своим, точнее, к их отсутствию.
– Запомнила?
– Зачем ты мне все это показываешь?
– Чтобы в крайнем случае ты могла это взять без меня…
– Не понимаю, зачем мне это делать без тебя?
– Всякое может случиться… – Александр аккуратно упаковал содержимое ячейки обратно, закрыл ее на все замки и на выходе из депозитария вернул ключи.
– Так, все дела на сегодня окончены. Гулять? – с решимостью воскликнул, слегка подпрыгнув, Александр, и копна его кудрявых выцветших волос игриво встрепенулась и улеглась на место.
Держась за руки, пара пробежалась по темным аллеям Тиргартена, как оголтелые великовозрастные детки, они попрыгали на ступеньках памятника Советской Армии, сокрушившей фашизм в 1945-м, и остановились у Бранденбургских ворот, ибо к полудню так устали, что двигались, как лунатики, на прямых ногах…
– Сфотографируемся? – предложил Александр и обратился к местному фотографу, который тут же снял парочку на Polaroid. – Теперь надо что-нибудь тебе купить. По магазинам?
– А где взять силы?
– Откроется второе дыхание, поверь!
Шопоголиком Саша никогда не была. То, что она увидела в немецких магазинах, повергло ее в настоящий шок: множество ярких платьев, костюмов, пуловеров и модных потертых джинсов меркло по сравнению с ломящимися от невиданных продуктов полками супермаркетов. Разноцветные макароны и спагетти, кустистые ананасы и зрелые бананы с помидорами, сорок с лишним видов шоколада в невероятных обертках, огромные головки сыра и свежие мясные нарезки без костей манили и звали: «Съешь меня». Простой симпатичной, не всегда сытой двадцатидвухлетней гражданке с постсоветского пространства по имени Саша, ежемесячно переживавшей талонную систему на сахар, муку, крупы и под Новый год – на шампанское, оставалось только смаковать яркую диковинную жевательную резинку и недоумевать, почему в стране, победившей фашизм, ничего подобного в помине нет.
– Саша, смотри, великолепное дополнение к твоему платью, – в витрине очередного бутика Александр обратил внимание на красную маленькую дамскую сумочку из тонкой, искусно выделанной кожи.
– Милый, ты и так уже столько всего накупил! Куда мне с ней ходить, разве что на районный рынок?
– И все-таки. Настаиваю. Может, я поведу тебя в музей?