Свет погасшей звезды. Мифы о звездах и маяках - читать онлайн

Жизнь без Пушкина

1.

Осенняя пора, очей очарование, приятна мне творя прощальная краса, – распевал на все лады Хранитель. Он проникся духом самых великолепных строк и не мог их забыть.

Его спутник удивленного на него взглянул:

– Не понял, еще только первый день лета, а ты его уже провожаешь? Плохая примета, моя бабушка говорила, что всему свое время.

– Это я так, заранее готовиться начал, – усмехнулся тот, – но на самом деле просто вспомнил самые любимые строки, юбилей скоро у нашего гения, а мы так беспечны. Кто же этим займется, если не мы с тобой? Достоевский, помнится, всколыхнул весь мир, а больше некому.

– Юбилей, – проворчал тот, ты так говоришь, как будто бы без него и жизни на земле бы не было, и Маяк вдохновения бы погас. Но разве есть незаменимые? смотри, сколько поэтов и тогда было, а уж теперь их на каждом шагу столько, что и яблоку некуда упасть.

– Именно так я и говорю, незаменимые есть, и не только я один в том убежден.

– А на кого ты намекаешь?

– Давай спросим у того, кто этот Маяк зажег. Он тебе скажет то же самое.

– Да ничего он не скажет. Слышал я, что он снова превратился в медведя и какой-то охотник с ним безжалостно расправился. Так все и полетело в Лету.

– Тебе бы только истории сочинять, сказки писать, – цены бы тебе не было. Пошли, полюбуешься на живого и невредимого нашего Велеса, зря что ли для него остров нашли и Маяк там поставили. Все в целости, и остров, и дуб, которому душу дают, и маяк полыхает, пока не погас на нашу радость.

Искуситель подумал немного, почесал макушку и махнул рукой:

– Пошли, целую вечность я его не видел, пора давно навестить.

История об острове в океане, который порой называли Буяном, была известна всем, даже детям малым, как раз благодаря тому, кого они только что поминали. Но все живые путешественники, объезжали этот остров стороной, и только рассказывали о чудесах, которые там творились. А вот если наступал час, когда нужно было покинуть мир, тогда да, они отправлялись на тот остров, чтобы по дубу подняться небо или оказаться Пекле, если сил подняться не хватит.

Но наши герои добрались туда без особого труда, чтобы встретиться с самим Велесом и спросить у него, что изменится если…

1

Они ворвались к Велесу с одной только целью, им хотелось, чтобы тот рассудил их и дал дельный совет.

Велес был печален и устал. Но он выслушал своих духов очень внимательно. Самому ему давно не приходили в голову никакие интересные сюжеты, а вот эти двое вполне могли что-то такое придумать. А это было необходимо, ведь он оставался богом всего живого и покровителем поэтов и музыкантов. Он до сих пор отвечал за словесность и искусства.

Велес радовался, когда у него нашлись такие помощники, но за ними нужен был глаз да глаз, а то такого натворят.

– Давайте, говорите уже, хватит поглядывать друг на друга, что там у вас такое гениальное на этот раз?

– Мы решили заключить пари, – отозвался Хранитель

– И в чем же оно состоит, если не секрет? – Велес проявлял явное нетерпение.

– Да конечно, не секрет. Хотим узнать, изменится ли наш мир. если не будет одного человека, если он просто не родится в этом мире на этот раз. Вот говорит один философ, что если убить бабочку или сорвать цветок, то жизнь потечет совсем по-другому, а это человек все-таки, поэт.

Велес смотрел то на одного, то на другого, но махнул рукой даже не пытаясь угадать, о каком Фаусте идет речь на этот раз.

– Ну почему сразу Фауст, – возмутился Искуситель, – никаких Фаустов, пусть он отдохнет немного в своем раю, а то все писатели к нему и бросаются, как только что не так, сразу Фауст да Фауст.

– И кто же этот человек? Хватит измываться, говорите

Хранитель потупился и просто произнес:

– Да всего лишь Пушкин.

Властелин захохотал громко и звучно:

– Всего лишь Пушкин, как я сразу не мог догадаться, а почему бы на Вергилия не замахнуться?

– А что Вергилий, ну Данте не с кем по аду будет ходить, а это все-таки Пушкин, он и русский язык сотворил, и первую прозу, и вон какие стихи написал и переполошил всех так, что до сих пор они там опомниться не могут. Нет, с Вергилием он не сравнится.

Духи переглянулись, не понимая, что они услышат от своего повелителя через минуту, бес уже пожалел, что пошел туда, а Хранитель наоборот почему-то обрадовался, ему показалось, что идея Велесу понравилась.

– Он и сам говорил, что не хотел бы родиться с таким умом и талантом в России – желания должны сбываться. Он с небес посмотрит за тем, что твориться будет.

– Мы посмотрим, как они без него выкрутятся. Без дела никто не останется, и потом, сейчас все издатели так любят альтернативные истории, это же последний писк моды.

– Изволь выражаться поприличнее, – возмутился Велес, хотя, с кем поведешься, от того и наберешься

Они снова застыли в ожидании главного вердикта, и Велес произнес:

– Так и быть. Пусть не родится, дерзайте, и меня держите в курсе, что там у вас получится. Но не забудьте, что Маяк Вдохновения не должен погаснуть по вашей прихоти, за этот огонь вы отвечаете головой и свободой.

2

Духов словно корова языком слизала, их и след простыл, они бросились творить мир, в котором на свет не появился Александр Сергеевич Пушкин.

Что это будет за мир. даже представить странно, хотя, очень даже интересно, ведь там было столько поэтов Пушкинского круга, никуда же они не денутся если его и не будет. Вот и появится у каждого из них шанс стать первым, немного изменить весь поэтический и не только поэтический мир. Конечно, он был солнцем, но должно появиться другое солнце, или мира погрузиться во тьму, как было в самом начале творения. Но если они допустят это, то лучше не думать, что с ними сотворит бог всего живого.

И главное было узнать, погаснет или не погаснет тот самый маяк, зажженный еще стариком Державиным, который при Пушкине горел ясным пламенем и гаснуть не собирался. Конечно, было опасно погасить этот огонь, сколько веков он полыхал, и вдруг Маяк вдохновения погаснет. Что с ними делает Велес, даже представить страшно. Но всегда надо надеяться на лучшее, они найдут того, другого, кто не позволит случиться беде.

Духи взялись за дело, засучив рукава. Они направились к Маяку на одном из островов. Он был зажжен еще Державиным и разгорелся в бытность Пушкина.

– Смотри, он пока еще полыхает, – говорил Хранитель, – что же с ним делать?

– Нам придется погасить маяк на время, и творческий мир погрузится во мрак, пока они не найдут ему замену. Иначе как мы все узнаем, что появился новый гений?

Мефисто с ним согласился:

– А почему бы и нет, мы творим альтернативную историю. Надеюсь, она будет не хуже прежней. Совсем мы его гасить не станем, пусть останется самая малость огня, мы не должны заблудиться во мраке

В тот момент, когда Маяк почти погас, они заметили, как тень в цилиндре и темном плаще мелькнула и пропала, растворилась в воздухе. Но что о том говорить, что сделано, то сделано.

– Не печалься, он еще вернется, он не может просто так уйти навсегда.

– Но он не сможет быть тем самым Гением, к которому и мы с тобой и весь остальной мир привык. Наверное, больше всех расстроится Достоевский, он так гордился, что удалось вернуть его назад, воскресить, а тут оказывается, что и воскрешать и возвращать некого.

Ангел готов был разрыдаться, но молчал, держался из последних сил.

3

И в мире началась совсем другая жизнь. Во всех газетах и салонах в те дни говорили только о том, что Маяк вдохновения внезапно погас, его почти не видно. Никто не знал, почему такое случилось, что с этим делать дальше. Только тревога нарастала в самых чутких к переменам в мире сердцах. Они не сомневались, что произошло это не случайно, не просто так. А жить в эпоху перемен всегда и всем было страшно, очень страшно.

Над столицей нависло странное, тягостное ожидание то ли радости, то ли беды. Кто-то вспоминал жуткие истории из древности, когда казнили того жреца, при котором вдруг погас огонь. И жестокость была оправдана, священный огонь должен гореть, что бы ни случилось в мире. Его нельзя погасить, его надо беречь для тех, кто придет в мир потом.

– А что если и наших поэтов ждет что-то страшное, гибельное? – то тут, то там возникал этот жутковатый вопрос.

Но люди старались гнать от себя такие скверные мысли. Они верили, что маяк в ближайшее время загорится снова, и тогда все будет еще лучше, чем было до сих пор, просто для этого надо немного времени и терпения. Кто-то утверждал, что он погас не совсем,, что мерцает огонек, и его хорошо видно, если на небе нет звезд.

Но шли дни, месяцы, годы, маяк не загорался, мрак окутал и башню, где он полыхал когда-то, и весь остальное мир.

Многие творцы с этим смирились, но самые настойчивые мириться не собирались. Они ждали каких-то перемен, хотя сами не знали каких именно,

4,

Вовремя открылся Царскосельский лицей. И там был тот же самый первый набор лицеистов. Никто бы не заметил разницы, ведь они не знали, кто там еще должно было быть. Но сразу было видно, что кого-то не хватало, словно бы вынули душу из этой веселой стайки подростков, оторванных от родителей и поселившихся в казенное заведение. Лидер, страстный и задорный юнец не нашелся в этой группе, и она казалась потухшей свечой. Особенно это чувствовалось вечером, когда лицеисты отдыхали и были представлены сами себе. На занятиях было тихо и мирно, и преподаватели не могли нарадоваться, как хорошо работать, когда дисциплина в классах почти идеальная, никто не рисует шаржи, не пишет стихи, не пытается сорвать уроки. О такой в прошлой жизни они и мечтать не могли..

Но так без потрясений и происшествий они и дожили до выпускного – самого важного и торжественного дня, первого подведения итогов. Каждый из выпускников должен был выступить с какими-то своими темами, но будут ли стихотворения, услышат ли они прекрасно зарифмованные строки?

Жуковский страшно волновался, Державин ждал появления того, кто был обещан, чтобы передать ему тот огонь вдохновения, уже затухавший в его слабеющих руках. И жить ему оставалось пару лет, не больше. И выпуск первых лицеистов стал его Лебединой песней. Это понимали все, это точно знал он сам.

Нет, он не собирался уходить прямо завтра, но ведь надо посмотреть на того, кто придет ему на смену. А смерть неизбежна и часто она бывает так внезапна.

А между тем было произнесено имя последнего выпускника, и ничего не случилось, встреча так и не состоялась. Если Василий Андреевич знал, что так и будет, догадывался, то для Старика это стало полной неожиданностью:

– И все? – беззвучно выдохнул он.

Многие восприняли это как выдох облегчения, притомился он, устал слушать все, что они говорили. Тут и более молодые впадали в печали и ждали только окончания всего этого действа

Но когда он встал и подошел к Жуковскому, и на лице его был написан немой вопрос, тот только растерянно пожал плечами, развел руками:

– Вот таким получился у нас выпуск, первый блин комом, но может следующий будет иным

Он хотел сказать, что до следующего можно не дожить, но махнул рукой и пошел к выходу.

И во всем этом было так мало жизни и так много печали, что было отчего взвыть. Но Василий Андреевич только пришел в себя и решил действовать. Да, нет того самого Пушкина (он помнил даже фамилию не появившегося в этой жизни ученика) Это был только сон, и сон не оказался вещим, такое случается, увы, жизнь порой так непредсказуема. Но ведь есть другие, у них есть шанс проявиться, а у него – помочь им показать себя. Будет

не так просто, как в прошлый раз, но когда они искали легких путей?

5.

Евгений и князь Петр стали первыми, на кого обратился взор Василия Андреевича. Они были хорошими поэтами, самыми лучшими из тех, кого он знал. И почему бы не им поддержать тот самый огонь вдохновения, угасающий вместе с уходом Мастера, а тот уходил незримо, и не было сомнения, что недолго ему оставалось в этом мире быть.

Как они оказались втроем, сказать трудно, но Учитель сразу заговорил о главном,

– Что-то пошло не так, не мне вам объяснять, но огонь маяка не должен погаснуть, мы с вами здесь, мы живем, мы творим. Не на кого больше оглядываться и надеяться.

Князь угрюмо молчал, Евгений страшно волновался, ему так нравилось, так хотелось оставаться в тени. Он что-то говорил о том, что нет той яркой жизни – дуэлей, романов, что он любит свою жену. И не получиться у него быть первым.

– Только хороших стихов мало, тут вся жизнь должна стать служением, мифом, вспышкой молнии.

И только в глубине души он таил надежду « А чем черт не шутит, ведь Учитель все видит лучше и дальше».

Но как только он вспоминал лицо и тихую улыбку своей милой жены, так и начинал понимать, что это не для него. И невольно оглядывался на князя. Тот странно заволновался, засуетился.

Князь Петр не лишен был тщеславия, и часто считал, что он незаслуженно оказался в тени этого будоражащего умы мальчишки (прапамять не давала ему успокоиться), но это тогда и там, а тут все стало казаться иным. Он не собирался, он не хотел быть первым. Вольная барская жизнь была ему по душе, и творчеству, лирике в ней была отведена не такая уж и большая роль. Ему хотелось порой блеснуть перед милыми дамами и друзьями, но забава оставалась забавой.

Да и разговоры стихли, едва начавшись. Легенда о жреце, который был убит из-за того, что в храме погас огонь, не вдохновила на подвиг служения русской словесности. Не было какого-то внутреннего огня и стремления изменить этот мир, и того и другого все или почти все утраивало.

Видя такое равнодушие ленное, Учитель встрепенулся, он разозлился не на шутку, хотя такое с ним редко случалось. Они услышали его крик, переходящий в визг:

– Если огонь погаснет, то нас никто больше не пустит в небесную кузню. А без того огня мы все мертвецы, мы погибли, а я не хочу погибать. Я жить и творить хочу, но моя участь быть Учителем, да и склад характера совсем не тот, не годится это.

Они переглянулись, но разошлись в тот вечер молча, и настроение было таким, словно каждый из них проиграл большую, очень большую сумму денег, и надо было подумать о том, как вернуть этот долг, потому что долги всегда нужно возвращать.

6.

Кажется, огонь вспыхнул сильнее, когда в салоне, уж не помня в каком, он столкнулся с Грибоедовым. У него даже имя было то же самое Александр Сергеевич, но главное не имя, а тот отрывок комедии, который он читал в момент вторжения Учителя.

Тот как всегда опаздывал к началу, присоединился к слушателям, и угадал с первой ноты, с первого слова гения. Ему даже показалось, что писал Нерожденный.

Потом, когда все уже разошлись, он буквально вцепился в Чацкого, так хвали главного героя комедии, и так он стал называть автора.

Чацкий слушал внимательно, хотя насмешка мелькала в уголках губ.

– Да я и рад бы, – развел он руками, – но моя дорога лежит в Грузию, а оттуда еще дальше, какая поэзия, дорогой Василий Андреевич, для этого не надо быть дипломатом. -Тут должен быть литератор, а не дипломат, миф о Тициане так и остается только мифом, Мне жаль, но это не моя миссия в мире. А на том поприще я принесу значительно больше пользы, уверяю вас.

Он помолчал, видя как растерялся и обиделся собеседник, прибавил:

Может быть потом, на склоне лет, когда я уйду в отставку, но уж точно не теперь, – он задумался и повторил еще раз – точно не теперь.

– Нет, он не зажжет маяка – это точно, тут и талант и размах нужен иной, – бормотал Учитель по дороге домой.

Погасило внезапно вспыхнувшую радость в душе Учителя, он потерял то, что не успел даже отыскать.

.Все складывалось не очень удачно, и неудачи не способствовали его хорошему настроению, хотя он и без того был подвержен разочарованию и унынию.

Припоминая, сколько хлопот тогда ему доставлял Гений, теперь он страшно жаждал этих хлопот. Он бы терпел и прощал все, но некому было прощать, и терпеть нечего было, увы.

Ночами Учителю все чаще снился гаснущий маяк. Он пробирался к нему, он пытался закрыть огонь своим телом, но никак не мог этого сделать, и просыпаясь разбитым и страшно усталым, словно Сизиф, катил он в гору камень, а тот срывался и летел вниз. Но в нем было Сизифово упорство. В начале дня он с новыми силами брался за дело, хотя и не ведал где найти того единственного, кто заменит в этой реальности Гения

7.

Когда отгремела война с Наполеоном, и все немного успокоилось, с невероятными усилиями Учитель взялся за поиски нового таланта. Он отыскал Мишеля, тогда еще 5 —летнего младенца в старинной усадьбе, и стал упорно вспоминать, что же с ним такое будет связано. Как там он был связан с гением, и что сможет сделать один.

Тогда казалось, что это последний шанс не дать маяку погаснуть.

Не может быть это еще одним разочарованием, критики кричали о том,

что он сделает больше и пойдет дальше. И хорошо бы, если бы так, но чутье подсказывало, что он находится в свете Луны, а не Солнца, что это только отраженный свет. И всегда проще начинать (ему ли не знать этого), когда у тебя за спиной есть тот, кто уже проделал определенный путь.

– Он ярче, он талантливее, – твердил Учитель, заметив пристальный взгляд бабушки поэта – она была центром его внимания после внезапной смерти матери.

– О чем вы, голубчик Василий Андреевич, вы меня пугаете.

– Не пугайтесь так, ничего дурного я вашему внуку бесценному не желаю. В столь юном возрасте он пишет прекрасные стихи.

– А еще прекрасно рисует и на скрипке играет, и то и другое мне кажется менее опасным, чем стихотворения, – она протяжно произнесла последние строки.

– Не сгущайте краски голубушка вы наша

– Да нет, что вы, но он у меня один, дайте мне умереть спокойно, дорогой вы мой стихотворец.

Учитель понял, что с бабушкой трудно будет о чем-то договориться, но если дело того стоит, то он готов был на все. Должно все получиться на этот раз, не может быть, чтобы не вышло.

Вдруг тень поэта появилась в его уютном кабинете.

Учитель подпрыгнул, рассмеялся, прослезился:

– Ну как же так вышло, как мы все без тебя, дорогой вы мой.

– И снова не туда, не теряйте времени и силы. Лермонт – худший вариант, я все видел и не мог оставаться в тени на этот раз.

– Но что же мне делать, скажите, есть смысл ждать и искать?

– Конечно, есть, он появится, не переживайте так, дорогой Учитель, мне хочется, чтобы вы нашли и разглядели его. Пусть он займет достойное место в нашей поэзии. В прошлый раз этого не вышло, но тут можно что-то исправить, я в вас не сомневаюсь.

– Зато я сам в себе сомневаюсь, но где наша не пропадала.

Василий Андреевич заметил, что даже тень поэта вдохновляла и окрыляла, что говорить о его присутствии, хотя оно и стало несбыточной мечтой.

Маяк скорее тлел, а не горел. Ему надо было поторопиться, пока езе было время, но понятно, что его становилось все меньше и меньше.

8..

Два духа слушали разговор Учителя и Гения. Слушали молча, поглядывая на маяк, который они видели сквозь время и расстояние. Опечалился даже Мефи, а что говорить о Хранителе.

– А ведь Гений прав, мы погубили Мишеля.

– Мы погубили его, вероятно, но что сделано, то сделано. Ему не написать на этот раз «Смерть поэта», если оказаться на Кавказе то по другому поводу, а это уже совсем другая игра. Для него это совсем другая история, но главное, что мы уморили Учителя. Ему не придется провести пару ночей у постели умирающего, но он и сам не выживет от таких забот и хлопот

– А давай поможем ему, – не выдержал Ангел, – ты знаешь, что это за поэт, и где его искать?

– Не знаю, правда, даже представления не имею. Говорят, он есть, но я не вижу его ни среди живых, ни среди мертвых.

– А как же он сможет его разглядеть, если мы не видим? Недолго осталось нашему маяку гореть.

Они заглянули в старый сад, где Учитель сидел с Мишелем, тот был так мал, но так смышлен:

– Скажите, почем мне все время снится Маяк, я даже не понимаю, есть в нем огонь или нет, но мне кажется, что он потухнет еще до того, как я проснусь, и мир погрузится во тьму.

– Милый ты мой, мне уже много лет снится такой сон, но пока мы с тобой ничего или почти ничего не можем с этим поделать. Нам нужен поэт первый среди равных, тот, кто не позволит маяку погаснуть.

– Первым поэтом был Демон, – говорил ребенок.

– Нет, нет, только не это, я тебя умоляю.

– Моя главная поэма будет о Демоне, я точно знаю.

Учитель погрузился в раздумья, поговорив с Мишелем, он лучше понимал, о чем говорил ему Призрак совсем недавно. И в тот момент он готов был взвыть от отчаянья, но боялся напугать малыка, Тогда он не казался таким бесстрашным.

– Евгений- Петр, – Михаил – перечислял Учитель имена, тех, кто мог быть, но не стал Первым, – соперничество было напрасным, им не удалось разжечь тот огонь. Но он все равно появится, как когда-то из тьмы появился свет. И хорошо бы дожить до тех времен, я просто не могу уйти, пока этого не случилось. Хотя я устал, я очень устал, мне так хочется забыться и заснуть

– Но не тем глубоким сном могилы, я хотел навеки б так заснуть, – услышал он голос Мишеля и содрогнулся. Похоже, что тот умел читать чужие мысли.

И хотя ничего крамольного он не сказал, но дрожь прошла по всему его телу. Он быстро поднялся и удалился.

– Кажется, я чем-то обидел его, – говорил Мишель рыжему коту, сидевшему рядом с ним, – но не пойму чем, ведь я не сделал ничего дурного.

Кот пристально, молча взирал на него.

9.

А между тем была середина 1825 года, затишье, явно перед бурей. Умер император при каких-то загадочных обстоятельствах, мир жил в эпоху перемен. Если кто-то в те дни думал о поэзии, то только Учитель, остальным явно было не до того. Но и он потерял всякие надежды, столкнувшись с бунтовщиками лицом к лицу. И вдруг маяк замерцал и вроде загорелся сильнее.

Там, среди них был поэт Кондратий Рылеев, но он упорно смотрел в сторону главаря – Павла Пестеля. Туманные воспоминания прошлой жизни указывали именно на него.

– Почему вы на меня так смотрите, словно узнали кого-то другого? – возмутился тот.

– Узнал, конечно, узнал, я видел вашу тетрадь со стихами, и сам бес мне подсказывает, что вы могли бы заняться более важным делом, чем все эти заговоры – заговОры.

В глазах Пестеля появилась такая ярость, что он готов был броситься на Учителя, невероятных усилий стоило ему удержаться на месте, устоять.

Но тот упрямо стоял на своем:

– Не губите себя и других, это только убьет вас и всех, кто вам поверил.

– Пойдите прочь, вы уходящая натура, это нам жить и править в мире, и не приставайте ко мне с этим. Мне стишки писать не к лицу и не по чину. Я сын императора и хочу вернуть то, что у меня забрали.

Кажется, он перегнул палку, перед ним был настоящий зверь, и приличный вид только обман зрения.

Хотя Василий Андреевич провел столько времени с царскими детьми, что его мало что смущало и ничего не пугало. Но этот давно не был ребенком и юношей. И вся злость и все обиды века были в его душе. Гений рассказывал о встрече с ним, о несовместимости их характеров. Интересно, с кем-то у него есть хоть какая-то совместимость? Но ему нужны были эти люди для осуществления его мерзких целей. Учитель пожалел, что всего этого не было в его воспитанниках, да и быть не могло. Но от этого они оставались в страшной опасности. Есть типы, которым творчество противопоказано, а любовь для них, только умножение наследников, таких же свирепых безумцев, как они сами.

Василий Андреевич старался не думать плохо о людях вообще, особенно о тех, кто были в его круге, но есть же предел всему. И Пестель ясно дал ему понять, что он существует, не стоит заблуждаться.

– Мы еще встретимся, – пробормотал он.

Но споривший с кем-то вождь бунтарей не слышал, да и не собирался его слышать.

10.

И был метельный декабрь, вступление на трон нового императора. Казалось, что бунтовщики тогда исчезли, пропали. Они не успели свергнуть ненавистного императора. Но кто пойдет против еще не вступившего на престол? Они безумны, но не настолько, уверял он князя Петра, искоса на него поглядывающего.

Князь хотел понять, на самом ли деле Учитель не догадывается о том, что творится за спиной или это только чистой воды притворство. Хотя такие люди никогда не умели притворяться. Как же он мог воспитывать императоров, ведь кроме языков, словесности им надо давать большее, значительно большее, чтобы они могли противостоять всем бастардам, рвущимся к власти.

– Они арестованы, – произнес князь, когда Учитель влетел к нему с каким-то странным рвением, словно за ним гнались какие-то темные силы.

Никто за ним не гнался, ему просто хотелось понять, кто остался, на кого еще можно положиться, ведь там все и со всеми связаны. Как пришлось ему защищать Гения тогда от всех, а он словно играл с огнем.

Кстати об огне. Он взглянул на Маяк и увидел, что того не погас, когда было покончено с бунтовщиком. А что бы это значило? Тот, кто должен появиться, жив и здоров, и наверняка он не окажется на виселице и в ссылке. Хорошо, что Мишель был мал, бабушка стояла, заслоняя его спиной, да он просто не мог и при желании там оказаться.

Тешил ли себя Учитель надеждами или просто хотел сохранить его для грядущего, как знать, он в тот момент и сам этого до конца не понимал.

Вот что значит родиться вовремя и не оказаться на Сенатской.

Сам же он в тот метельный день отправился на Сенатскую, чтобы еще раз взглянуть на бунтовщика. Он должен был рассказать царевичам о нем, о том, как все это происходило. Больше некому.

Он сразу разглядел Пестеля среди тех, кто ему был менее интересен. Среди них оказался и поэт Рылеев. Странно, но он не тешил себя надеждами по его поводу.

Он приблизился к Бунтовщику. Тот усмехнулся снова увидев Учителя, вспомнил как тот пытался сделать из него поэта – салонную обезьяну и отвернулся

– Вы будете на это смотреть? – прошептал он

– Я же говорил, что мы еще встретимся. Вы добились своего, это то, что вы и хотели? Ты мог стать первым поэтом, а теперь тебя просто казнят, как разбойника с большой дороги.

Конвоир отстранил его от висельника, и тут Учитель услышал голос рядом, там, где никого не было:

– Он мог стать императором, и не нужно ему сочинительство.

– В аду нет императоров, но сколько людей погубил, мерзавец.

Учитель отошел, когда тела уже болтались на веревках, и метель кружилась вокруг них, исполняя какую-то странную пляску. С этим было покончено, но кто следующий. Ему куда идти. Где искать поэта?

11

Страсти постепенно улеглись. Бунтовщики разбрелись по всей стране, и там они жили не так и скверно, как хотелось бы тем, кто их наказывал. За некоторыми даже жены отправились на просторы Сибири. Но в столицах о них постарались забыть, как о страшном сне.

И вдруг Маяк вспыхнул. Это заметили все, кто был посвящен в историю, имел какое-то отношение к сочинительству. Евгений и князь бросились в дом к Жуковскому, они должны были поведать ему о странных переменах поговорить о самом главном.

Мишель в то время был в ссылке на Кавказе, он не хотел становиться придворным поэтом, прославлять новую императрицу не желал. Нашлись и другие какие-то грехи, и многие вздохнули спокойно после того, как он отправился в свое вынужденное путешествие.

– И вы тоже это видели? – вопрошал князь Учителя

– Да кто же кроме меня следил за всем этим? – растерянно усмехнулся тот, он почти смирился с тем, что огонь едва тлел и вдруг такое.

И что бы это значило? – спросил разочарованно Евгений, понимая, что всем им ровным счетом ничего не ведомо.

– Еще бы узнать, кто и откуда вернулся в Россию, мы так долго его ждали, но я ума не приложу, кто это может быть. Если вы найдете кого-то нового, дайте мне знать. Я пытаюсь вспомнить, кто тогда был кроме Гения, но память меня подводит, совсем стар стал, задержался я в этом мире

– И не говорите так, что же мы без вас делать станем? – раздался голос Евгения.

– Жить и писать как прежде.

– Как прежде не будет уже никогда, дорогой Василий Андреевич.

И вдруг атмосфера в этом доме изменилась, исчезла тревога и неопределенность, словно бы солнце показалось из-за серых свинцовых туч.

И все трое заговорщиков это почувствовали сразу. Они видели сердцем, не слишком доверяя глазам своим.

12

Появилась Поэтесса и положила на стол Учителю рукопись, все сразу оживилось, когда они начали читать кавказскую поэму.

– Разве не это вы искали так упорно? – улыбнулась она.

За столом, где сидели трое, повисло странное молчание, они прекрасно знали, как она относится к изгнаннику.

= Хорошо написано, – воскликнул Евгений.

– Ой, не к добру это, – отвечал князь.

– Да это же старая кавказская легенда, стоит ли везде искать подвох?

Учитель пристально смотрел на поэтессу. Она явно увлечена им, хотя это не мешает ей оценить то, что написано. Она хочет услышать восторг ни и похвалы и от него, это для нее почему-то очень важно. Может быть, ее послала бабушка или тетушка Мария, чтобы заручиться поддержкой.

И в молодые годы Учитель не доверял женщинам, а умные и знающие что такое творчество – вдвойне опасны. Даже если она не разрыдается, не станет платком вытирать слезы, от этого ему легче не станет

Слова его будут переданы всем, потому он должен быть особенно осторожен.

– А может он все-таки смог, написано-то великолепно для столь юного творца. Говорят он Демона пишет, – попытался заступиться за Прекрасную Даму сердобольный Евгений.

Он считал себя старшим товарищем для Мишеля и мог позволить такие вольности. Они только на миг сошлись в этом мире, и он уйдет наверняка раньше. Хотя как знать, кто и когда уйдет. Кто-то не доживет и до тридцати, а кто-то и до ста дотянет

Что-то подсказывало Евгению, что ненадолго, но Мишеля он все-таки переживет, как бы странно это не звучало – 14 лет, это не малый срок. Но он знал, он откуда-то о том знал.

– Даже если его Демон гениален, то его надо сжечь, нам хватить казненных бунтовщиков, – услышал он голос Учителя, увидел, как вздрогнула поэтесса, и понял, что он снова в очередной раз отключился от реальности. Он умел это делать с самого начала, и это помогало сочинять и не светских приемах быть в одиночестве, даже в окружении сотни людей.

А Василий Андреевич, произнеся эти слова, видел тень гения около окна, тот стоял, опираясь о подоконник и улыбался.

Ему легко наблюдать и улыбаться, тени вообще ни за что не отвечают, а вот что делать живым, как им быть, если маяк возьмет и завтра погаснет, что он тогда творить станет, где взять тот небесный огонь?

Наконец гости оставили его, видя, что он растерян и расстроен. Усталость и печаль тут же пропали без следа. Он мог, он, наконец, мог побеседовать со своим любимым учеником. Боялся, что он исчезнет раньше времени, но этого к его счастью не случилось.

Видя, как ему рад старый учитель, Гений заговорил первым:

– Я все вижу, прости меня за то, что у тебя нет ни минуты покоя. Я хотел только понять, как будет, если меня не будет. Да и та жизнь, которую ты нарисовал, я не хотел проживать ее. Но есть в этом и хорошее, – прибавил он, – гусар с его мраком и кошмаром не появится в этом мире, он не сможет до конца увести нас от света во тьму. Без меня он оказался не так силен – жертва была не напрасной. Только на моих плечах он мог стать тем, кем стал тогда, в другой жизни. И меня это страшно тяготило. Я заглянул туда. То, что старался не замечать при жизни, было чудовищно.

– Ты прав, сто раз прав, только что нам теперь прикажешь всем делать, годы идут, иных уж нет, а те далече, как князь Петр говорит, скоро маяк совсем погаснет. Может она права и надо принять Демона?

– Пусть лучше погаснет маяк, но ты не сделаешь этого, зачем тогда мы столько страдали и боролись, разве для того, чтобы этот дух торжествовал?

13

Прощаясь в ту полночь с тенью Гения, Учитель и не думал, что они увидятся так скоро. Но он ворвался к нему буквально через несколько дней, не дал и слова сказать

– Смотри, как горит маяк, там точно кто-то появился. Надо срочно пробежаться по салонам и посмотреть, кто из новеньких там сверкает и горит ясным пламенем.

Учителю показалось, что Гений знал, кто это был, но просто не хотел говорить. Но сам он в тот момент и представления о том не имел. Хотя с радостью отправился туда, но там были все те же, даже Мищель еще не вернулся из своей ссылки. Его ждали, о нем говорили, но пока его не было.

В полночь он зашел к княгине, скорее, чтобы передохнуть, до дома были далеко, а ноги казались чугунными. Он понял, что если не остановиться там, то упадет и умрет.

Она была восхитительна как всегда, но Василий Андреевич не успел ей ничего сказать. Он в первый раз не побоялся казаться невежливым

– Кто это? – воскликнул он

Княгиня не обиделась, она давно перестала обижаться на старого чудака, который если и искал в этом мире что-то, то вовсе не хорошеньких женщин.

– Это Федор Иванович Тютчев, вернулся к нам из-за границ, – почти ласково отвечала она.

– Я так и знал, Тютчев вернулся из своих заграничных миссий, а хотелось, чтобы был Грибоедов.

– Грибоедов не может быть, совсем скоро ты с ним здесь встретишься, – говорит бес ангелу. Там бунт страшный, и он уже погиб.

– Но он совсем не ценит свое творчество, все разбросанно в разных местах, он влюблен в ровесницу своей дочери. Как-то все еще хуже складывается, чем с нашим гением тогда

– Но маяк отреагировал именно на него. Другого здесь никого нет,. И это лучше, чем ядовитый гусар, этот философ и поэт, каких не бывало.

Княгиня улыбалась, а Учитель, наконец, поцеловал ее ручку и прошептал слова прощения, и тут же прибавил:

– Как же я не мог догадаться, что это именно он

Они услышали голос Гения:

– Я должен ему помочь, сохранить его творчество, заставить его больше писать и ценить написанное. Ведь и тогда он был опубликован в моем журнале

Бес поддержал своего любимца

– Чем черт не шутит, а вдруг все будет не так и страшно, маяк-то горит. Остальным придется смириться с этим.

А потом он слушал какое-то стихотворение о себе, о последних днях, Где его раздобыл бес, он спрашивать не стал, просто слушал удивленно:

– Они все помнят и все знают, невероятно.

– Ради этого стоило родиться, но что теперь о том говорить.