Глава 13 Харпер

Когда меня будит Бен, на часах пять минут седьмого. Он всегда это делает. Всегда в одно и то же время. Неважно, какой сейчас день: середина недели, выходные или праздник. А я по-прежнему ненавижу вставать так рано. За последние одиннадцать лет мой брат не изменился. Мама всегда говорит, что я сова и когда-нибудь просто привыкну, но я думаю, что вставать так рано просто издевательство.

Как правило, мне нужно минут десять, чтобы вообще выбраться из постели. Десять минут, за которые Бен, как отлаженный будильник, нажимает на меня каждые тридцать секунд, напоминая, что пора начинать день. Если я превышу эти десять минут, то в зависимости от времени дня это либо приблизит его к нервному срыву, либо просто заставит нервничать до тех пор, пока я не встану.

Сегодня, однако, у него нет причин для этого, потому что уже при первом касании я выскальзываю из-под одеяла и здороваюсь веселым:

– Доброе утро, тигр.

Это немного выводит его из себя, что он выражает нервным поворотом кисти.

– Я – ребенок, а не тигр, – ворчит он, вызывая у меня улыбку. Даже если Бен утверждает, что он не тигр, я все равно продолжу его так называть. Папа дал ему это прозвище. И я храню это воспоминание. Так я чувствую, что часть его все еще с нами.

– Я знаю, Бен, – ласково провожу по его волосам и отдергиваю руку, когда он уклоняется от моего прикосновения. Иногда он принимает такую форму симпатии. Но чаще всего нет. Сегодня именно такой день, но у меня слишком хорошее настроение, чтобы принимать это близко к сердцу. То, что не смог сделать Бен за одиннадцать лет, почти поцелуй с Эштоном изменил за одно мгновение: я превратилась в раннюю пташку.

Вместо того, чтобы думать о нас с Эштоном и придавать этому слишком большое значение, мне лучше взять себя в руки и позаботиться о Бене. В конце концов, до сих пор не произошло ничего, о чем стоило бы размышлять. Нет никаких нас. Уверена, что я не должна обращать внимание на это глупое покалывающее чувство в моем животе.

Я веду Бена в ванную. Свои занятия я выбрала [2] таким образом, чтобы утром успевать ухаживать за ним и дать возможность маме поспать еще пару часов. Затем она приступает к смене, а я возвращаюсь после университета.

Бен ненавидит маленькую комнату рядом со своей, несмотря на всю синеву, которую мы втиснули в ванную. Он останавливается в нескольких метрах от раковины и подозрительно смотрит на кран. Еще в детстве, когда не было ясно, что у Бена аутизм, у него случались приступы удушья, как только к нему подходили с мочалкой. К сегодняшнему дню ничего не изменилось. Каждый раз, когда он должен чистить зубы, начинается борьба, а основательное мытье через день почти всегда превращается в войну миров. Душ или ванна – невыполнимая миссия, если не усыпить Бена. Как ни странно, его боязнь воды не распространяется на лужи, озера или реку. Поэтому в летние месяцы я часто езжу с ним купаться и позволяю ему резвиться в чистой горной воде, а не забираться с ним в нашу ванну.

– Хочешь выдавить зубную пасту? Или мне сделать это?

– Никакой пасты, – умоляет Бен и делает жалобное лицо, словно его хотят отравить.

Я напеваю классику Остина Бурка вместо того, чтобы впечатляться этим. Без лишних слов выдавливаю горошину непенистой зубной пасты на его голубую щетку и пристально смотрю на брата. Для себя я выбираю обычную мятную пасту и начинаю тщательно чистить зубы.

Бен стоит позади меня, и подергивание левой кисти демонстрирует, как он борется с собой и насколько сильный дискомфорт вызывает у него этот утренний ритуал. Но он знает, что ни мама, ни я не терпим исключений в гигиене полости рта, и поэтому он очень медленно подходит к раковине, наконец хватает зубную щетку и так нервно чистит зубы, что я беспокоюсь за его десны. Бен может пораниться. Это уже случалось.

Когда он заканчивает, я его щедро хвалю и решаю на сегодня отказаться от пытки мытья. Вечером мы можем пойти к реке и тем самым избежать сейчас стресса.

Я жду, когда Бен исчезнет в своей комнате, чтобы собрать, наверняка, в очередной раз совершенно безумное сочетание из голубой и синей одежды, и торопливо прыгаю под душ.

Заканчиваю через пять минут, быстро убираю волосы в полотенце и спешу в свою комнату. Я не люблю оставлять Бена одного. У него в голове возникают самые безумные идеи, которые могут сровнять наш дом с землей, если оставить его без присмотра.

Я быстро надеваю чистые джинсовые шорты и светло-голубую блузку с короткими рукавами, прежде чем забрать его у двери комнаты. Все еще влажные волосы я стягиваю в узел и не могу сдержать смех, когда передо мной стоит Бен в коротких штанах, зимнем свитере и папином пиджаке.

– Ты не думаешь, что сейчас слишком тепло? – на улице уже душно, а днем вообще станет невыносимо жарко. По крайней мере, если носить шерстяной свитер вместе с пиджаком.

Но Бен качает головой.

– Я хочу есть, – говорит он, посмотрев мимо меня на дверной проем. Я киваю и иду на кухню. Все здесь имеет свое место и разложено в выдвижные ящики, пластиковые контейнеры и коробки для хранения. Ничего не лежит вокруг. Никакого беспорядка, который мог бы потревожить неустойчивую нервную систему Бена. Это делает кухню стерильной, но облегчает нам повседневную жизнь. Тем не менее, мне всегда нравился уютный беспорядок в квартире моей лучшей подруги Лизы. Я часто была у нее и немного подпитывалась нормальностью. Даже если Лиза настаивает на том, что ничто и никто в ее семье не является нормальным. Но теперь подруга уехала и превратила маленькую студенческую комнату в Нью-Джерси в библейский хаос.

Я вытаскиваю банку Фрут Лупс и наполняю тарелку Бена разноцветными колечками.

Брат уже занял привычное место и ждет, когда я подам ему завтрак, в то время как он мягко покачивается на стуле.

Когда я ставлю тарелку перед ним, Бен дергается. Дело в меньшем количестве хлопьев для завтрака, чем обычно. К счастью, мы прошли историю, когда нам нужно было подсчитать количество колечек. Однако Бен сразу же отмечает, что хлопьев стало меньше. Это хитрый план, но я решила, что такое утро требует чего-то особенного, и решила приготовить любимый воскресный завтрак Бена: блинчики с шоколадными каплями. Сегодня не воскресенье. Я знаю. Но тем не менее, достаю все ингредиенты и расставляю их в определенном порядке на кухонной стойке.

Мои приготовления заставляют Бена нервно пискнуть.

– Все хорошо, тигр, – я подмигиваю ему, – я готовлю нам блины.

– Я не тигр! – Его голос отражает беспокойство, а взгляд устремляется в пустоту. – Мы едим блины только по воскресеньям, – движение его руки становится беспокойнее.

– Я знаю, но сегодня мы сделаем исключение.

Первые колечки падают на пол.

– Сегодня не воскресенье, – сдавленно настаивает Бен.

Вот на что это похоже? Я в приподнятом настроении и все еще напеваю себе под нос. Быть днем в университете, выходить куда-то и некоторое время делать что-то только для себя, что-то, что делает меня счастливой. Я энергично отталкиваю мысли о голубых глазах Эштона и его дыхании на моей коже. Не он причина моего приподнятого настроения. Я просто радуюсь великолепному дню. В университете. Где я, возможно, пересекусь с Эштоном. Я закатываю глаза и выливаю на сковороду три маленькие лепешки из теста.

– Но ты любишь блины, – подчеркнуто спокойно говорю я. – И для вещей, которые ты любишь, время от времени можно сделать исключение, – я выкладываю на тесто аккуратный смайлик из шоколадных капель.

– Сегодня не воскресенье, – голос Бена становится пронзительнее. Его руки беспокойно двигаются в воздухе, и его взгляд блуждает от блинов, которые я ставлю прямо на стол к упавшим колечкам. Я поспешно отодвигаю тарелку и убираю стакан молока, который он чуть не сбил со стола. Это последняя капля, заставляющая переполниться бочку терпения Бена. Он отмахивается от меня, от стакана, который больше не стоит на своем месте. Кричит и сбрасывает блины со стола. Тарелка разбивается о пол, и смеющиеся шоколадные лица рисуют разводы на деревянных половицах. А лицо Бена уже наливается красным, но он не набирает воздух и продолжает кричать.

– Бен? – я пытаюсь достучаться до него. Безуспешно. Мое сердцебиение учащается, хотя я знаю, что это неэффективно. – Тигр? Бен? – никакой реакции. Вместо этого крик становится громче. Он так сильно раскачивается на стуле, что может упасть.

– Не хочешь почитать «Кролика Питера»? – я закусываю свои губы. Ни жалость, ни гнев, ни злость или упрек не могут прокрасться в мой голос. При этом все эти чувства так сильно сжимают мой живот изнутри. Я сглатываю. Как всегда. – Или мы посмотрим на звезды, – я судорожно вспоминаю, как называется первое созвездие. – Давай же, Бен. Андромеда, Близнецы, Большая Медведица, – он не реагирует. Вместо того чтобы продолжить список, он спрыгивает со стула. Его мышцы сильно напряжены, а кулаки сжаты. Брат слишком тяжело опускается на пол. Вторая партия блинов подгорает на сковороде, и едкая вонь заставляет его свернуться калачиком, резко биться головой и реветь. Громко. Пронзительно. Непробиваемо. Даже для меня. На самом деле я всегда нахожу способ достучаться до Бена.

Мама с растрепанными волосами и темными кругами под глазами появляется в дверном проеме. Ей потребовалась всего лишь доля секунды, чтобы оценить обстановку. Она спешит к плите и выключает огонь. Несет сковороду в сад, а затем распахивает окна, чтобы выпустить дым. Бен все так же визжит как резаный. Я бы давно охрипла, но в плохие дни он может кричать так несколько часов. И я молюсь, чтобы сегодня был не такой день.

Ложусь к нему на пол. Таким же калачиком, и смотрю на него. Я сосредоточиваюсь на своем дыхании, успокаиваю сердцебиение и начинаю рассказывать историю «Кролика Питера». Я знаю ее наизусть. Но вместо того чтобы успокоить его этим, у меня получается обратное.

– Сегодня не воскресенье, – говорит мама, садясь рядом с Беном, и вопросительно смотрит на меня. – Блины в четверг? Это все испортило, Харпс.

Эта истерика – моя вина. Я знаю это. Но то, что мама говорит мне об этом так прямо, вызывает у меня слезы на глазах. Я смаргиваю их, потому что они еще больше испугают Бена. И он бьет меня. Пинает мои эмоции, которые я не могу полностью удержать в себе.

– Возможно, тебе стоит просто уйти, – мама указывает на дверь.

Я качаю головой и делаю глубокий вдох, но рев Бена сводит на нет все усилия, чтобы взять себя в руки.

– Я помогу тебе. Ты еще не выспалась, – жалобно бормочу я. Тыльной стороной руки я сметаю несколько рассыпавшихся хлопьев завтрака, что вызывает у Бена очередной залп пинков и крика.

– Все в порядке, Харпс, – мама на мгновение сжимает мою руку, но это смиренный жест. Не утешительный.

– Мам, – умоляюще выдавливаю я. – Мне еще не пора. Я могу остаться и помочь тебе, – я не хотела ее будить. Разрушать день Бена. Я хотела, как лучше, но мама одним взглядом дает мне понять, что будет лучше, если я наконец уйду. Я все испортила. И если честно, знала, что скорее всего так оно и произойдет. Тогда зачем настояла на блинах на завтрак?

Мама спала всего три часа. Она выглядит ужасно уставшей. Истощенной. И я ответственна за это. Виновата. Мама начинает петь любимую песню Бена. Своим чистым голосом, который я так люблю. Ровно как и Бен, который немного успокаивается с каждым шагом, с которым я отхожу от них, и каждым звуком мамы. Трудно не принимать это близко к сердцу. Мне не остается ничего другого, как взять свою сумку и уйти. Я бросаю последний взгляд на них, как они лежат на кухонном полу в окружении раздавленных колечек. Именно так я себя чувствую в этот момент. Раздавленно.

Загрузка...