– Что, доволен собой? – Ворон язвительно наблюдал, как Таш-Бёр заканчивает третий круг вокруг костра, всё ещё находясь под впечатлением от своих путешествий. – Покоритель небес, повелитель облаков… Может, уже и к звёздам напрямую на чай собрался?
Таш-Бёр остановился, упёршись руками в бока. Его глаза блестели от возбуждения и некоторой доли самодовольства.
– А что? Разве не круто? Ещё пару месяцев назад я с диктофоном за призраками бегал, а теперь… – он широко взмахнул рукой, очерчивая всю тайгу и небо над ней, – теперь мне и бубна достаточно, чтобы увидеть то, о чём люди в своих лабораториях и не мечтают!
Ворон тяжело вздохнул, и в этом вздохе звучала вся тяжесть тысячелетнего терпения.
– Ох, юнец… – проскрипел он, качая головой. – Ты думаешь, твои небеса – это предел? Что петлять между мирами – это и есть высшее шаманское искусство?
Он замолчал, давая словам проникнуть в сознание Таш-Бёра. Пламя костра вдруг затрещало громче, отбрасывая причудливые тени на его перья.
– Есть кое-что и покруче, – продолжил Ворон, и его голос приобрёл необычную серьёзность. – Река… Течёт с самого Начала. Не между мирами – она и есть основа, на которой все миры держатся.
Таш-Бёр замер, его самодовольная улыбка медленно сползала с лица.
– Река? – переспросил он, садясь обратно на камень. – Какая река?
– Река Времени, – произнёс Ворон, и слова прозвучали как сакральный заговор. – Не та, о которой в сказках слышал. Настоящая. Её течение – это само Время, а берега – мир Зазеркалья, где сны и грёзы сплетаются в причудливые узоры.
Он повернул голову, и его блестящие глаза-бусинки пристально уставились на Таш-Бёра.
– И чтобы к ней подступиться, твоих «булочных» камланий недостаточно. Тут нужен… иной подход. Не петлять, а перестать быть пылинкой в её течении. Не галдеть, а молча позволить времени течь сквозь тебя.
– И… как? – тихо спросил Таш-Бёр, полностью забыв о своей недавней самоуверенности.
– Не-е-ет, – Ворон мотнул головой, возвращаясь к своей обычной манере. – Рано тебе, пёс косматый. Не дорос ещё. Сначала научись по девяти небесам ходить, не спотыкаясь о собственное эго.
– Но ты же должен мне рассказать! – Таш-Бёр снова подался вперёд, его пальцы непроизвольно сжались. – Хотя бы в общих чертах! Как выглядит эта река? Что нужно делать?
Ворон отвернулся, делая вид, что его внезапно заинтересовала какая-то муха у костра.
– Забыл. Старость, склероз. Да и нечего тебе там делать – скучно это. Течение, вода, время… Ни тебе духов интересных, ни приключений.
Ворон замолчал, уставившись в огонь, словно в его прыгающих языках пытался разглядеть что-то давно забытое. Таш-Бёр не спускал с него глаз, всем существом чувствуя, что за этой паузой скрывается нечто большее, чем очередная шаманская байка.
– Ну же…? – не выдержал он наконец. – Как она выглядит, эта река? И что за камлание нужно, чтобы к ней выйти?
– Как выглядит? – Ворон медленно повернул к нему голову. – По-разному. Для кого-то – как поток расплавленного серебра под чёрным небом. Для кого-то – как туман, в котором мерцают отражения всех когда-либо горевших свечей. А для иного дурака – и как обычная лесная речушка, только камни на дне – это сгустки времён, а рыба – не пойманные моменты. – Он каркнул коротко и сухо. – А камлание… Нет, студент. Это не для тебя. Не дорос ты ещё. Рано.
– Рано? – Таш-Бёр подался вперёд, его глаза загорелись азартом исследователя. – Я по девяти небесам петляю как по собственному огороду! Что значит «рано»?
– То и значит, что рано! – взъерошил перья Ворон. – Твои небеса – это как детские качели по сравнению с этим. Река Времени – это не ещё одно измерение, куда можно заскочить «за облаком». Это – кровеносная система мироздания. Ошибешься в ритме – и тебя выбросит либо в тупиковую ветвь, откуда нет возврата, либо в петлю бесконечно повторяющегося вчера. А то и вовсе – размажет по годам, как масло по хлебу. И собирать тебя, кусок за куском, по разным эпохам – мне, старику, охота?
– Но ты же знаешь, как это делать! – не унимался Таш-Бёр. – Научи! Я всё сделаю как надо! Скажи, что нужно?
Ворон тяжело вздохнул, и этот вздох был полон такой вековой усталости, что казалось, он вот-вот рассыплется в прах прямо на камне.
– Ох, нужда-нуждевна… Настоял, упрямец волчий. Ладно. Слушай, да запоминай. Если, конечно, твои мозги, привыкшие к «булочным», способны на это.
Ворон выпрямился, и его поза стала неестественно строгой. Даже пламя костра словно притихло, внимая его словам.
– Во-первых, – начал он, и его голос потерял привычную хрипотцу, обретая металлическую чёткость, – забудь о своём бубне. Здесь он бесполезен. Звук удара по натянутой коже слишком груб, он разорвёт тонкую плёнку, не дав тебе зацепиться.
Таш-Бёр невольно взглянул на свой богато украшенный бубен,прислонённый к камню.
– Во-вторых, – продолжал Ворон, – ритм должен быть не внешним, а внутренним. Ты должен найти его в себе. Вспомни, как бьётся твоё сердце, когда ты затаиваешься на охоте. Запомни этот стук. А теперь замедли его. Вдвое. Втрое. Пока он не совпадёт с тиканьем самых старых часов в самом древнем мире. Пока ты не услышишь, как время течёт в жилах у камня под твоей ногой.
Он сделал паузу, давая словам улечься.
– Третье: тебе понадобится проводник, – продолжил Ворон. – Не я, – тут же отрезал он. – Мне там делать нечего. Тебе нужна паутина. Не простая – найди паучиху, что плетёт свою сеть на границе трёх миров. Уговори её дать тебе одну-единственную паутинку. Это будет твоя путеводная нить.
– Паутина? – недоверчиво переспросил Таш-Бёр.
– Да, паутина! – раздражённо каркнул Ворон. – А ты думал, всё как в твоих «пекарнях» – взял бубен, потряс головой, и готово? Нет, тут всё серьёзнее.
Таш-Бёр слушал, не дыша, мысленно отмечая каждую деталь.
– И наконец, состояние ума. – Ворон сделал паузу, вглядываясь в лицо Таш-Бёра. – Ты не должен хотеть попасть в Прошлое или в Будущее. Ты не должен хотеть ничего. Ты должен стать пустым сосудом, готовым принять в себя само Время. Ты должен отпустить. Всё. Страх, надежду, ярость… даже память. Стать чистым листом. И только тогда река позволит тебе ступить на свой берег. Любая привязанность, любое желание – и река вышвырнет тебя, как щепку.
Он закончил рассказ, и его фигура снова стала похожа на сгорбленного старого ворона.
– Вот и всё «нехитрое» камлание. Всё ещё хочешь попробовать, «покоритель Небес»? – в его голос снова вернулась привычная язвительность, но теперь в ней сквозила тревога.