– Святые небеса, я могла бы сейчас быть на фестивале, – говорит Индия.
Милли поднимает бровь.
– И что же это за фестиваль?
Индия хмурится.
– Э-э-э-э… ну-у-у…
– Кримфилдс? Гластонбери? Ридинг? Теннентс?
Ее сестра прищуривается.
– Заткнись, – говорит она. – У меня, по крайней мере, есть занятия поинтереснее, чем целый день читать журналы.
Милли решает не подливать масла в огонь и не спрашивать, что это за занятия такие. Она обожает доводить Индию, подкалывая ее, но сейчас они тут одни, и, несмотря на то что в семье у сестры репутация Хорошей Девочки, Милли знает, что характер у нее взрывной и может сдетонировать без предупреждения.
– Слушай, – говорит она, – нам не нужно тут околачиваться. Может, пойдем на паром и посидим где-нибудь в кафе? Нет смысла сидеть тут весь день.
Индия берет свою сумку.
– И что ты сейчас делаешь? – спрашивает Милли.
– А вдруг украдут?
Милли фыркает. Выложенная кирпичом подъездная дорожка впитывает жар, превращая ее в решетку для барбекю. «Не могу поверить, что ты – старшая, – думает она. – Ты боишься буквально всего».
– Ну и кому нужна твоя сумка? Мы же в Пуле, а не в Пекхэме.
– Тут повсюду люди, – говорит Индия. – Туристы. И, ну, ты знаешь – строители.
Милли начинает смеяться. Строители, работающие в доме по соседству, уже несколько раз проходили мимо них, горланя на каком-то незнакомом ей языке. Высокие и мускулистые, половина из них – усатые, отличающиеся от актеров из гей-порно только более широкими джинсами.
– О да, конечно, им нужно твое платье в горошек, чтобы покрасоваться в пабе.
Индия швыряет сумку на дорогу.
– Заткнись! Просто заткнись!
Милли подумывает еще какое-то время подразнить сестру, но на улице страшная жара, и у нее нет сил. Она поднимает сумку Индии и свою собственную – обе парусиновые, с одинаковыми цветочными узорами, одна красная, вторая синяя – даже в выборе багажа их мать очень щепетильна, – и тащит их к рододендронам, высаженным вдоль забора.
– Смотри, можно спрятать здесь.
– Тебе не приходило в голову, что у строителей могут быть подружки? – Индия всегда найдет повод продолжать спор.
– Конечно, – отвечает Милли через плечо, – и я уверена, они просто мечтают о твоем поношенном платье.
Она ныряет под низкие ветки, чтобы найти, куда пристроить сумки. Замечает кое-что и поворачивается к сестре.
– Эй, Инди, посмотри-ка.
Индия угрюмо подходит.
– Что?
Милли отодвигает ветку, чтобы сестра могла увидеть.
– Смотри!
В заборе зияет дыра. Судя по ее виду, ей уже несколько раз пользовались. Облетевшие листья заметены в сторону, открывая песчаную дорожку.
– О-о-о! – восклицает Индия.
– А я что говорила!
– Думаешь, можно?
– Это же наш дом, балда!
– Ну, в какой-то степени. А вдруг он охраняется? Камеры или типа того?
– Перестань, когда он в последний раз включал видеонаблюдение? Плюс у меня с собой моя студенческая карта, сможем доказать наше родство в случае чего. Идем!
Индия все еще раздумывает.
– Ой, Индия, иди на фиг. Я не собираюсь сидеть тут, как идиотка. Там есть бассейн и лежаки. Я намерена искупаться.
Она залезает в темную пещеру под кустом. Ей даже не нужно прикладывать усилия: тело комфортно проходит в расширенный перемещениями лаз. Парочка движений, немного подтянуться на локтях – и вот она уже на клумбе по другую сторону забора. Розы и азалии: простые и неприхотливые растения, которыми отец обычно украшает выставляемые на продажу дома. Достаточно сильные, чтобы выжить на скудных почвах, хотя бы до перехода земли к новому владельцу. Милли протискивается сквозь них и встает на свежеуложенном дерне на той стороне ограды.
Индия появляется секундой позже, проталкивая сумки перед собой. Раскрасневшаяся, она заползает на траву и падает на задницу. «Ничего себе!» – вырывается у нее.
Дом – стопроцентное отражение их отца, Шона. Но одновременно и нет. Стопроцентно да – потому что он выглядит как все дома, на которых зарабатывает отец; стопроцентно нет – потому что отец ни за что не стал бы жить в таком доме. Дома, в которых они проводили свое детство, всегда были старинные, полные антиквариата, с тюльпанами в вазах, как с картины голландских мастеров, всегда готовые к продаже, даже если семья жила там достаточно долго. Но Шон никогда не позволял личным предпочтениям вставать на пути у выгоды. У него всегда был наготове список современных домов без каких-либо проблем, которые можно было снести или отремонтировать, чтобы скрыть все следы прошлого. Для этого у него был целый склад мебели: непритязательная обстановка без наворотов; этакие лишенные характера дорогие вещи, которые новоиспеченные богачи, еще не уверенные в своем вкусе, покупают в проверенных магазинах. Иногда Шон продает дома с мебелью, что приносит хороший доход. Этот дом в Сэндбэнксе, популярном и желанном направлении для отдыха биржевых брокеров и цифровых миллионеров, один из таких – он выбрал его из-за местоположения и напичкал всеми удобствами, привлекающими яппи.
– О, ура! Это дом с джакузи! – говорит Индия.
Они отправляются исследовать местность, уже охладившись от одной мысли о том, что им предстоит найти. Сам дом им до лампочки. Трехэтажная бетонная коробка, выкрашенная белой краской, лоджии и раздвижные двери тут и там. Они в курсе, что двери и окна оснащены сигнализацией. Может, отец и не видит смысла в установке камер, но он точно не оставил бы дом в распоряжении сквоттеров или грабителей, любящих минималистичные интерьеры. Время для дома настанет позже, когда приедут взрослые. А пока что у них есть сад, в котором из старого – только раскидистая араукария, три комплекта мебели для патио, набор для игры в крокет и – ура! – бассейн за белым штакетником.
– Как думаешь, почему дом назвали Харбор-Вью – «вид на бухту»? – спрашивает Милли, вглядываясь в небольшую многоэтажку, стоящую между ним и водой. Она покрыта строительными лесами; такое впечатление, что весь Сэндбэнкс застраивают, чтобы нажиться на его популярности.
– Может, дом и правда когда-то имел вид на море.
– Ну, сейчас нет. Но можно использовать это как торговое название и получить больше денег.
– Не-е-е-е. Они сошлются на то, что это ироничное название. Или историческое. На Кингз-роуд есть дом под названием Си-Вью-Коттедж – «коттедж с видом на море». Не думаю, что кто-то всерьез может предположить, что оттуда его видно.
Милли пятнадцать лет, Индии семнадцать. От матери им достался высокий рост и бронзовая кожа, от отца – аристократический нос и тяжелые брови. Люди частенько принимают их не за обычных британцев-с-капелькой-еврейской-крови, а за представителей более экзотических кровей, и сестры не прочь этому подыграть. Прошлым летом в Тоскане Милли убедила парня из элитной школы Хэбс в том, что она арабская принцесса. Его влиятельные родители просто скакали вокруг нее ровно до того, пока мать не приехала забирать Милли с вечеринки и не выяснилось, что ее зовут Хэзер Джексон.
На дворе конец лета, обе сестры уже загорели до шоколадного оттенка, их черные волосы копнами обрамляют лица, ногти на ногах выкрашены в ярко-оранжевый. Они какое-то время скачут, толкают друг друга в бассейн и ныряют «бомбочкой» с трамплина, а затем располагаются на лежаках, втирая крем для загара, который Индия достала из своей сумки. В этом вся Инди: всегда предусмотрительная, всегда подготовленная, всегда плетущаяся за сумасбродной младшей сестрой с лейкопластырями и средством от укусов наготове.
– От отца что-то слышно? – спрашивает она.
– Нет, но до фига чего слышно от этих чертовых строителей по соседству, – отвечает Милли. – У Клэр голова взорвется, если они все еще будут здесь, когда она приедет.
Она снова проверяет свой телефон. Ни сообщений, ни звонков. Кажется, их отец въехал в длинный темный тоннель, в котором не ловит связь.
– Думаешь, нужно позвонить маме?
Индия зыркает на нее.
– И что она сделает? Она в самолете. И к тому же она дико разозлится.
Милли мгновение вглядывается в лицо сестры. «Вот в этом мы и расходимся, – думает она. – Инди сделает буквально все, чтобы избежать неловкости, и, как следствие, она всегда на грани нервного срыва. Не сказать, что она от этого в выигрыше. У нее нет друзей, потому что все ее боятся».
– Ладно, а что мы-то будем делать? Мы даже не знаем, приедет ли он сегодня, да?
– Я лично без понятия! – рявкает Индия.
Милли вздыхает.
– Я попробую еще раз позвонить ему.
Она набирает номер отца, и ее сразу же перекидывает на автоответчик.
– Может, он за рулем, – говорит она, вечная оптимистка. – Может, то, что он не берет трубку, – это хороший знак?
У Индии в сумке есть бутылка газировки, а Милли после небольшого поиска выуживает пачку M &Ms. Они едят их в торжественном сестринском молчании, греясь под лазурным небом в солнечных очках в форме сердечек.
– А кто вообще приедет? – спрашивает Милли. – Не знаю. Думаю, завсегдатаи. Точно приедут Клаттербаки.
– Как будто они когда-то не приезжали. Эти на халяву сделают все что угодно.
– Знаю. Иногда мне кажется, что отец любит Чарли Клаттербака больше, чем собственную семью.
– Ну, это же школа, ты же понимаешь, – говорит Милли. – В средней школе мальчики могут найти друзей на всю жизнь. Все эти холодные душевые и драки на регби. – Она на секунду задумывается. – Драки на регби – полная задница, вообще-то. Чарли Клаттерсрак.
Индия издает смешок.
– Чарли Клаттерсрак. Отлично.
– Имоджен Клаттерсрак, – говорит Милли, и они обе корчатся со смеху.
– Ок, Клаттерсраки. Кто еще?
– Думаю, вполне вероятно, Гавила.
Индия стонет:
– Боже, нет, только не Сопливая Симона! Пожалуйста, скажи, что ее не будет!
– Не знаю. Они все возьмут с собой детей? Я как-то не задумывалась.
– Ну, Мария точно никуда не поедет без Хоакина, – говорит Индия. – Помнишь, как она настояла, чтобы он присутствовал на свадьбе отца и Клэр?
– Угу, у него была истерика!
– Он тогда еще блеванул во время росписи. Великолепно!
– Если честно, он просто выразил то, что мы все чувствовали, – говорит Милли.
– Никогда не забуду лицо Клэр!
– Ты различаешь выражения ее лица? Как по мне, она всегда как пришибленная ослица.
Милли еще раз безрезультатно набирает номер отца.
– И это все гости? Не густо для пятидесяти лет, тебе не кажется?
– Я не думаю, что в старости еще есть силы на тусовки. Боже, какая будет скукотища. Вроде бы приедут еще люди, но, скорее всего, коллеги. Какая-то женщина, дизайнер интерьеров или типа того. И ее дети.
– О, безудержное веселье в мире Шона Джексона! Сколько детей?
– Трое, мне кажется. Тигги, Фред и Иниго.
Они снова делают вид, будто их тошнит.
– Да уж, – говорит Индия, – думаю, нужно работать в поте лица, когда твоя жена дорого тебе обходится.
Они замолкают, раздумывая над выбором их отца. Жить с озлобленной мамой не так-то весело.
– Забавно, правда? – говорит Милли. – Я в последнее время на полном серьезе предвкушаю возвращение в школу. Там гораздо проще, да? Ты хотя бы знаешь правила.
Индия поворачивается к солнцу другой стороной.
– М-м-м. И никаких малявок, с которыми нужно быть вежливой, потому что это твои сестры. До сих пор не могу поверить, что он продолжает плодить детей в его-то возрасте! Это как-то неправильно.
– Фу, – соглашается Милли. – Понимаю. Видимо, это какая-то чисто мужская фишка. Может, он хочет доказать, что еще способен на такое?
– Ну, мне бы не хотелось, чтобы он так делал. Это отвратительно.
Милли доедает конфеты и запивает их газировкой.
– Наверное, нам нужно обдумать план действий на случай, если они не приедут.
– Ой, успокойся, Милли, – говорит Индия. – Они точно приедут. Это все она, ну? Она никуда и никогда не приезжала вовремя. Я удивлюсь, если они выйдут из дома раньше десяти.
Милли смотрит на часы.
– Ну, сейчас уже время обеда.
– Ох, боже. – Индия протягивает руку и щипает ее за бедро. – Ты не умрешь от голода, если пропустишь один прием пищи.
– Ах ты сучка! – взвизгивает Милли, и это ругательство шуточное лишь наполовину. Привычка есть до отвала возникла у нее во время молчаливых обедов и ужинов, ознаменовавших конец брака их родителей. Чувство сытости каким-то образом притупляло боль, и сейчас, когда ей не нужно каждый день ходить на школьную спортивную площадку, она начинает толстеть и понимает это. Ей это не нравится, она не может остановиться, но она это понимает.
Милли брызгает сестре на спину остатками газировки. Индия вопит и вскакивает. Их обеих захватывает подростковый раж. Индия гонится за Милли по саду в солнечном свете, пока Милли не прыгает в бассейн, чтобы спастись от преследования. Индия ныряет следом, пытается ее потопить, а затем они отплывают к противоположным бортикам и смеются, брызгаясь друг в друга водой в восторге на грани отчаяния, потому что знают, что, возможно, это последнее веселье этих выходных.
Они так сильно шумят и так сильно выражают удовольствие, что не замечают, что уже не одни. Тень падает через плечо Милли, и голос отца прерывает их крики.
– Какого черта вы тут делаете? – спрашивает он.