Я родилась со сломанным сердцем.
День, когда я появилась в этом одиноком маленьком мире, стал также датой моей первой смерти. Тогда еще никто не заметил сердечную патологию. В 1975-м все было не таким продвинутым как сейчас, и синюшный оттенок моей кожи списали на травматические роды. Я родилась ногами вперед, что еще больше все усложнило. Усталый доктор сказал моему отцу выбирать между мной и моей матерью, объяснив извиняющимся тоном и лишь с намеком на нетерпение, что он мог спасти только одну из нас. Мой отец, после мимолетного колебания, за которое впоследствии расплачивался всю жизнь, выбрал свою жену. Но акушерка убедила меня дышать – вопреки всем их прогнозам и моему благоразумию – и незнакомцы в больничной палате заулыбались, когда я заплакала. Все, кроме моей матери. Она даже не смотрела на меня.
Моя мать хотела сына. Когда я родилась, у нее уже было две дочери, и она дала нам имена цветов. Мою старшую сестру зовут Роуз, что оказалось до странности уместным, потому что она красивая, но не без шипов. Следующей, на четыре года раньше меня, появилась Лили. Средняя дочь в нашей цветочной семье бледная, симпатичная, и для некоторых ядовитая. Моя мать какое-то время вообще отказывалась давать мне имя, но когда время пришло, меня назвали Дейзи[1]. У нее всегда есть только план А, поэтому она не дала нам запасного варианта в виде вторых имен. Но даже из цветочных имен можно было выбрать любое другое, но она решила назвать меня как цветок, который часто срывают, затаптывают или вплетают в венки. Ребенок всегда знает, если он у матери самый нелюбимый.
Забавно, как люди вырастают в соответствии со своим именем. Будто несколько букв, собранных в определенном порядке, могут предвидеть счастливую или горькую судьбу человека. Знать имя человека и знать его самого – это не одно и то же, но имена – это первое впечатление, по которому мы судим и судимы. Жизнь дала мне имя Дейзи Даркер и я полагаю, я ему соответствую.
Во второй раз я умерла ровно через пять лет после рождения. Мое сердце полностью остановилось на мой пятый день рождения, может, в знак протеста, когда я слишком много от него потребовала, пытаясь доплыть до Америки. Я хотела убежать, но плавать умела лучше, поэтому надеялась добраться до Нью-Йорка к обеду, чуток поплавав на спине. Я даже не выбралась из залива Блексэнд и – технически – умерла, пытаясь это сделать. На этом моя жизнь могла бы закончиться, если бы не наполовину сдувшиеся оранжевые нарукавники, удержавшие меня на плаву, и не моя десятилетняя сестра, Роуз. Она приплыла за мной, дотащила до берега, и вернула к жизни с энтузиазмом выполненным непрямым массажем сердца, сломав мне два ребра. Незадолго до этого она получила свой значок Первой помощи в герлскаутах. Иногда мне кажется, что она об этом пожалела. Я имею в виду, что спасла меня. Значок она обожала.
Моя жизнь не была прежней после второй смерти, потому что тогда все убедились в том, что уже и так подозревали: я сломанная.
Многочисленные доктора, по которым меня таскала мать, когда мне было пять, говорили одинаковые фразы, с одинаковым выражением лица, словно они репетировали по одному и тому же грустному сценарию. Они все пришли к выводу, что я не доживу до своего пятнадцатилетия. Годы исследований это доказывали. Моя патология была редкой, и докторам я казалась захватывающей. Некоторые приезжали из других стран просто чтобы понаблюдать за открытыми операциями на моем сердце; от этого я чувствовала себя одновременно и суперзвездой, и уродцем. Жизнь не сломала мое сердце, хоть и пыталась. Необычная бомба замедленного действия у меня в груди была запущена еще до моего рождения – редкая патологическая ошибка.
Для того, чтобы я прожила дольше отведенного мне времени, потребовался ежедневный коктейль из бета-блокаторов, ингибиторов серотонина, синтетических стероидов и гормонов, поддерживающий меня и биение моего сердца. Если это звучит как что-то, требующее кучу сил и времени, это потому, что так и было, особенно когда мне было всего лишь пять. Но дети лучше взрослых привыкают к переменам. Они намного лучше способны получать максимум из того, что им дано, и меньше времени тратят на беспокойство о вещах, которых у них нет. Технически, я умерла восемь раз прежде, чем мне исполнилось тринадцать, и, если бы я была котом, я бы занервничала. Но я была маленькой девочкой, и у меня хватало забот поважнее смерти.
Спустя двадцать девять лет после моего сложного появления на свет, я очень благодарна, что прожила дольше, чем кто-либо предполагал. Я думаю, когда человек знает, что рано умрет, он живет по-другому. Смерть это переворачивающий жизнь дедлайн, и я в вечном долгу перед всеми, кто помог мне задержаться. Я стараюсь отплатить за это, насколько могу. Я пытаюсь с добротой относиться как к другим, так и к себе, и редко нервничаю по мелочам. Пусть у меня не так много материальной собственности, но это никогда не имело для меня значения. И все же я считаю себе довольно везучей. Я все еще здесь, у меня есть племянница, с которой я обожаю проводить время, и я горжусь моей работой – волонтерством в доме престарелых. Как говорит моя любимая пациентка, каждый раз при виде меня: секрет к обладанию всем кроется в том, чтобы знать, что у тебя уже есть.
Иногда люди думают, что я моложе своих лет. Меня не раз обвиняли, что я все еще одеваюсь как ребенок – моя мать никогда не одобряла мой выбор одежды – но мне нравится носить джинсовые платья-комбинезоны и ретро футболки. Я предпочитаю заплетать волосы в затейливые косы, а не обрезать их, и я понятия не имею, как делать макияж. Я считаю, что выгляжу хорошо, учитывая все плохое, случившееся со мной. Единственное визуальное доказательство патологии поблекшим розовым шрамом вырезано в середине моей грудной клетки. Раньше люди пялились, если я надевала что-либо, открывающее его: купальники, свитера с треугольным вырезом или сарафаны. Я никогда их не винила. Я тоже иногда на него глазею; механика моего продленного существования восхищает меня. Эта розовая линия – единственное внешнее свидетельство, что я родилась немного сломанной. Каждые несколько лет за мое слегка дисфункциональное детство, доктора по очереди снова меня открывали, заглядывали внутрь, что-нибудь чинили. Я словно старая машина, которая, вероятно, не должна больше ездить, но за которой очень хорошо следили. Хотя не всегда и не все.
Семьи похожи на отпечатки пальцев; нет двух одинаковых, и они обычно оставляют след. В полотне моей семьи всегда было многовато торчащих ниток. Оно было немного истрепанным по краям задолго до моего появления, и, если внимательно вглядеться, можно даже заметить несколько дыр. Некоторые люди не способны видеть красоту в неидеальном, но я всегда любила свою бабушку, родителей и сестер. Как бы они ни относились ко мне, и несмотря на случившееся.
Моя бабушка – единственный человек в семье, любивший меня безусловно. Настолько, что она написала обо мне книгу, или, по крайней мере, о маленькой девочке с таким же именем. Если мое имя кажется вам знакомым, причина как раз в этом. «Маленький секрет Дейзи Даркер» это бестселлер среди детских книг, написанный и иллюстрированный моей бабушкой. Книгу можно найти почти в каждом книжном магазине мира, зачастую гнездящейся между «Груффало» и «Очень голодной гусеницей». Бабушка говорила, что решила одолжить мое имя для книги, чтобы я – так или иначе – могла жить вечно. Это был добрый поступок, даже если мои родители и сестры в то время так не считали. Я подозреваю, они тоже хотели жить вечно, но вместо этого удовольствовались жизнью на прибыль от книги.
После написания книги у бабушки появилось столько денег, что она не знала, куда их тратить. Хотя вы бы не поняли этого, глядя на нее. Она всегда была щедрой женщиной, когда дело касалось благотворительности и незнакомцев, но не в отношении себя или своей семьи. Она считает, что владение слишком многим заставляет людей хотеть слишком мало, и она всегда колебалась, когда у нее просили подачки. Но это может скоро измениться. Много лет назад, задолго до моего рождения, хиромант на ярмарке в Лендс-Энд сказала моей бабушке, что она проживет восемьдесят лет. Она никогда этого не забывала. Даже ее агент знает, что не нужно уже ожидать от нее книг. Так вот, завтра не просто Хэллоуин, это бабулин восьмидесятый день рождения. Она думает, что он последний, а они считают, что наконец-то заграбастают ее деньги. Мои родственники больше десяти лет не собирались в одно время и в одном месте. Даже на свадьбе моей сестры были не все, но когда бабушка пригласила их в последний раз посетить Сигласс, все согласились приехать.
Ее дом на корнуэльском побережье был местом моих самых счастливых детских воспоминаний. И самых грустных. Там мы с сестрами проводили каждое Рождество и Пасху, а после развода родителей еще и летние каникулы. В моей семье сердце повреждено не только у меня. Я не знаю, принимают ли мои родители, или сестры, или ее агент предсказание хироманта о ее надвигающейся смерти всерьез, но я принимаю. Потому что иногда самые странные вещи могут предсказать будущее человека. Возьмите, к примеру, меня и мое имя. Детская книжка под названием «Маленький секрет Дейзи Даркер» навсегда изменила мою семью и была своего рода предзнаменованием. Потому что у меня правда есть секрет, и я думаю, настало время им поделиться.