Крики прекращаются.
– Ты это слышал? – шепчу я, но Конора нет в комнате.
Я поспешно выбегаю из комнаты, спускаюсь вниз, пересекаю коридор и оказываюсь на кухне. Моя племянница стоит посреди комнаты в розовой пижаме, из-за которой выглядит младше своих лет. Трикси плачет. Опустив взгляд, я понимаю причину.
Бабушка лежит на полу в белой хлопковой ночнушке. Ее глаза закрыты, кожа посерела, на голове виднеется большая рана и лужа крови под ней. Поппинс лежит возле нее и ни одна из них не двигается. Стул перевернулся, словно она стояла на нем и упала. И я вижу кровь на духовке, где она, вероятно, ударилась головой. Все в комнате замирает и затихает, секунды тянутся словно минуты. Даже море с дождем внезапно притихли, когда я оглядываю сцену, будто мой мир поставили на паузу. Звук рыданий Трикси снова проигрывается у меня в ушах. По ее щекам катятся слезы, и я бросаюсь к ней.
– Тихо, тихо, все хорошо. Просто расскажи, что случилось, – говорю я Трикси, опускаясь на пол рядом с бабушкой, стараясь не прикасаться к ней и не ухудшить ситуацию. – Бабуля, ты меня слышишь?
Она не двигается, но Поппинс поднимает на меня грустные глаза и начинает скулить.
– С ней все будет хорошо, девочка. Нам просто нужно сохранять спокойствие…
– Какого черта здесь происходит? Почему ты не в кровати и к чему эти вопли? – спрашивает Лили, врываясь в промозглую кухню в одной розовой шелковой ночнушке. Ее дочь подбегает к ней. Большинство подростков это дети, притворяющиеся взрослыми, но моя племянница еще во многом ребенок.
– О, Боже, – говорит Лили, видя тело бабушки. – Она…?
– Не знаю, – шепчу я.
– Что случилось? – спрашивает Роуз, появляясь из ниоткуда полностью одетой, будто спала в одежде. – Отойдите, дайте я посмотрю.
– Зачем? – спрашивает Лили. – Ты не врач. – Лили подходит на шаг ближе к бабушке, и Поппинс начинает рычать. Я никогда не видела и не слышала, чтобы эта собака себя так вела.
Роуз встает между ними: – Все в порядке, Поппинс, мы просто пытаемся помочь бабушке. Ну же, девочка. Подвинься. – Поппинс слушается, словно поняла каждое слово, и наблюдает с короткого расстояния, склонив голову и тихо скуля.
Роуз осторожно прощупывает пульс, но мне не нужно быть врачом – или ветеринаром – чтобы знать, что это плохо. Рана у бабушки на виске выглядит глубокой, она потеряла много крови, и мне приходится отвести глаза когда я вижу что-то похожее на серое вещество в красной луже на полу. Я видела такой же серый оттенок кожи на лицах слишком многих жильцов дома престарелых, где я волонтерствую, и, боюсь, знаю о чем это говорит.
Конор появляется на пороге – полностью одетый, как Роуз – и я задумываюсь, почему он так долго спускался и где был. Лили отворачивается от него и пытается успокоить Трикси. Тогда-то я замечаю руки бабушки, сжатые в кулаки по бокам. Одной она держит экземпляр «Маленького секрета Дейзи Даркер». В другой зажато что-то вроде сигареты, но, взглянув ближе, я вижу кусок мела. Я вглядываюсь в черную стену в задней части кухни. Рецепты и наброски стерты. Вместо них на доске выведена поэма, прямо как в популярной книге бабушки обо мне. Но слова изменены. Книга начинается строкой: «Родные Дейзи Даркер милее других были». Но поэма мелом на стене сильно отличается.
– Смотрите, – говорю я, и все поворачиваются прочесть ее один за другим.
Родные Дейзи Даркер темнее других были.
Когда одна умерла, вся семья солгала,
на смерть глаза они закрыли.
Бабуля Дейзи Даркер хоть старше,
но не мудрее их.
От ее завещания всех замутило,
этим смерть она себе заслужила.
Отец Дейзи Даркер всю жизнь
под свою песню плясал.
Его эгоизм, его пианино,
свели его в гибельную трясину.
Мать Дейзи Даркер была актрисой
с сердцем изо льда.
Не всех детей своих любила,
роль потерять она заслужила.
Сестра Дейзи Даркер, Роуз, была старшей из трех.
Тихой, красивой и умной, но умрет она одинокой.
Сестра Дейзи Даркер, Лили,
была самой тщеславной из них.
Эгоистичной, избалованной, самодовольной
ведьмой, смерти достойной.
Племянница Дейзи Даркер
была развитым не по годам ребенком.
Но и неспособным выжить
в дикой природе брошенным утенком.
Тайную историю Дейзи Даркер
кто-то должен был рассказать.
Но ее сломанное сердце – лишь начало
того, что нужно узнать.
Семья Дейзи Даркер лгала
слишком много лет напролет.
Свои последние часы перед смертью
они провели, получая свое.
Должно быть, бабушка писала это, когда упала.
– Зачем ей писать такие ужасные вещи о нас? – спрашивает Лили. Роуз и Конор таращатся на поэму, но у них нет ответа на вопрос. Никто из нас не знает, что сказать или сделать. Лили, которой всегда неуютно в тишине, снова заполняет ее своим голосом.
– Я только что поняла, что это Хэллоуин, – говорит она со слабой улыбкой. – Может, это какой-то розыгрыш?
Это правда, бабушке всегда нравилось разыгрывать нас в Хэллоуин. Он был ее любимой ночью в году по ряду причин. Она верила в древние кельтские истоки празднования и напоминала нам о них каждый год на свой день рождения. Кельты, жившие в Англии, Ирландии, Шотландии и Уэльсе больше двух тысяч лет назад, верили, что тридцать первого октября открывается портал между мертвыми и живыми, позволяя большинству душ вернуться на землю. Бабушка всегда верила в призраков, но считала, что они ходят среди нас только в это время года.
– Помните, когда бабушка учила нас играть в «кошелек или жизнь»? Зажигала кучу свечей, пугала нас своими страшными историями? – говорит Лили, словно ожидая, что бабушка сядет и рассмеется над нашей наивностью.
– Это не розыгрыш, – говорит Роуз, вытирая редкую слезу со щеки. – Она мертва.
Бабуля
Бабуля Дейзи Даркер хоть старше,
но не мудрее их.
От ее завещания всех замутило,
этим смерть она себе заслужила.
Бабуля говорила, свою семью она любила,
но так бывало не всегда.
Старуха таила горечь и злость,
о чем не догадывались они никогда.
Она хотела, чтоб сын ее родился девочкой
или не рождался вообще.
Сначала внучки вернули надежду,
но вскоре она оказалась на дне.
Первая слишком умна, вторая слишком глупа,
на третью надежды она возложила.
Но ребенок родился со сломанным сердцем,
а справиться с этим ей было не под силу.
Бабуля жила с одной лишь собакой,
в сетях одиночества.
И смерти приближения опасалась
из-за давнего пророчества.
Как время пришло, никто не знал,
кого винить, когда нашли ее с головой разбитой.
Было сложно скорбеть по такой злой карге;
но кто-то был рад найти ее убитой.