Роберт нашел сэра Майкла и леди Одли в гостиной. Миледи сидела за роялем и просматривала новые ноты. Когда доложили о приходе Роберта, она повернулась на вращающемся табурете, шурша шелковыми оборками, встала и сделала подчеркнуто церемонный реверанс.
– Большое спасибо за соболя, – поблагодарила она Роберта, протягивая маленькую ручку с унизанными бриллиантами пальчиками. – Было очень мило с вашей стороны привезти мне такие чудесные меха.
Роберт успел уже забыть о поручении, которое выполнил для леди Одли во время поездки в Россию. Его голова была настолько занята пропажей Джорджа Талбойса, что он только кивнул в ответ.
– Поверите ли, сэр Майкл, мой несносный приятель вернулся в Лондон, не сказав мне ни слова!
– Мистер Джордж Талбойс вернулся в город? – удивленно воскликнула миледи.
– Какая ужасная катастрофа! – заметила Алисия. – Финтий в лице мистера Роберта Одли не может и нескольких минут прожить без Дамона[2], известного как Джордж Талбойс.
– Он отличный малый, – вступился за друга Роберт. – И, говоря откровенно, я о нем беспокоюсь.
– Беспокоитесь? – удивилась миледи. – Отчего же?
– Дело вот в чем, леди Одли, – ответил молодой человек. – Смерть жены год назад стала для Джорджа сильнейшим потрясением. Он так и не смог пережить свалившееся на него. С виду он спокоен, но часто говорит загадками, и мне порой кажется, что эта беда его доконает.
Хотя Роберт говорил намеками, собеседники догадывались, что он имеет в виду нечто непоправимое.
Последовало молчание, во время которого леди Одли поправила золотистые локоны, глядясь в трюмо напротив стола.
– Боже мой! – сказала она. – Как странно! Не думала, что мужчины способны на глубокую привязанность. Я всегда полагала, что им все равно, было бы хорошенькое личико, и когда жена номер один – блондинка с голубыми глазами – умирает, они просто подыскивают себе номер два – брюнетку с карими, для разнообразия.
– Джордж Талбойс не из таких. Смерть жены разбила ему сердце.
– Печально, – негромко промолвила леди Одли. – Как жестоко со стороны миссис Талбойс было умереть и заставить страдать своего бедного мужа!
«Алисия права, она и вправду еще совсем ребенок», – подумал Роберт, глядя на хорошенькое личико тетушки.
За обедом хозяйка дома очаровала Роберта, мило признавшись, что не способна разрезать поставленного перед ней фазана, и призвала на помощь племянника.
– У мистера Доусона мне приходилось разрезать баранью ножку, – смеялась она, – но это легко.
Сэр Майкл с гордостью наблюдал за впечатлением, которое производила его супруга на племянника, восхищенного ее красотой и очарованием.
– Я ужасно рад, что моя малышка вновь весела. Она очень расстроилась после вчерашней неудачной поездки в Лондон.
– Что же ее так огорчило?
– Ах, мистер Одли, – ответила миледи. – Вчера утром я получила телеграфное послание от старой подруги и наставницы о том, что она при смерти, и если я хочу повидать ее, то должна поспешить. В сообщении не было адреса, и я решила, что она живет там, где и раньше. Мы с сэром Майклом поехали по старому адресу. Оказалось, что в доме живут другие люди, которые ничего не знают о моей подруге. Сэр Майкл расспрашивал в магазинах поблизости, но мы так ничего и не смогли выяснить. У меня нет друзей в Лондоне, и некому было помочь, кроме моего дорогого, великодушного мужа, который сделал все, что мог, однако напрасно.
– Крайне неразумно не сообщить адрес в телеграфном послании, – заметил Роберт.
– Когда люди умирают, им не до этого, – укоризненно произнесла леди Одли.
Несмотря на свое восхищение очаровательной хозяйкой дома, адвокат в этот сентябрьский вечер не мог избавиться от смутного беспокойства. Он сидел у окна, разговаривая с миледи, а мысли его то и дело уносились к Джорджу, который, должно быть, сидел теперь в комнате с собаками и канарейками и курил в одиночестве сигару.
«Лучше бы я никогда не заводил с ним дружбы. Я будто отец, потерявший единственного сына. Если бы я мог, вернул бы ему жену и отправил в Вентнор, где он жил бы в мире и спокойствии до конца дней».
Голос миледи журчал как ручеек, а Роберт против своей воли все думал о Джордже.
Он вспомнил, как тот спешил почтовым поездом в Саутгемптон, чтобы навестить маленького сына, как сидел над объявлениями в «Таймс» в поисках корабля, который отвез бы его обратно в Австралию. И вдруг с содроганием представил своего друга, холодного и бездыханного, на дне ручья, с лицом, обращенным к темнеющим небесам.
Леди Одли заметила его рассеянность и спросила, о чем он думает.
– О Джордже Талбойсе, – коротко ответил Роберт.
Она нервно вздрогнула:
– Честное слово, вы так говорите о своем друге, что можно подумать, будто с ним случилось какое-то несчастье.
– Боже сохрани! И все же я почему-то волнуюсь.
Позже вечером сэр Майкл попросил супругу помузицировать, и та села за рояль. Роберт из вежливости подошел к инструменту, чтобы помочь переворачивать ноты, однако оказалось, что миледи играет по памяти.
Прекрасная музыкантша взяла несколько аккордов, затем начала мечтательную сонату Бетховена. В противоположность своей веселой, живой натуре леди Одли любила мрачные и меланхоличные мелодии. Роберт оставался рядом с ней; избавленный от труда переворачивать страницы, он с интересом разглядывал унизанные драгоценностями белые пальцы, которые легко скользили по клавишам, и изящные кисти, выглядывавшие из кружевных рукавов. Он рассматривал каждый пальчик: на этом сверкает рубин, на другом – изумрудная змейка, и все затмевает звездное сияние бриллиантов. Затем его взор скользнул к округлым запястьям. Когда миледи играла бурный пассаж, с правой руки соскользнул широкий плоский золотой браслет, она прервала игру и поправила украшение, но Роберт успел заметить на нежной коже синяк.
– Что у вас с рукой, леди Одли? – воскликнул он.
– Пустяки. К несчастью, у меня такая чувствительная кожа, что малейшее прикосновение оставляет следы.
Сэр Майкл подошел взглянуть на ее запястье.
– Что это, Люси? – спросил он. – Как это случилось?
– Как глупо, что вы оба придаете такое значение пустякам! – засмеялась леди Одли. – Я довольно рассеянна и несколько дней назад обмотала ленту вокруг руки так туго, что остался синяк.
Роберт подумал, что она явно лжет: синяк появился совсем недавно, цвет только начал меняться.
Сэр Майкл взял ее за руку.
– Подержи свечу, Роберт, – попросил он, – и давай-ка посмотрим на эту бедную маленькую ручку.
В синяке явно прослеживались четыре четкие фиолетовые отметины, как будто оставленные четырьмя пальцами грубой руки. Поперек одной из отметин пролегала более темная полоска, как будто на нежной плоти отпечаталось кольцо.
Роберт, так и не поверивший в историю о ленточке, распрощался с родственниками в половине одиннадцатого вечера, сказав, что уедет в Лондон первым утренним поездом и надеется найти Джорджа в Фигтри-Корте.
– Если его там нет, поеду в Саутгемптон, – сказал он, – а если не найду Джорджа и там…
– Что тогда? – спросила миледи.
– Тогда я совсем ничего не понимаю.
Шагая в гостиницу через темный луг, Роберт Одли чувствовал уныние. Еще хуже ему стало, когда он вошел в гостиную отеля «Сан», где они с Джорджем валялись на диванах и курили сигары, глядя в окно.
– Подумать только, как я к нему привязался! – проворчал он. – Будь что будет, завтра первым делом поеду его искать. Весь мир переверну, а найду!
Если уж флегматичному и нерешительному по природе Роберту Одли что-то втемяшивалось в голову, то ничто не могло отвернуть его от намеченной цели.
Праздность ума, не позволявшая думать о многих вещах одновременно, не останавливаясь ни на чем по существу (что свойственно людям куда более энергичным), придавала ему удивительную прозорливость в тех случаях, когда что-то по-настоящему привлекало его внимание.
И хотя старые законники посмеивались над Робертом, а подающие надежды молодые адвокаты, упоминая о нем, пожимали плечами и шуршали мантиями, несомненно одно: взявшись вести дело в суде, он порядком удивил бы вельмож от юриспруденции, недооценивших его способности.