Пылающее сердце «дружочка»
Со всей определенностью историки обозначают только дату и место рождения нашего героя: 16 ноября (по старому стилю 6 ноября) 1673 года в Москве.
Мы говорили на страницах этой книги о нескольких версиях происхождения Меншикова. Попробуем взглянуть на эту тайну здесь с другого ракурса. А именно кто поддерживал ту или иную версию происхождения нашего героя? Может быть, происхождение или сословные интересы апологета той или иной гипотезы прольют свет на причины, по которым он столь уверенно придерживался одного мнения и старался поскорей опровергнуть другое.
Итак, по наиболее распространенной версии, популяризированной Алексеем Толстым, Алексашка Меншиков – простолюдин, уличный торговец пирожками, замеченный другом Петра Францем Лефортом. Противники этой гипотезы полагают, что боярская верхушка придумала этот эпизод в целях уничижения выскочки.
Сторонником первого суждения выступал известный русский историк, публицист и общественный деятель Николай Иванович Костомаров. Кем же был он по происхождению сам? Оказывается, знаменитый историк по рождению являлся крепостным. Его отец, помещик Воронежской губернии Иван Петрович Костомаров, сторонник Просвещения, взял в жены крепостную крестьянку Татьяну Петровну Мельникову, которую присмотрел из дворовых девок. Просвещенный помещик отправил крепостную невесту в московский частный пансион. По стечению обстоятельств брак был заключен уже после рождения сына Николая, который становился в силу действовавшего тогда в России законодательства крепостным своего отца. К сожалению, Иван Петрович не успел оформить родительские права должным образом: внезапная трагическая смерть оборвала его жизнь. Может быть, в этом кроется причина того, что знаменитый историк так рьяно защищал легенду о простонародном происхождении выдающегося государственного деятеля. Николаю Ивановичу Костомарову в его «Русской истории в жизнеописаниях ее главных деятелей» юный Меншиков виделся остроумным и бойким мальчишкой, который балагурством подманивал покупателей к своим лоткам с пирогами.
«Случилось ему проходить мимо дворца знаменитого и сильного в то время Лефорта; увидев забавного мальчика, Лефорт позвал его к себе в комнату и спросил: “Что возьмёшь за всю свою коробку с пирогами?” – “Пироги извольте купить, а коробки без позволения хозяина я продать не смею”, – отвечал Александр – так звали уличного мальчика. “Хочешь у меня служить?” – спросил его Лефорт. “Очень рад, – отвечал тот, – только надобно отойти от хозяина”. Лефорт купил у него все пирожки и сказал: “Когда отойдёшь от пирожника, тотчас приходи ко мне”. С неохотой отпустил пирожник мальчика и сделал это только потому, что важный господин брал его в свою прислугу. Меншиков поступил к Лефорту и надел его ливрею».
Как уже говорилось, и диплом Священной Римской империи (на латыни), и жалованная грамота Петра I князю Меншикову (на русском языке) утверждали, что князь происходил из литовских дворян: «оная провинция есть отчизна твоя». Напоминаем, что в те времена Литвой называлась вся восточная территория Речи Посполитой, которая непосредственно Польшей не являлась. В нее входили территории современной Западной Украины, Белоруссии и Литвы.
Того же мнения придерживался и Александр Сергеевич Пушкин: «…Меншиков происходил из дворян белорусских… Он отыскивал около Орши своё родовое имение. Никогда не был он лакеем и не продавал подовых пирогов. Это шутка бояр, принятая историками за истину».
Мальчик Алексашка Меншиков торгует пирогами у дворца
Это мнение напрямую смыкается с достаточно правдоподобной гипотезой о шляхетской родословной Александра – о том, что его отец (или дед?) был взят в плен во время русско-польских войн Алексея Михайловича и принадлежал, как уже говорилось, к рыцарскому роду Менжик герба Венява либо герба Вадвич.
Что, кстати, отнюдь не противоречит сообщениям других источников о том, что Александр родился в семье придворного конюха. Наоборот, оно делает вполне закономерным его появление в «потешных войсках» молодого царя Петра. Польские шляхтичи (а точнее, белорусско-литовские паны) в ту эпоху были лучшими наездниками и фехтовальщиками, нежели московские дворяне, поэтому принятие захваченного в плен удальца на царскую службу, а затем и его приближение ко двору, вполне правдоподобны. Более того, как мы уже говорили, зачисление самого Александра Даниловича на службу в потешный полк Петра выглядит весьма логичным. Ввести в ближний круг юного царя правильнее было людей, никак не замеченных в связях с прежними боярскими, княжескими и даже дворянскими родами. А в те годы практически второй русской Смуты, стрелецких бунтов, хованщины, противостояния Нарышкиных и Милославских, темных манипуляций и интриг царевны Софьи быть полностью уверенным нельзя было ни в одном из коренных семейств Московского царства. В этой ситуации отпрыск одного из пришлых родов (причем явившихся в Россию совсем недавно) идеально подходил для роли поверенного, денщика и адъютанта.
На наш взгляд, догадку о западном происхождении нашего героя подтверждает и этимология фамилии Меншиков. Если бы она принадлежала исконно русскому роду, ее происхождение можно было возвести к прозваниям Меньший, Меньшой, Малой, Малец, Малый. Но тогда фамилия героя звучала бы как Меньшов, Малов, Мальцев. Определения-прозвища Меньшик или Меншик в русском языке отсутствуют. Зато они весьма характерны для западных славян – поляков, чехов, сербов и хорватов. Словцо Mężyk, с носовым «н» перед «ж», переводится как озорное присловье «муженёк», «дружочек» или не менее забавное определение своего ближнего – «тот человек».
Легенда о торговле пирогами в этом случае кажется не столь убедительной. Хотя, с другой стороны, пока Петр был совсем мал и не набирал еще «потешного войска» (то есть не достиг 13 лет), бывшие верные слуги его отца вполне могли бедствовать. По крайней мере, большее количество верных слуг Алексея Михайловича из его колоссального царского подворья наверняка было вышвырнуто на обочину жизни. Уж, конечно, Софья не стала бы содержать на полном довольствии огромный штат ездовых, конюхов, телохранителей, псарей, сокольничих, загонщиков и т. п. своего отца. Во-первых, затратно, а во-вторых, велика вероятность, что они примут сторону не дочери, а сына покойного государя. Проще всех разогнать или хотя бы на время отдалить от царских особ, разослать по иным «городам и весям». Но, думается, прежнему двору не очень-то хотелось покидать Москву. У многих уже были собственные «добрые дворы», «хозяйства». Москва ведь жила полусельской жизнью. У каждого мало-мальски справного дворянина и даже мещанина был сад, огород, конюшня, хлев, ледник, курятник. У кого-то – мельница, у всех – пекарни. Таких из Москвы быстро не выкуришь.
Конечно, эти люди были готовы понести определенные «лишения» во время междуцарствия и, перетерпев лихие времена, дождаться заветного мгновения, когда снова понадобится их верная служба. Вот Петр подрастет…
В эти-то годы, когда челядь (и даже «служилые дворяне») с бывших царевых угодий сидели «без службы», они вполне могли чем угодно промышлять, лишь бы выжить. И выгонять каждый день сыновей со двора с лотками на ремнях через плечо.
И они дождались! Петр возмужал и, прислушавшись к мудрым советникам, набирал гвардейцев в свой первый «потешный полк» из отцовского ближнего окружения, выставленного Софьей за порог и пока сидящего без дела.
«Как скоро его светлость явился в эту роту, тотчас же был принят его величеством в число солдат (в октябре 1691 года), потому что он отличался красивой наружностью и счастливой физиономией и в своих речах, возражениях и ответах. Равно как и в своих приемах, обнаружил бойкий живой ум, здравый рассудок и добросердечие». Это свидетельтво мы читаем у историка С. М. Соловьева. Надо заметить, и в трудах больших ученых трудно отделить документальные свидетельства от фольклорных. Тем не менее описание – яркое и лестное.
Польша и Литва в XVII веке
Вот так, еще подростком, бойкий юноша Меншиков попадает в поле зрения царя и вскоре становится наперсником его игр, неотступно следует за ним в путешествиях, принимает участие во всех начинаниях, в первую очередь в создании знаменитых «потешных полков». Наперсник даже внешне – под стать помазаннику, который всю жизнь в буквальном смысле возвышался над своим окружением: в Меншикове росту – два аршина и двенадцать вершков, то есть всего на два вершка уступает царю-великану. Они практически неразлучны. В 1693 году царь-капитан назначает друга-Алексашку бомбардиром своего Преображенского полка.
В княжеском гербе Меншикова есть одна деталь, рассказать о которой самое место – здесь (не исключено, что украшала она и утерянный герб графский). На центральном щитке и над одним из рыцарских шлемов изображено коронованное сердце. Изображения коронованного или горящего сердца имелись и на керамических бело-синих плитках, которыми отделают интерьеры будущего дворца Меншикова в Санкт-Петербурге. Эта редкая в геральдическом «языке» – и единственная в русском гербовнике! – эмблема означала преданность «сердечного друга» своему сюзерену. Не мог не внедрить ее в свой герб тот, кого в юности царь называл «Herzenkind» – «дитя сердца», и кто письма царю подписывал – «от всего моего верного сердца». «Дружочек», словом, «друг сердечный».
…Судьба даровала царевне Софье семь лет у власти. Справедливости ради надо отметить, что общая направленность как внешнеполитической ее деятельности (Крымские походы), так и внутриполитической (переустройство страны на европейский лад) были вполне в духе будущих грандиозных петровских преобразований. Правда, фаворит царевны Софьи – Василий Голицын – был поклонником французского Просвещения, иезуитов и короля Людовика XIV, а Петр, напротив, французского влияния на себе практически не ощутил. Ему был ближе и интересней опыт иных европейских стран.
Утвердившись на русском престоле, Петр, естественно, стремился упрочить свое положение успешными внешнеполитическими действиями. На момент прихода к самостоятельному правлению Петра Алексеевича вопрос с Польшей можно было считать решенным. Теперь первостепенными задачами становились выходы к Черному и Балтийскому морям. От этого зависели обуздание хищнических набегов Крымской орды и оттеснение Швеции с исконно русских побережий Балтики.
Швеция на тот момент представляла собой могущественную морскую державу, обладала опытной и эффективной армией. Ее границы, кроме сегодняшней Швеции, охватывали Финляндию, современные Эстонию и Латвию, часть Карелии и даже несколько территорий современной Германии. По сути, это была империя. К схватке с таким противником Российское царство было еще совершенно не готово. И Петр прекрасно отдавал себе отчет в этом.
Как гласит народная мудрость, «умный учится на чужих ошибках». Поэтому неудачи Крымских походов Софьи и Голицына о многом сказали юному Петру. В ту эпоху подвластные Москве земли от Крыма и Черного моря вообще отделяли огромные незаселенные пространства, бездорожье, отсутствие опорных крепостей, поэтому военные походы против последнего осколка Золотой Орды и стоявшей за его спиной могущественной Османской империи требовали тщательной организации и колоссальных финансовых вложений. Стратегический гений Петра подсказал ему единственно правильное решение.
Наиболее близкой к Москве турецкой цитаделью был Азов. Завладев им, Россия получала выход в Азовское море, а значит, возможность атаковать восточное побережье Крыма в обход считавшегося неприступным Перекопа, а также штурмовать с моря и суши Керченский пролив, за которым уже Черное море.
Часть войска Петр отправил под командованием боярина Шереметева непосредственно против Крыма, чтобы нейтрализовать татарскую конницу, которая могла бы прийти на помощь турецкому гарнизону. Основное войско под командованием Гордона пошло на Азов. Несколько позднее, чтобы не обогнать пешее войско, вниз по течению Дона двинулись и струги, груженные припасами, мортирами, ядрами. На одном из этих стругов находились царь, Франц Лефорт и расторопный царский адъютант Александр Меншиков.