Пейзаж за окном напоминал японскую гравюру. Подкрашенные закатом курчавые облака точно лежали на пока ещё безлиственных ветвях тополя и превращали его в диковинное дерево.
– Всё! Я иду гулять! – сказала Мирослава Волгина, встав со стула.
Дон – пушистый кот цвета тёмного шоколада – сощурил огромные янтарные глаза, потянулся и спрыгнул с плетёного кресла, где сладко дремал после сытного завтрака.
– Да, действительно, прогулка в такое чудесное утро нам не помешает, – согласился Морис, сотрудник детективного агентства, возглавляемого Мирославой.
Шура для друзей и Александр Романович Наполеонов для всех остальных, следователь по профессии и друг детства Волгиной, ничего не сказал, просто с тяжёлым вздохом выбрался из-за стола, на котором ещё оставался недоеденный яблочный пирог, и присоединился к остальным.
Едва они вышли из дома, как будоражащий воздух весны захватил их в свои объятия, подул на ресницы, прильнул к губам и напоил допьяна волшебным напитком предвкушения, восторга и чего-то неизъяснимого и неземного, что почти каждый из нас вкушает на пороге так много обещающей весны. И мы, потеряв голову, надеемся, верим, спешим ей навстречу и следуем по пути, ею указанному…
И так каждый год, независимо от того, пять нам лет, двадцать пять или сто.
– Посмотрите! – воскликнула Мирослава. – Мать-и‐мачеха. – И она присела на корточки перед небольшим жёлтым цветком, немного похожим на одуванчик.
Дон понюхал цветок, чихнул и сел рядом.
– Листья мать-и‐мачехи можно добавлять в салат, – проговорил Морис, – моя мама всегда так делала, когда мы выезжали на дачу.
– Опять есть траву! – возмутился Шура.