Эвкалиптовый мед (Eucalyptus spp.)
Кремообразный и насыщенный.
Это мед дыхания, он просветляет мысли.
Обладает ароматом леса, грибов и жженого сахара.
Слегка солоноватый, янтарного цвета, с большим количеством кристаллов.
– Итак, что случилось?
Анжелика резко дернула головой.
– Ничего. Почему ты спрашиваешь?
– Я уже почти полчаса говорю… а ты словно витаешь в облаках.
– Правда?
– Правда.
– Прости, пожалуйста.
– Я не хочу, чтобы ты просила прощения. Я хочу знать, что с тобой происходит. Мне ты можешь рассказать.
На миг их глаза встретились.
– Ничего. Все отлично.
София побарабанила указательным пальцем по столу.
– Тогда почему ты ничего не ешь?
До чего же бархатистый тембр голоса у Софии, даже когда она сердится. Анжелика улыбнулась. Это благодушие было одной из вещей, что так ей нравились в подруге. Находиться с ней рядом и вправду было невероятно легко и приятно. В тот момент она заметила, что на кухне повисла тишина.
– Тебе удалось убедить Мартина продать имение? – спросила она, желая сменить тему.
– Нет, он все ходит вокруг да около. Сегодня он готов, а завтра снова передумывает.
– У тебя еще есть пара месяцев, чтобы переубедить его.
– Ну да. Только не уверена, что получится. Лучше начну все заново где-нибудь еще, например, в Авиньоне. Создам что-нибудь необычное, с красиво обставленной витриной. Мед на любой вкус… Что скажешь?
– Не говори так. Магазин, дом… Ты столько сюда вложила сил.
София прикрыла глаза и склонила голову набок.
– Так странно слышать такое от тебя.
Паузы, которые то и дело повисали в течение вечера, уже стали тяготить.
– Моя жизнь мне нравится. Не думай, что я… не удовлетворена. Но ты – это другое дело, мы разные.
София фыркнула. Она положила вилку на скатерть и пристально посмотрела Анжелике в глаза.
– Неужели? А ну-ка расскажи мне поподробнее, как ты счастлива и удовлетворена.
Анжелика уже открыла рот, но снова закрыла и отвела взгляд.
– Не выходит, правда?
– Все совсем не так, как ты думаешь…
– Да ладно! Ты весь вечер возишь лазаньей по тарелке. Посмотри на себя! Нервничаешь, переживаешь о чем-то. Ты и минуты на месте усидеть не можешь, так тебе хочется побыстрее вскочить в свой фургон и снова куда-нибудь умотать.
– Я просто устала и не голодна. Вот и все.
София смягчилась. Анжелика уже понадеялась, что подруга оставит ее в покое. Но когда она подняла взгляд, тут же поняла, что София взяла паузу, чтобы наточить ножи перед очередной схваткой.
– Ну что же тебя так тревожит? Мне ты можешь все рассказать, ты ведь знаешь.
Анжелику раздражал терпеливый тон подруги, из-за которого она чувствовала себя неблагодарной, недостойной. «Оставьте меня все в покое!» – крутилось в голове. Она отставила тарелку и встала. Затем подошла к окну и отодвинула занавеску. Поднялся ветер. Фрезии во дворе колыхались из стороны в сторону. Анжелика прикрыла глаза и разжала кулак. Ткань колыхнулась перед ее лицом и снова закрыла собой стекла.
– Я не знаю…
– Ну, у тебя должна быть хоть малейшая идея.
Малейшая идея у нее была. Может быть, смутная, но все же была. Просто она не хотела об этом говорить. Анжелика вернулась к столу и принялась разбирать посуду. Она чувствовала на себе взгляд Софии. Вероятнее всего, София была единственным человеком в мире, кто правда мог понять ее и помочь. Но она не могла вымолвить ни слова.
Она и сама способна справиться, ей никто не нужен.
Эти слова эхом отдавались у нее в голове, принося мучительную боль. Она подняла голову. София стояла без движения, но глаза при этом улыбались и вид у нее был вполне доверительный.
Бокалы на столе дребезжали, но ни одна из них не обращала на это внимание.
Анжелика протянула руку к графину с водой. В горле пересохло, в животе все сжалось. Но вода тоже ничем не поможет. Вода не смоет страх.
Внутри у нее клокотал древний ужас, сотканный из недосказанности, молчания, осознания и одиночества. Признаться в нем означало открыть душу. Выставить ее на суд подруги. Но она уже очень давно этого не допускала. И не знала, хотела ли рискнуть в этот раз. Анжелика посмотрела на входную дверь.
– То, что с тобой приключилось, настолько ужасно, что ты избегаешь любого самого простого вопроса?
Анжелика резко обернулась.
– Нет, ничего не произошло. Все совсем не так, как ты думаешь.
– Ну, тогда объясни.
– Все не так просто.
– Ты действительно думаешь, будто то, что нас беспокоит, может быть простым? Я так не думаю. Единственное, в чем я точно уверена: держать все внутри – значит так и не разобраться, в чем на самом деле состоит проблема. Мы все утаиваем, а проблема тем временем питается нашими страхами, становится все сильнее и страшнее.
Так и есть. Это одна из очевидных вещей, которые вдруг осознаешь. Пока Анжелика размышляла о словах Софии, инстинкт взял верх над гордостью и над страхом.
Анжелика прислушалась к своему внутреннему «я», к своей душе. И пока она предавалась размышлениям, мысли становились стройнее. То, что сначала было на уровне интуиции, приобретало ясные очертания.
Могла ли она рассказать, как воспоминания из уже умершего и похороненного прошлого все чаще одолевают ее, замещая собой реальность? Как не хотят оставить ее в покое? Она отмахивается от них. Даже пытается подавить. Но они слишком навязчивы. Слишком волнующи. Мучительные воспоминания, которые время словно отказывается предавать забвению.
Они мешают ей дышать.
Мысли не должны отнимать столько душевных сил. Перед ней была целая жизнь, некогда было предаваться воспоминаниям о прошлом. Ни в настоящем, ни в будущем, которое она с таким трудом строила, эти мысли о прошлом были не нужны.
Может быть, поэтому воспоминания завладели ее снами?
Эта мысль ее поразила.
Анжелика поднесла руку к глазам и потерла их у самой переносицы.
– Мне снятся сны.
София нахмурила лоб.
– Кошмары?
Анжелика покачала головой.
– Нет, нет.
Если бы это были просто кошмары… Тогда их можно было бы рассказать, в этом нет ничего такого. Ей же снились золотые и фиалоковые поля, пчелы, то, как она плавает в бирюзовом море и как она счастлива. Ей снилась Яя, ее Яя, которая знает все о меде и лимонах, поет прекраснейшие песни и зовет ее. В этих снах она что-то пыталась сказать, но Анжелика не могла разобрать, не понимала слов. И сколько ни силилась побежать ей навстречу, догнать, у нее ни разу не получилось.
Да это было и невозможно. Яя умерла, когда Анжелика была еще девочкой.
Она отбросила ту боль, что сжала ей горло и наполнила глаза слезами. Прошло очень много времени, страдания уже поутихли.
Вздох и полная тоски улыбка. Она почувствовала, как подступает воспоминание. Анжелика оттолкнула его, словно волну. Но она устала бороться и уступила.
Сначала перед ней предстали картины, цвета, затем запахи и звуки. Синева моря, можжевельник на ветру, зарево в небе. Эти места она носила в своем сердце, они наполнялись в ней жизнью день за днем. Даже когда ей пришлось уехать, кусочек этих земель всегда оставался у нее в душе.
Сардиния.
За первым воспоминанием последовало второе, третье. А затем подступили эмоции.
Она была так счастлива. Море укачивало ее, она делала долгие заплывы или управляла своей лодкой. Ей нравилось подплывать к невысоким скалам, что тянулись вдоль берега. Нравилось плыть навстречу приливу, уходя далеко-далеко, где изумрудно-зеленый переходил в насыщенно синий и у нее сжималось все внутри от ужаса и очарования.
Она никогда не рассказывала Маргарите о своих заплывах. Хотя Яя позволяла Анжелике почти все, девочка знала, что отплывать на несколько миль от берега не разрешила бы уж точно.
Поэтому это оставалось ее секретом.
Единственным исключением был, конечно, он. Никола Гримальди. Ему она рассказала. Пару раз они даже сплавали туда вместе.
Невольно Анжелика разозлилась. Она пыталась сконцентрироваться на чем-то другом, но Никола не отступал, пробрался в самое сердце ее мыслей.
Тогда он был для нее всем. Другом и возлюбленным. Разницы между этими словами не существовало. Наверное, называть его так было не совсем верно, ведь оба были почти детьми. Но какое еще слово могло описать то, что между ними происходило? Никто так не понимал ее, не любил, как он. Она вспоминала, как они вместе проводили время, как переплетались их пальцы, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Или как он крепко прижимал ее к себе, потому что вдруг ей становилось холодно. А потом они давали имена волнам, что бились о бухту под домом Яи, и просто так, без малейшего повода, она и Никола смеялись, как сумасшедшие. Просто потому, что были счастливы.
Воспоминание обрастали эмоциями. Жить этой свободой моря, нырять глубоко-глубоко, чтобы схватить с самого дна песок и, весело смеясь и крича, вынырнуть обратно – это было так прекрасно. Чувство освобождения, словно тебе удалось схватить в кулак свою судьбу.
Но в этом было и еще много чего. Обещания, легкие прикосновения губ, биение сердца, и в этом маленьком мире они только вдвоем… но об этом Анжелика думать не хотела. Она остановила поток воспоминаний, когда поняла, что существует прямая связь между прошлым и будущим. Между тем, что было, и тем, что будет.
И что всему наступает конец.
Ее взгляд помрачнел.
– Сны, прекрасные сны. После которых невозможно проснуться.
– Часто в снах отражаются наши тайные потребности, знаки, к которым следует присмотреться, – сказала София, став неожиданно серьезной. – Я как-то читала, что таким способом наш мозг пытается реализовать наши желания, по-настоящему важные желания.
Анжелика нахмурилась и посмотрела куда-то вдаль.
– Когда я просыпаюсь, единственное желание – плакать. Сны перемешиваются с воспоминаниями.
– С чем?
Анжелика не рассказывала подруге о Николе. Она не знала, как объяснить ей эту давнюю любовь, так и не исчезнувшую с годами.
– Каменные стены, женщина… моя Яя, помнишь ее?
– Родственница твоего отца, которая взяла над тобой опеку в детстве? Конечно, помню.
Анжелика кивнула. На самом деле Яя была для нее такой же мамой, как Мария, и даже больше, чем Мария. Потому что родная мама никогда не проявляла к дочери нежность: не хотела или не могла – это предстояло еще выяснить. Мария была очень резкая, жесткая. Человек дела. Очень сдержанная.
– Да. Мне снится, как Яя поет и зовет меня. Но я не понимаю, что она говорит. И пчелы, много пчел, они кружат рядом и садятся на меня. Глубокое чувство утраты. Как будто вдруг я лишилась всего на свете, даже места, где жить. Мне кажется, что я больше не знаю себя, не знаю, кто я.
– Яя, какое странное имя.
– На самом деле ее звали Маргарита.
– А почему тогда Яя?
Анжелика пожала плечами.
– Не знаю. Мама пару раз называла ее так. Думаю, поэтому. Она умерла сразу после моего переезда в Рим.
София в задумчивости взглянула на подругу, подошла поближе и протянула бокал вина.
– Тебе нужно что-то менять в жизни. Сны – это как клапаны давления, граница между фантазией и желанием.
Вздох, печальная улыбка.
– Да. Но все настолько непонятно, нет ни грамма логики во всем этом. Ты, наверное, считаешь меня сумасшедшей.
– Из-за такой ерунды? Да ты что.
Они обе рассмеялись. София подала десерт.
Анжелика уже третий раз проверяла телефон. Совсем на нее не похоже, подумала она про себя. Обычно она вообще не носила его с собой.
– Ждешь важный звонок?
– Что? Нет, нет. Просто мама звонила и сказала, что собирается уехать в путешествие. Мне она показалась еще страннее, чем обычно, более уклончивой. Не захотела назвать ни место, ни когда уедет и вернется. Несколько раз пыталась набрать ее, но все время включается автоответчик.
– Как-то странно.
– Вот-вот.
– У вас по-прежнему непростые отношения?
Анжелика отвела взгляд.
– Я бы сказала, все, как обычно.
– Всегда все непросто, если окапаться и упрямо стоять на своем, ты же знаешь.
София, сощурившись, посмотрела на подругу. Анжелика занервничала. Ей не нравился оборот, который принимал их разговор.
– Нет, это не про меня. Но и постоянно терпеть тоже нельзя. В какой-то момент нужно делать выбор, а это значит, от чего-то отказываться – или ты идешь в одном направлении, или в другом. И я свой выбор уже сделала.
Зазвонил телефон. Анжелика схватила трубку и ответила.
– Мама!
– Привет, Анжелика.
Она выдохнула, но облегчение моментально сменилось раздражением.
– Я тебе сто раз звонила. Можно было и подойти.
– Ты все еще во Франции?
Сухой ответ матери выбил ее из колеи. Как и голос. Он был необычным. Анжелика прислушалась к тому, что звучало фоном. Ей показалось, что слышно пение и звон колоколов.
– Да. У тебя все хорошо?
В ответ тишина. Затем Анжелика услышала, как мама пыталась подавить рыдание.
– Мама, что случилось?
Мама продолжала молчать, Анжелика лишь слышала звуки и шумы, которые не удавалось распознать. Но тяжелое дыхание матери отпечаталось у Анжелики в сознании.
– Мама, ну ответь же, – произнесла она невероятно ласково. – С тобой все в порядке?
– Послушай, доченька… послушай меня внимательно.
– Да, я слушаю.
– Ты должна вернуться домой.
У Анжелики расширились глаза.
– Господи, мама, что случилось? Ты заболела?
– Нет, нет, что ты. Просто нужно кое-что тебе сказать, кое-что очень важное.
– Я уже выезжаю.
– Нет, не сейчас. Приезжай в выходные. В воскресенье было бы замечательно. Я приготовлю тебе равиоли и каскеттас[3] если, конечно, удастся найти подходящий мед.
– Скажи, что случилось.
– Обязательно все расскажу, не дави на меня. Сделай, как прошу, хотя бы один раз.
Анжелика прижала телефон к уху и отчетливо услышала.
– Мама, почему ты плачешь?
Мария ответила не сразу. Этих нескольких минут хватило, чтобы страхи Анжелики выросли до бешеных размеров и совсем запугали ее.
– Доченька, я люблю тебя.