Комната, которую прежде снимал Андрей, мало чем отличалась от той, где ей только что довелось побывать. Та же убогая обстановка, те же серые стены… Единственным предметом роскоши был маленький черно-белый телевизор, сиротливо притулившийся на подоконнике широченного трехстворчатого окна.
Алька поискала глазами, куда бы повесить шубку, и, не обнаружив ни шкафа, ни мало-мальски приличного гвоздя в стене, швырнула ее на кровать.
– Ладно, не так все плохо, – успокаивала она себя, опускаясь на краешек стула у двери. – Завтра я обо всем узнаю, и, может быть, что-нибудь изменится.
Но тревожное чувство, вызванное словами соседей Андрея о его, мягко говоря, своеобразном образе жизни, не отпускало. Оно ворочалось внутри, разрастаясь до неимоверных размеров и затмевая собой все остальные неспокойные думы. Прометавшись по комнате большую часть ночи, Алька забылась под утро неспокойным сном.
Разбудил ее осторожный стук в дверь.
Алька подняла от подушки всклокоченную голову и хрипло спросила:
– Кто там?
– Алька, жрать будешь? – не совсем вежливо поинтересовался Мишка и, еще раз корябнув по двери, добавил. – Клавка картошки нажарила. Селедка имеется, так что давай выползай из своей берлоги…
Потратив на утренний туалет чуть больше пяти минут, Алька зашла на кухню и остановилась у накрытого к завтраку стола.
Клавдия расстаралась не на шутку, присовокупив к сковородке жареной картошки и очищенной от костей селедке несколько ломтей постной колбасы и банку кабачковой икры.
Смерив стоящую перед столом девушку оценивающим взглядом, Клавдия приглашающе махнула рукой:
– Садись, Алька. – И тут же, с плохо скрытой завистью добавила: – Вот что значит молодость… Утром встала, свежа, как розовый бутон, а тут…
Смутившись от пристального внимания соседей, Алька заняла пустующую табуретку и с жадностью принялась уплетать предложенное соседкой угощение.
Как только с завтраком было покончено, Клавдия отодвинула от себя тарелку и сказала:
– Андрюха твой, думаю, слинял. Третьего дня его тут братва искала. Ну что, Алька, как думаешь дальше жить?
– А… а… я не знаю, – замямлила она, откладывая вилку с недоеденным кусочком колбасы. – На работу бы мне надо.
– Прописка есть? – перебила ее соседка.
– Нет.
– Тогда только в дворники или в проститутки, – вставил молчаливо сидевший до этого Михаил. – Без прописки – дело труба.
– Меня Андрей обещал прописать, а вот как все вышло, – безнадега вновь сжала Альке горло, норовя выдавить непрошеные слезы.
– Он бы тебя прописал, пожалуй! – фыркнул Михаил. – Только по его месту прописки тебе бы и работенку соответствующую подогнали. Так что…
– Так что, может, и к лучшему, что он смылся, – перебила его Клавдия. – А с работой что-нибудь придумаем.
Придумать оказалось не так-то просто.
С раннего утра до позднего вечера Алька в сопровождении своих соседей моталась по близлежащим районам столицы в поисках подходящей работы и день за днем возвращалась с массой впечатлений от отказов, высказанных иногда в вежливой, иногда в ироничной, а подчас и просто в грубой форме. Однако спутников девушки, непрезентабельного вида которых она поначалу стеснялась, ее неудачи не очень расстраивали. Они с сосредоточенным видом вышагивали рядом с ней, время от времени выпрашивая денег на обеды, гамбургеры или бутылку пива.
Время шло, деньги, выданные родителями, таяли на глазах, а работа все никак не находилась. Когда же у Альки в кошельке остались три последние сотни, она начала всерьез подумывать о возвращении под родительское крыло.
«Ничего! – тешила она себя мыслью. – Поругают, поворчат и простят».
Еще утром она потихоньку упаковала вещи. Сбегала в дежурный магазин, купила соседям прощальную бутылку водки, а себе бутылку «Мускателя» и совсем уже было собралась в тихом кругу отпраздновать свой отъезд домой, как произошло событие, в корне изменившее всю ее дальнейшую жизнь.