Пятница, 2 февраля 2035
07:58
Он ждет ее на автобусной остановке возле госпиталя, чуть ли не сдергивает со ступенек от радости, весь обвивается вокруг нее. Он красивый; старше ее по возрасту. На секунду мне кажется, что я совершаю ошибку, но потом я вижу ее лицо в профиль: на нем едва заметное недовольство, настороженность. Она чуть отстраняется от него.
Старик между нами с трудом слезает на тротуар. Я подхватываю его под локоть, чтобы помочь; он с благодарностью принимает помощь, и на мгновение его морщинистое лицо разглаживается в улыбке. Точно такой же, как моя, хорошо отрепетированная.
Я иду к госпиталю в плотном потоке людей, потом сворачиваю следом за моей парочкой, пока он подталкивает ее в сторонку с решительным видом. Женщины, проходящие мимо, бросают на него восхищенные взгляды. Может, дело в белом халате – наверняка они думают, что он врач.
Я бросаю взгляд на смарт-браслет, делая вид, что жду кого-то, а сам прислушиваюсь. Переминаюсь с ноги на ногу: я заметил, что, если стоять неподвижно, люди начинают обращать внимание.
Пока они разговаривают, я листаю ее фотографии, которые сам сделал: на занятиях по йоге, в спортзале, возле паба «Фермерский герб» с подружками, на работе в госпитале.
Лишь дважды я был так близко от нее: в первый раз в очереди в магазине, а во второй – когда давал ей листовку на улице. Листовки – агитацию против неравенства и нищеты – я отобрал у одного активиста, чтобы подобраться ближе к ней. В тот раз мне удалось заглянуть в ее глаза. Потом я как-то сидел в приемной госпиталя, еще один безликий пациент, и она, кажется, не обратила внимания, что меня так и не вызвали.
Но никогда еще я не был так близко к ним обоим.
– Ты подумала над моим предложением, Изабель? – спрашивает он, склоняясь к ней так, чтобы смотреть прямо в лицо, хоть она и пытается отвернуться.
Изабель.
Какое восхитительное имя.
– Пожалуйста, скажи, что переедешь ко мне! – Он уже умоляет.
Я и раньше слышал ее голос, но каждый раз он, словно прекрасная музыка, пробирает меня до глубины души.
– Мне сейчас надо сосредоточиться на экзаменах, Эндрю. После них сможем к этому вернуться. – Она кивает, как бы подтверждая свои слова. А может, пытаясь его утихомирить.
Он берет ее за руки, складывает их вместе в молитвенном жесте, и она становится похожа на статуэтку в детском доме Девы Марии. У той были такие же светлые волосы и голубые глаза, как у Изабель.
На безымянном пальце у него белая полоска – история в цвете, предостережение.
– Не ходи никуда сегодня вечером, побудь со мной. Закажем еду, я куплю вино. Проведем ночь вместе.
– Я уже обещала девочкам. – Она отбирает у него руки, расстегивает ворот пальто. – Хочешь, встретимся в столовой, когда у тебя закончится смена?
Ты не стоишь ее, Эндрю.
– Скажи девочкам, что сегодня не сможешь! Мне ты нужна больше, чем им. И вообще, «Фермерский герб» – ужасная дыра. Разве тебе самой не хочется побыть со мной?
Это вся информация, которая мне нужна.
Сегодня – та самая ночь.
08:05
Смарт-сет Кайры зазвонил ровно в тот момент, когда она выходила из душа. Экран еще светился, когда она его подняла, надеясь увидеть номер Молли.
ТОМ МОРГАН.
С колотящимся сердцем она нажала ответный вызов – только аудио. Поплотнее завернувшись в полотенце, поднесла смарт-сет к уху; с коротких волос, зачесанных назад, все еще стекала вода.
Он ответил сразу же.
– Мы нашли тело, сегодня рано утром в Трущобах. Похоже, ее убили вчера вечером. – Он вздохнул. – Прости, что напоминаю о прошлом. Но я хотел, чтобы ты услышала это от меня. Сердце и руки… их нет.
Волна кошмарного узнавания накрыла ее с головой. Она приоткрыла рот, но не смогла произнести ни слова. Чувствуя себя так, будто только что получила удар в живот, отступила назад и присела на край дивана.
Ну вот, это опять началось.
Его ритуал – два убийства, шесть дней промежутка.
– Она была тип А?
Так полицейские называли первую жертву в паре; жертв типа А преступник уродовал и выбрасывал на свалках. Пожалуй, называть их так было корректнее всего, потому что в целом это оказывались женщины опустившиеся, парии – по словам прессы. В 2019 проститутка, в 2020-м Мэделин, наркозависимая, а потом Эмма.
Кайра не понимала, какая связь между другими женщинами и Эммой. Ее сестра была не святая, но уж точно и не пария. Да, она вела не совсем обычный образ жизни, обитала в сквоте и рано родила, но она ведь боролась за окружающую среду – это была ее страсть! Может, в том и заключалась связь: несколько раз ее арестовывали во время экопротестов. Но ведь они ни в какое сравнение не идут с проституцией и наркотиками, правда? Что убийца мог знать об Эмме, чтобы решиться похитить ее? Как профайлер Кайра должна была докопаться до сути, понять его паттерн, но у нее не получилось. Может, Том был прав – она слишком близко к сердцу принимала это дело, и любовь к Эмме ослепляла ее.
– Да, это тип А, – ответил Том.
– Но вы его не нашли? Почему? Разве нельзя использовать биотрекер? – Это же очевидно! Всем преступникам, еще до выхода из здания суда, имплантировали чипы слежения.
– У него чип старой модели. Ломакса же посадили четырнадцать лет назад. Похоже, он нашел способ заблокировать сигнал. Тело нашли в Трущобах, там настоящее преступное братство. Наверняка нашелся кто-то, кто с удовольствием помог ему избавиться от трекера.
Кайра знала про Трущобы еще со времен работы в полиции. Пригород Кроксли, как он назывался официально, представлял собой город-призрак из крошечных заброшенных домиков, частично принадлежавших государству; он строился как доступное жилье для низкооплачиваемых рабочих в начале века, на месте бывшей свалки на берегу Темзы, и впоследствии этот район признали непригодным для проживания. Теперь там собирались наркоманы и бродяги – те, у кого не было другого места, которое они могли бы назвать домом. В Трущобах царило ощущение всеобщей подавленности и тоски, токсичные испарения отравляли все вокруг. Неудивительно, что туда снова начали свозить отходы: отбросы человечества смешивались с отбросами города.
– Он может прятаться там, – сказал Том. – Уж не знаю, кто его укрывает. Мы отправили в Трущобы вооруженных людей, но нового бунта нам не надо. Они нас и так ненавидят.
Нас?
Она что, официально возвращена в полицию?
– И что ты будешь делать: ждать до следующей среды, чтобы проверить, последует ли он тому же паттерну? – Она не смогла скрыть горечь в своем тоне.
– Мы постараемся поймать его до того, как это произойдет.
Закончив звонок, Кайра высушила волосы и оделась в свитер и джинсы. Включила в гостиной новостной канал, и на экране сразу же появились Трущобы. Репортер комментировал:
Ходят слухи, что она может быть еще одной жертвой серийного преступника, известного как Убийца разбитых сердец. Дэвид Ломакс, осужденный за убийства четырнадцать лет назад, недавно сбежал во время похорон матери и сейчас находится на свободе. Полиция пока не делает никаких заявлений о том, мог ли он совершить это преступление, и не сообщает личность жертвы, чьи останки были найдены на незаконной свалке в заброшенном жилищном комплексе Кроксли, известном как Трущобы.
Мысли, которым Кайра долго не давала выхода, навалились на нее. Что-то не сходилось – почему он выбрал Эмму? Что означало выражение лица Ломакса, когда он увидел подвеску с половинкой сердца? Почему два типа жертв так сильно различались? Если бы только она нашла подсказку, это помогло бы ей докопаться до истины. Разве она не обязана это сделать – ради сестры и ради семей других жертв? Если она поймет, почему убийца проделывал все это, разве это не поможет спасти еще кого-то от смерти?
Внезапно Кайра представила себе, как использует Кассандру на Ломаксе: лежит рядом со спящим чудовищем в затемненной лаборатории, копаясь в мрачных глубинах его памяти.
От этой мысли ее передернуло.
Сумела бы она найти ответы на мучительные вопросы, преследовавшие ее так долго, если бы заглянула в его разум? И как бы это вынесла?
В любом случае это невозможно. Они не знают, где Ломакс. Придется применить более традиционные методы для поиска ответов.
Сегодня пятница. Он убил вчера вечером. У нее есть время до полуночи среды, прежде чем умрет следующая жертва.
Она сняла ноутбук с верхней полки стеллажа и поставила на журнальный столик. Внутренне содрогаясь, открыла файл с отчетом о психологической оценке по делу четырнадцатилетней давности, готовясь искать подсказку, которая была ей так нужна.
Сделала глубокий вдох и ввела пароль: СЕРДЦЕ.
09:09
Я чувствую аромат ее духов, розы и жасмина. Как будто она совсем близко. Я снял ботинки и оставил их у подножия лестницы, как прихожанин, вступающий в храм, разувшись. Босыми ногами я ощущаю ковер, на котором стояла она.
Я прошел от госпиталя до ее дома пешком, чтобы дать себе время подумать. Ее отец уходит на работу рано утром. Живут они только вдвоем.
Элиза была лишь ребенком, когда умерла, но я гадаю, какой была бы ее спальня в возрасте Изабель. Тоже похожей на мостик между детством и зрелостью? С полуторной кроватью школьницы и туалетным столиком, заставленным косметикой? Мягкими игрушками на шкафу и соблазнительным бельем внутри? С обоями в цветочек и туфлями на шпильках, расставленными у порога?
Я открываю выдвижной ящик и прикасаюсь к одежде Изабель. Вынимаю ее вещи и прикладываю к лицу. Какие они мягкие, ароматные! Я провожу пальцами по ее зеркалу, представляя себе, что она видит, смотрясь в него. Отгибаю одеяло и глажу простыню под ним.
От ощущения близости к ней меня охватывает дрожь.
Но потом я думаю про мою Элизу – обо всем, чего у нее никогда не будет. Никаких духов, никакой взрослой жизни… и в следующий момент меня сотрясают рыдания. Я падаю на колени, сломленный, посреди чужой спальни.
Выплакавшись, я встаю.
На туалетном столике среди флаконов с духами и баночек с кремом стоит стеклянный ангел – пресс-папье. Грубая работа, простое стекло: голова как бесформенный шар, тело, скругленное у основания, два маленьких крылышка почти сливаются с корпусом.
Я решаю, что это знак. Изабель станет следующим ангелом, которого я пошлю к Элизе, чтобы ее защищать.
Она всегда боялась темноты.