Князь Иван Андреевич Хованский по прозвищу Тараруй затеял пирушку у себя в хоромах на Знаменке, куда позвал, кроме двух своих сыновей, еще боярина Ивана Михайловича Милославского и трех представителей рода Толстых – окольничего Андрея Васильевича с его сыновьями Иваном и Петром. В роскошной горнице с украшенными оленьими рогами и медвежьими шкурами стенами гости сидели за обильно накрытым столом – пили, ели, хвалили хозяйское угощение и вели беседу о последних московских событиях.
Хозяин дома был, несмотря на свой преклонный возраст, мужчиной видным. Высокий и широкоплечий он совсем не горбился. Его лицо украшала пышная серебряная борода, за которой князь, судя по всему, хорошо ухаживал.
Старший сын князя Тараруя, князь Петр Иванович Хованский не так давно стал боярином. Он не отличался ни красотой, ни статью, зато в его облике была спокойная основательность, коей явно не хватало прочим членам этого семейства. За столом князь Петр все больше молчал.
Младший сын Ивана Андреевича – любимец отца Андрей – был мужчиной высоким и могучим, с волосами цвета вороньего крыла, орлиным носом и аккуратно выровненной густой бородой. Его прищуренные карие глаза смотрели на мир нагло и самоуверенно. По службе князь Андрей не особенно продвинулся, оставаясь в свои сорок лет все еще стольником. Оба царя, Алексей Михайлович и Федор Алексеевич, недолюбливали младшего сына князя Тараруя за великое распутство и чрезмерную спесь, но сам Андрей Иванович считал причиной собственных неудач по службе исключительно интриги своих многочисленных недоброжелателей.
Родственник недавно усопшего царя, боярин Иван Михайлович Милославский выглядел несколько старше своих сорока семи лет. Морщин на его лице образовалось едва ли не больше, чем у князя Ивана Андреевича, притом, что последний почти что годился ему в отцы. Под глазами у Милославского были синеватые мешки, а на голове почти не осталось волос, да и его бороденка отнюдь не отличалась густотой. Характер Иван Михайлович имел упрямый: мало кому удавалось переубедить этого человека.
Членов семейства Толстых пригласили на эту пирушку, как родственников Милославского, хотя нельзя сказать, чтобы в их отношениях царили дружба и взаимопонимание. Иван Михайлович не жаловал женатого на его сестре Андрея Васильевича Толстого, и, когда имел возможность, не помог ему стать боярином. Свояк платил шурину той же монетой, поэтому встречались они редко и общались с прохладцей. Старшего племянника, своего тезку, Милославский тоже не особенно привечал, зато благоволил к младшему – Петру. Впрочем, это благоволение мало отразилось на судьбе Петра Андреевича Толстого, которому не удалось к его тридцати семи годам получить хоть какой-нибудь придворный чин. Тем не менее младший Толстой совсем не обижался на дядюшку.
У Петра Толстого было некрасивое, но весьма выразительное лицо с большим лбом, мохнатыми бровями, глубоко посаженными глазами, крупным носом и тонкими губами. Коренастый и невысокий он, несмотря на свой далеко уже не юношеский возраст, сохранил необычайную живость и подвижность. Ему явно не хватало поля деятельности, на котором о смог бы проявить свои способности.
Говорили за столом, разумеется, о воцарении десятилетнего сына государя Алексея Михайловича, о новом возвышении Нарышкиных и о возвращении из ссылки Матвеева.
– Вот попали мы, так попали, – ворчал Милославский. – Никому теперь пощады не будет. Не нынче, так завтра Матвеев начнет всех в бараний рог скручивать, а родичи царицы Натальи Кирилловны будут ему помогать.
– А может, ничего страшного не случится, – возразил ему старик Толстой. – Были же они у власти.
– Тогда государь Алексей Михайлович не давал им разгуляться, – настаивал на своем Иван Михайлович. – Нынче же некому держать их за руки. Языков и Лихачевы уже в опале, а вскорости и до вас дойдет черед.
– Вы, Толстые, водили дружбу с Языковым, – подал голос князь Андрей Хованский. – Теперь молите Бога, чтобы не попасть на плаху…