Город словно устал за зиму от жгучих морозов и, обрадовавшись приходу весны, веселел на глазах. Звенели капели, быстро таял снег, обнажалась прошлогодняя грязь дорог и тротуаров. Едва прогретые пригорки торопливо покрывались цветами мать-и-мачехи. Вызывающе-желтые пуговки-чародейки притягивали взгляды прохожих, их лица светлели и расплывались в улыбке. С неукоснительным исполнением небесного сценария весна брала своё.
На третий день после праздника Победы небо покрылось латками кучевых облаков. Они сгущались, и ближе к вечеру сделалось сумрачно. На южном склоне горизонта появилась черная туча. Она тащилась медленно, запугивая людей ослепительными вспышками молнии. Когда густая тёмная масса заволокла большую часть неба, послышался гром. Первые раскаты были негромкими, как бы предупредительными, зато от последующих, в окнах домов задребезжали стёкла. В одно мгновение стало темно и тут же, почти без промедления очумело хлынул дождь.
Алексей Кедров стоял у распахнутого окна и с безучастным видом наблюдал за происходящим. Сегодня утром, после безоговорочной капитуляции врача-онколога, его выписали из больницы. Полтора месяца старенькая однокомнатная квартира пустовала, покрывалась пылью, обрастала по углам паутиной, а он, её хозяин, всё это время валялся на больничной койке.
Развлечений в палате не существовало. Люди хирели от безделья, пухли от сна, покидая постель только по нужде. Сонное царство и отсутствие досуга не раздражали Алексея, с этим обстоятельством он сумел смириться. Особое недовольство вызывали бесконечные анализы и обследования, результаты которых не оглашались.
Зачем, спрашивается, лицемерить и скрывать диагноз, называя раковую опухоль доброкачественной? Вполне понятно, что долг врача – лечить, для того он и состоит в штате клиники. Но пациенты все разные и, вероятно, должно быть исключение из правил. Это логично. Не всегда скрытая правда является единственной возможностью сохранения психического равновесия. Зачем лгать, к примеру, людям, прошедшим огонь, воду и медные трубы? Зачем обманывать его, офицера ГРУ в запасе, избороздившего горы Афганистана вдоль и поперёк, которому не раз приходилось заглядывать в глаза бледнолицей стерве с косой?
Впрочем, диагноз себе Алексей поставил самостоятельно ещё неделю назад, когда надумал сбрить бороду. Он заглянул в зеркало и поморщился, увидев своё отображение. «Не тянет моя болячка на доброкачественную опухоль, Иван Александрович, – мысленно изрёк он, обращаясь к лечащему врачу. – Другим недугом попахивает».
Из зазеркалья на Алексея смотрел совсем незнакомый человек. Разглядывание продолжалось недолго, острый глаз выхватил все изменения мгновенно. Лицо уже не дышало здоровьем, как прежде, кожа приняла землистый оттенок, а карие глаза с чистыми белками неузнаваемо потускнели, будто запылились, и глубоко запали в глазницах. Оценив свою наружность на три с минусом, Алексей не запаниковал. Выдержка и хладнокровие в очередной раз взяли верх. Он тихо спросил виртуального двойника:
– Как думаешь, брат, сколько мне ещё отмерено? Месяц, два, три?
Немой двойник перестал шевелить губами и пристально смотрел из недосягаемого мира. Вымученно улыбнувшись, Алексей вернулся в палату.
Вчера утром, как обычно, был обход. Иван Александрович подошёл к кровати Кедрова, присел на край. Панцирная сетка встрепенулась и жалобно всплакнула.
– Что за печаль? Почему лицо постное? – спросил он, подбросив вопрос-болванку для зацепки к беседе.
Чаще всего больные поддаются на такую уловку, начинают откровенничать. Кто-то принимается ныть или жаловаться, кто-то в подробностях описывает появившиеся боли, недомогания, отсутствие аппетита и много другое.
Иван Александрович был из разряда тех врачей, которые искренне разделяют страдания пациентов и всячески стараются им помочь, пусть даже в виде словесных пилюль. Он внимательно выслушивал каждого, одобрительно кивал, успокаивал, если требовалось, оказывал посильную помощь. Пообещав скорого выздоровления, с весёлой улыбкой покидал палату. Психологический манёвр оттачивался годами и приносил определённый успех: обречённые на смерть больные начинали верить в чудо, настроение их повышалось.
Алексей не клюнул на наживку врача. С его стороны не последовало ответа, лишь в уголках губ промелькнула усмешка.
– Может быть, сестра не уделяет должного внимания? – продолжил допытываться Иван Александрович, разыгрывая очередную карту. – Знаю я Веруньку, хорошо изучил её взбалмошный характер. Бывает, не выдержит, вспылит, а потом переживаний хватает на весь день. Молодая девица, что с неё взять?
Он по-отечески ласково засмеялся.
Игра в молчанку не получалась. Алексей понял, что без собеседования не обойтись. Разговор с доктором начистоту был необходим и созревал в нём с каждым днём, и вот сейчас, очевидно, сам Бог подталкивал его реализовать замысел.
– Причина не в сестричке вовсе, – медленно проговорил Кедров. – Наоборот, девушка мила и расторопна, винить её в чём-то нет оснований.
Алексей сознавал, что поступает бестактно, но желание поскорее выбраться из больничной ловушки заставляло его высказать всё, что вынашивалось в голове в последнее время.
Он наклонился к доктору и, чтобы разговор не дошёл до посторонних ушей, продолжил шёпотом:
– Вся причина кроется в вас, Иван Александрович.
– Во мне? – На лице врача появилось неподдельное удивление. – Чем же я омрачил вас?
– Долгим и упорным молчанием, – не церемонясь, высказался Алексей. – Больше месяца я провалялся на этой койке. Безропотно следовал всем вашим советам, принимал процедуры, сдавал анализы, глотал лекарства, и что? Где результат? Высох, как осенний лист. Если уж полная безнадёга – скажите об этом честно. Зачем лицемерить? Зачем держать меня в заточении?
Иван Александрович от неожиданности растерялся. Потом, придя в норму, нахмурил брови, и, судя по всему, принялся мысленно подбирать слова для ответа. Прошло не меньше минуты, прежде чем он собрался с мыслями.
– Понимаешь, Алексей, в твоей болезни не всё так просто… – врач коротко вздохнул. Слова оправдания застревали у него в горле – врать Иван Александрович не умел. – Клятва Гиппократа не даёт мне права раскрывать врачебную тайну.
– Зато я не стеснён обязательствами и могу раскрыть всю правду. Хотите, я помогу вам поставить диагноз?
Алексей улыбался. Его рука ушла под подушку. Через секунду перед глазами врача предстала медицинская энциклопедия, в нужном месте торчала закладка.
– Прочитать? – в выцветших глазах Кедрова мелькнул азарт.
– Эх, прыткий какой! – рассердился Иван Александрович. – За месяц успел получить медицинское образование! Может быть, и я тебе больше не нужен?
– В самую точку попали, Иван Александрович. В ваших услугах я больше не нуждаюсь. Болезнь мне известна, помирать буду дома. Надо полагать, мы поняли друг друга?
Врач молчал.
– Выписывайте меня прямо сейчас, – напористо потребовал Алексей.
Нескольких секунд доктору было вполне достаточно, чтобы определить: решение продумано. На лице больного ни тени страха, ни малейшего отражения паники или отчаяния, совершенно трезвая оценка положения. Иван Александрович вновь пришёл в замешательство. Пока он размышлял, как поступить, Алексей добавил для убедительности:
– Для исцеления остался только один шанс – народные средства. Я должен им воспользоваться. Никакая химиотерапия мне уже не поможет, и вы это прекрасно знаете.
– Ты поступаешь опрометчиво, – с огорчением проговорил доктор. В его голосе улавливались скрытые нотки протеста.
– У меня было достаточно времени, чтобы всё обдумать. В конце концов, жизнь моя и только я вправе распоряжаться ею.
Иван Александрович шумно засопел, сдерживая в себе крайнее неудовольствие.
– Очень скоро у тебя начнутся мучительные боли, без моей помощи тебе не обойтись, – промолвил он скорее для самооправдания, нежели для укрепления своей правоты.
– Не беспокойтесь, доктор, за морфием не приползу, – глаза Кедрова сузились, в них вспыхнул огонь победы.
Минут пять Иван Александрович говорил на нейтральные темы, потом встал и, пообещав распорядиться насчёт выписки, тихо удалился. Так Алексей покинул осточертевшую палату.
Ливень продолжался недолго. Стремительно излившись, облегчённая туча незамедлительно укатила за горизонт. Алексей долго ещё стоял у раскрытого окна, до тех пор, пока не наступил вечер, пока на улице не стало смеркаться. Всё стоял и думал. Стёкла противоположного дома, недавно горевшие золотом угасающего солнца, быстро потухли, будто чья-то невидимая рука надавила на клавишу таинственного выключателя. Глазницы окон то тут, то там стали заполняться уже другим светом – люди зажигали люстры. Увлажнённый дождем воздух успел охладиться, с улицы потянуло сыростью.
Алексей закрыл окно и прошёл в комнату. Остановившись в раздумье посередине, взял со стола пульт и включил телевизор, после чего плюхнулся в кресло. Сложившаяся ситуация требовала осмысления. Алексей был уверен, что полностью контролирует себя, однако мрачные мысли, всё-таки, не покидали его. Где-то глубоко внутри появился необычный холодок.
«Как же так, – думалось ему, – пришла весна, всё вокруг воспрянуло к жизни, цветёт, наливается соком, благоухает, а мне, почему-то, именно в эту пору суждено безвозвратно покинуть такой прекрасный мир, уйти из него навсегда. Почему? Кто управляет всем этим? По какому принципу? Кто отмерил мне время пребывания на Земле? Ещё недавно жизнь летела, словно иномарка на скоростной автостраде, и вдруг совсем неожиданно жизнь-авто резко взвизгнула тормозами и зависла над пропастью. Всё, путь закончен, впереди непреодолимое препятствие».
Усилием воли Алексей заставил себя отбросить мрачные мысли, которые вызывали противные ощущения под ложечкой. В этом момент ему казалось, будто душа заполнялась вакуумом. Взглянув на экран телевизора, он попытался сосредоточиться на новостях. Известный телеведущий беззвучно шевелил губами. Алексей вспомнил, что звук пропал как раз перед уходом в больницу. На секунду у него появилось желание швырнуть пульт на пол и выдернуть шнур из розетки. Но он не успел этого сделать. Порыв сильного раздражения остановили десантники, появившиеся на экране. Показывали родное Рязанское училище. Курсанты отрабатывали приёмы рукопашного боя.
Когда-то Алексей с большим трудом преодолел его стены. Конкурс был большой, и даже хорошие оценки, полученные на вступительных экзаменах, не давали гарантии на успех. Конкурсная комиссия тогда, по всей вероятности, на чашу весов поставила детдом, в котором продолжал воспитываться Алексей. Его зачислили. Потом была учёба, были друзья. Алексей мысленно перенёсся в годы учёбы. В памяти всплыло одно из увольнений в город…
…Стоял пышущий зноем июль. Закончилась летняя сессия, и через пару дней курсантам предстояло отбыть в летние лагеря. Алексею и двум его однокашникам удалось вырваться в увольнение. Город плавился под лучами палящего солнца. Изнывая от жары, друзья приземлились на скамейку в тени развесистого дерева. Хотелось пить.
– Эх, пивка бы сейчас! – мечтательно протянул Витька Грачёв. Сощурив один глаз, он посмотрел на друзей и сглотнул загустевшую слюну.
– Ага, из холодильника, – согласился Сергей Кряжев, представив на миг в руках запотевшую бутылку «Жигулёвского».
– Ша, мужики, ваше желание вполне может материализоваться, – Алексей кивком головы указал на парня с бутылкой в руке. – Где-то же он добыл свой пузырёк?
– Эй, друган, где брал напиток? – громко спросил Грач, когда парень поравнялся с их скамейкой.
Обладатель пива с ответом не спешил. Он вызывающе приложился к горлышку, его кадык завораживающе дернулся несколько раз.
– Ты что, немой? – не выдержал Грач и угрожающе привстал.
Уловив в глазах крепких десантников грозный блеск, щуплый очкарик скороговоркой отрапортовал о местонахождении торговой точки.
Через полчаса распаренные жарой курсанты с неописуемым наслаждением посасывали пиво. Им было хорошо. Мир казался прекрасным и удивительным, а мысль о военном патруле они выбросили из головы. Мимо проходили люди, они улыбались, шутили и, если бы вдруг в толпе замелькала повязка патруля, несомненно, предупредили бы курсантов об опасности. Друзья сидели и балагурили, наслаждаясь гражданкой.
Впереди показалась пожилая цыганка в окружении оравы цыганят. Приблизившись к десантникам, она остановилась. Чёрные глаза с лилово-красной поволокой остановились на Кряже.
– Давай, дорогой, погадаю тебе, – цыганка схватила Сергея за руку. – Расскажу всю правду, ничего не утаю.
– Отвяжись, худая жизнь! – Кряж отдёрнул руку. – Без тебя знаю, что ждёт меня впереди.
– Погоди, Серый, не спеши. – Грач вскочил со скамейки. – Погадай мне, – обратился он к гадалке. В его руке лежал рубль.
– Хочу знать, когда в моё сердце вонзится стрела Амура. Только давай без лишних слов о дальней дороге, говори кратко.
Цыганка выкрикнула что-то на своем языке, и черномазая ребятня отскочила в сторону.
– Дай твою руку, – попросила она Виктора.
Тот безропотно повиновался. Глаза гадалки заходили по ладони Грача, беззвучно зашевелились губы. Неожиданно она отбросила руку Виктора.
– Возьми деньги назад, – потребовала цыганка. – Гадать тебе я не буду.
– Как не будешь? – обиделся Витька. – Ему будешь, мне не будешь. Ты что, гадаешь выборочно или врать совестишься?
– Негоже так говорить со старой цыганкой, – послышался укоризненный ответ. – Я предсказывала судьбы многим людям и не ошиблась ни разу.
– Так в чём же дело? Гадай! – не унимался Витька. – Или тебе рубля мало? На, возьми ещё один. – Грач протянул гадалке завалявшуюся в кармане мятую купюру.
– Убери, – приказала цыганка.
О чём-то поразмыслив, она вновь взяла Витькину руку.
– Не гневайся, красавец, но судьба у тебя незавидная. Затаится в тебе болезнь тяжёлая, но умрешь ты не от неё, а из-за неё, и случится это ровно через три года.
Витька смеялся, отпускал реплики и, естественно, не верил ни единому слову гадалки. Пиво «Мартовское» сделало своё дело. Друзья вошли в азарт и настояли на гадании каждому из них. Глядя на захмелевших парней, цыганка больше не противилась. Кряжу она предсказала повстречать кончину вдали от Родины, где-то среди азиатских гор. Назвала и дату смерти. Наконец очередь дошла до Алексея. Когда цыганка взяла его руку, их глаза встретились. Весёлые, карие Алексея и чёрные, как ночная бездна, пронзительные и жгучие – её, предсказательницы судьбы. Гадалка некоторое время сверлила Алексея глазами-буравчиками, потом её взгляд затуманился, перешёл в фазу некоей отрешённости. Она смотрела на парня и не видела его. Казалось, цыганка окаменела, и дух её в это время витал где-то далеко за пределами Земли. Выйдя из транса, произнесла:
– У тебя хорошая судьба. Жизнь ты свяжешь с Богом, будешь служить апостолом. Твой земной путь помечен прерывистой линией – несколько раз ты умрёшь и воскреснешь.
Цыганка резко повернулась и ушла, забрав своих немытых цыганят. Они подняли невообразимый гвалт, который навсегда поселился в лабиринтах мозга.
В тот душный день друзья благополучно допили пиво и вернулись в казарму. Через сутки весь личный состав отбыл в летние лагеря, и они забыли о предсказаниях чокнутой цыганки.
Первое предсказание сбылось на пятом курсе, ровно через три года после памятного увольнения. Витька Грачёв внезапно заболел. Врачебная комиссия определила прогрессирующее заболевание мозга. Его комиссовали и отчислили из училища. Родители расстарались и нашли в Москве какое-то медицинское светило. Витька отправился в столицу. К тому времени у него появились периодические головокружения. Остановившись в гостинице, он почувствовал себя плохо и решил открыть окно. Голова закружилась, Витьку качнуло. Для его роста подоконник был низким, и Витька выпал из окна. На похоронах Алексей и Сергей ни словом не обмолвились о встрече с гадалкой, но мысленно каждый для себя сделал первую зарубку.
Прошло несколько лет, молодые офицеры оказались в Афганистане. Сергей Кряжев шёл с дозором и напоролся на засаду. Умер на руках Алексея. Умирая, успел прошептать:
– Права оказалась… шельма. Всё сошлось… год в год. А ты, Лёха… живи, тебе ещё предстоит… работа апостола…