Меня подкосил приступ. Честно говоря, я ожидал худшего, еще по прибытию в Большие Лопухи нарисовав себе долгие немереные страдания, но все произошло на удивление быстро. Привычная фаза симптомов, лихорадка, а потом темнота забрала меня, милосердно притупив страх. Я просто плыл по течению черной реки и временами видел сны. Алые сны, это казалось важным.
Порой всплывало лицо матери, отца и брата, но все чаще я видел Милораду.
Да, все чаще – ее. Последний сон был невероятным, стыдным до жгучего чувства в груди и… восхитительным, как стремительный полет в облаках.
Я целовал Милу – почему-то в шею, переходя на белое плечо, и ей нравилось. Гхар побери, она меня не оттолкнула! Отвечала не Фелу, искушенному во многих вопросах, кроме прямых обязанностей дофина, а мне. Второму принцу Ленсару. Нет, просто Ленсу, ведь даже наши титулы ей неизвестны. Хм, ответ прост – потому что это всего лишь сон. Видения, навеянные лихорадкой.
А еще меня переполняла энергия. Никогда еще я не чувствовал себя настолько сильным, быстрым и ловким, как в этом сне. Настолько счастливым.
Поэтому возвращение в реальность встретило болезненным разочарованием. И, получается, я все еще жив, раз чувствую этот пронзительный холод утраты безумно важного? Ведь мертвецы, насколько мне известно, не чувствуют ничего.
Я до последнего тянул и не открывал глаза, но едва слышный стон разорвал тишину дурным предчувствием. Мила… на моих руках… вся в крови!
Да, в первое мгновение так и показалось, что с ног до головы, но когда я обуздал панику, справедливо решив, что она мне точно не помощник, то смог рассмотреть детали.
Платье девушки напиталось еще теплой багровой влагой, и я разорвал ткань, плюнув на приличия – какие, к гхару, приличия, когда нужно осмотреть рану. Уложил Милу на постель – теперь мы поменялись местами – и метнулся к тазу с водой, в котором смачивали мои компрессы. Кто в мое отсутствие посмел сотворить такое? К счастью, нашелся и кусок чистой тряпицы. Как мог, подрагивающими руками, я обтер тело, но… раны не обнаружил. Если не считать за ранение несколько красноватых точек на шее и у ключицы, как от укуса насекомых. Или змеи. От их вида меня накрыло странное чувство, словно приблизился к разгадке и вот-вот пойму, но ответы ускользнули, как предрассветный сон.
Все очень странно – словно кто-то пролил кровь НАД ней, как в древних ритуалах, но, в таком случае, чью? И почему Мила не приходит в себя? Дышит, да, но в остальном слишком бледна и слаба.
Нюхательных солей здесь явно не держали, поэтому я похлопал ее по щекам – стараясь не переборщить.
Получилось! Придворный лекарь Вейден мною бы гордился. Смутно мелькала мысль о моем чудесном исцелении, но тут небесные глаза Милы распахнулись.
– Ты жива!
– Л-ленс… – в ее глазах было узнавание и… легкий страх.
– Скажи, что с тобой случилось! Кто причинил тебе вред? Нет, подожди, ничего не говори! – налил в кружку укрепляющего отвара, опять же, подготовленного для меня, и поднес к ее губам.
Милорада сделала глоток, а взгляд то и дело возвращался к моему подбородку и ниже. Что-то не так?
– Я… в порядке, – дочь егеря попыталась сесть, но пошатнулась и упала на подушку, – а ты? Вижу, тебе гораздо лучше.
Она слабо улыбнулась, и у меня немного отлегло от сердца – ровно настолько, чтобы осознать приглушенные до того ощущения. Например, неприятной влаги на левом боку и запекшейся корки на лице.
– Я ничего не понимаю, но мне лучше прежнего, – да, в остальном меня все так же переполняла сила, – но кто навредил тебе?!
Она молчала и… отводила глаза.
– Милорада, скажи мне! Ты же понимаешь, как это важно. Твой отец дома? Надо проверить двери…
– Постой.
– Да, Мила?
– Приходила ведьма, знахарка…
Я напрягся. Егерскую дочь совершенно не заботили взлом и нападение, она так спокойно говорила про какую-то знахарку, что наверняка приходила ко мне. Это было так неправильно. Будто мир сошел с ума, а потолок поменялся местами с полом.
– Она сказала, что ты проклят, Ленс. Это не болезнь, а проклятие.
Что-то подобное я подозревал, но не позволял мыслям развиться.
– Она меня исцелила, но что с тобой? Ты мне ответишь, наконец?!
– Ведьма не исцеляла тебя, ты… все сделал сам.
И она так поспешно отвела взгляд от моего подбородка, что я метнулся к единственному старому зеркалу – наполовину почерневшему от времени, но оно позволило увидеть запекшуюся кровь. Много, очень много крови. Провел языком по губам и поморщился от терпкого соленого вкуса.
Что-то он мне напоминает. «Лекарство»…
И в памяти всплыли отрывистые картинки – мы сидим с Милорадой вдвоем, я наклоняюсь к ее шее, на белой коже появляются проколы от небольших и острых, как бритва, клыков.
Автоматически провел языком по губам и, к счастью, ничего такого не обнаружил. Но я был уверен, что оно там было! Солнце, кто-нибудь, уберите это из меня!
Дикому желанию броситься к тазу с водой и отмываться, пока не сдеру кожу до костей, помешало только одно – состояние Милорады.
– Я выпил твою кровь, – произнес, не до конца веря в то, что у меня повернулся язык. Пусть Мила посмеется, пусть найдется любая другая причина для произошедшего, но, пожалуйста, во имя всех богов, пусть это окажется дурным сном!
– Сядь рядом, – тихо попросил Мила – скосив на нее один глаз, увидел, что она уже запахнула одежду, – мне нужно сказать кое-что важное.
Она не отрицала.
– Чтомто еще важнее? – из меня рвались то ли рыдания, то ли хохот, – мне лучше держаться от тебя подальше. От тебя, ото всех. Прости, если сможешь.
– Я уверена, что вас с братом занесло в наш богами забытый край неспроста, – Мила приподнялась, отпив отвара из кружки, – ты должен был узнать правду. На все воля Солнца, не вини себя.
Наверное, в ее словах был смысл. Но я только недоумевал.
– Почему ты не бежишь от меня? Не ненавидишь? – мой голос все-таки сорвался.
– А должна? – Мила ровнее села на кровати, – ты ни в чем не виноват. Ты родился таким, ты не можешь этого изменить. Какой смысл ненавидеть себя за то, на что ты не можешь повлиять? Просто потому, что это уже свершилось.
– Я… не могу этого принять. Всю жизнь от меня скрывали правду, – не понял, в какой момент сгоряча хлопнул ладонью по дубовому столу, и тот жалобно скрипнул. Не замечал раньше за собой такой силы, хотя и слабаком никогда не был – снарр, все-таки. И нас с братом всегда тренировали лучшие учителя.
– Твои родители оберегали тебя, – голос Милы был таким успокаивающим, что хотелось закутаться в него, как в кокон, но нельзя забывать, что я для нее опасен. Страшно подумать, что могло случиться, оторвись я от нее чуть позже. Спустя каких—то полчаса или меньше передо мной лежал бы хладный труп. Я внутренне содрогнулся, стремясь стереть из головы эту картинку, но она настойчиво маячила перед глазами. Мила, белая как снег. С широко распахнутыми глазами, навеки застывшими в одной точке.
И да, насчет родителей она была права. Отца с матерью вела любовь, они наверняка надеялись, что я никогда ни о чем не узнаю. И не догадался бы, по крайней мере ближайшие пятьсот лет, пока не набрался мудрости, свойственной эльфам-старожилам. К слову, отец весьма молод по снартарийским меркам, всего-то двести пятьдесят лет. Ерунда по сравнению с главным погонщиком Майлерисом, например. Когда выберемся (хм, хорошо, что я говорю «когда» вместо «если»), есть смысл поговорить именно с ним. Он может что-то знать о моем проклятии, как его снять. Потому что жить с ним я не мог. Каждые две декады пить кровь – даже в виде «лекарства», но зная, что это кровь, все равно будет воротить до тошноты. Но теперь я, по крайней мере, знаю, с чем имею дело. Вовремя принять «лекарство» – и все, живи спокойно до следующего раза. И я больше не ограничен стенами дворца, я наконец-то смогу осуществить мечту и объездить весь мир. Похоже, Мила снова сокрушительно права – боги сами привели меня сюда, в эти забытые Солнцем Большие Лопухи.
– Ты расскажешь об этом? Кому-нибудь? – родился новый животрепещущий вопрос.
– Кому? И зачем? – она потуже подвязала воротник, чтобы скрыть следы укуса, но платье по хорошему все равно следовало поменять. Как и мою одежду. В качестве компромисса, мы оба накинули плащи.
– Отцу, например. Или моему брату.
– А что это изменит? – Мила не переставала поражать своей мудростью, – отцу эти знания не пригодятся, а говорить или нет своему брату – решать только тебе.
– Что говорить? – донеслось с порога и тут же переросло в радостный вопль, – ты очнулся!!! Ленс, братишка!!!
Я неуверенно сжал Фела в ответных объятиях, и тот чуть поморщился (неужели от боли?), не переставая радостно посмеиваться.
– Вижу, тебе и правда стало легче. Ты исцелился?!
– Должно быть, Солнце помогло, – отмахнулся я, не зная, что сказать. Конечно, скрывать от брата всю жизнь я не собирался, но сейчас был… мягко говоря, не тот момент. Не сейчас, когда его глаза сияют счастьем. И когда я сам не до конца понимаю, как реагировать на правду о себе.
– Вы должны это видеть! – влетел взмыленный Ахвик, и неизвестно, что бы я вообразил в обычном состоянии, – Стена, то есть метель, исчезла!
Я понял, о какой стене речь – когда оборачиваешься назад к шаманской границе, вьюга за ее пределами стоит как непреодолимая серая стена во все небо.
– Это правда? – не ожидал, что все будет так просто, и чуть не расхохотался – исчезни она днем ранее, ничего бы не случилось, я бы ничего не узнал, – Фел… Федор, твоя сила вернулась?
– Скорее всего, это работа отцовских магов, – улыбка братца чуть потухла. Наверняка, пятой точкой чувствует, какой нагоняй получит от отца. Мать на сносях, а он заставляет весь двор с ума сходить от беспокойства. О Солнце… надеюсь, с матушкой и ребенком ничего плохого не произошло.
А спустя пару мгновений деревянную клетушку помещения озарил свет телепортационного кристалла. Спаси Солнце нас всех. Отец. Никогда не видел его таким – карающим и безжалостным, словно вырванным с поля битвы. В простой воинской одежде, с легким мечом на поясе и луком за спиной, он цепко осматривал все, что попадало под прицел его знаменитых изумрудных глаз, столь редких для снарров.
Испуганным мышонком замер Феликс-младший, и не скажешь, что дофин, Ахвик начинал что-то понимать и согнулся в поклоне, а мы с Милой просто смотрели на императора во все глаза.
Неужели она тоже поняла, кто перед ней? А отец почему-то зацепился взглядом за нее, заставив девушку поежиться. Даже что-то пробормотал себе под нос, и раньше я бы не разобрал, но усилившийся слух, улавливающий дыхание всех присутствующих, угодливым доносчиком передал – «Клер? Нет…»
Новый взгляд-выстрел настиг Фела, и вот уже брат верещит, как поросенок, когда его при всех оттаскивают за чувствительное эльфийское ухо.
– Это я прошу прощения за эту сцену, – изящно кивнул Феликс Элвелор, уже спокойнее оглядывая Милу и почти не обращая внимания на егеря, – а с вами обоими мы поговорим дома.
Третий выстрел достался мне – но куда более щадящий. А вдруг… мелькнула мысль… вдруг отец всегда относился ко мне как к… больному? Как к… не такому? И, соответственно, предъявлял другие требования.
Нет, ну так можно до чего угодно додуматься – просто дофин разгильдяй и гуляка, каких мало, и батюшка прекрасно об этом осведомлен.
– Отец, – подал я голос, прокашлявшись, – эти люди спасли нас от верной смерти. Вынесли из пурги. Их нужно отблагодарить.
– Да! – с энтузиазмом отозвался Фел-младший, радуясь даже небольшой отсрочке экзекуции, – я бы предложил им достойное место в столице. Возможно, даже при дворе, – при этом он подарил Миле такую улыбку, что я начал закипать.