– Этот? – оживилась девушка, привстав на цыпочках и немного вытягивая шею, выглядывая из переулка, – Какой… интересный месье. Так и не скажешь, что русский! Такой красивый…
– Нет, милая, – со сдержанным раздражением ответил её возрастной кавалер, всё ещё достаточно интересный, но уже вышедший из возраста придыхания молоденьких девушек, – это… а впрочем, тебе и не надо знать, кто это!
– Левее, ещё левее… да не тот! – он довольно грубо ухватил её за голову, – Вот… рядом с полной дамой, видишь?
– Мадам Жаннет? – оживилась гризетка, просунув руку под локоть кавалера, – Я её знаю, она актриса! Хорошая! В этом, как её… в общем, благородную даму играла, здорово было!
– Неважно! – раздражённо бросил кавалер, – Вообще, забудь, что знаешь кого-то! Помнишь, о чём мы говорили?
– А? – рассеянно отозвалась девушка, – Помню, конечно!
– Кстати! – снова оживилась она, и, повиснув на руке кавалера, подняла вверх хорошенькую юную мордашку, искательно заглядывая в глаза мужчины, прикрытые кустистыми бровями, – Я в магазине месье Мореля та-акое платье видела! Цвета морской волны во время зимнего шторма, вот! Его супруга, мадам Морель, мне его примерить разрешила, и я тебе скажу, это просто ах! Но цена… двадцать франков и сорок сантимов, представляешь?
– Куплю, – сквозь зубы пообещал кавалер, – но потом! Сперва мою просьбу выполни, хорошо? Рядом с мадам Жаннет, смуглый такой…
– Этот? – ещё раз выглянув, разочарованно протянула девушка, недовольно выпячивая полную нижнюю губу, – Какой он невзрачный… и кажется, вообще монгол!
– Монгол… – тонко усмехнулся кавалер, – русские все немножечко монголы[16]!
– Да? – искренне удивилась гризетка, – Не знала! Да, а ещё перчатки к платью, такие…
– Иди! – уже жёстче сказал кавалер, – Куплю! И платье куплю, и перчатки!
– Да, милый! – просияла девушка, и, чуть прихорошившись, вышла из переулка совершенно переменившейся. Вот только что была бойкая гризетка, в шалых глазах которой плясали весёлые чёртики, и вот уже она – застенчивая, совершенно невинная и очень трогательная девушка, почти девочка, при виде которой любой мужчина старше восьми и моложе восьмидесяти непроизвольно расправляет плечи в желании защитить невинное создание.
– … прекрасно, просто прекрасно! – услышала она, подходя к клинике, перед входом в которую и стоят почтенные горожане, – месье Бланк отличный прозектор, просто отличный!
– Да, мадам, да, – кивает почтенного вида старичок с цепким, каким-то жадным, ожидающим взглядом, – Я знаете ли, ценю науку и постоянно посещаю морги и анатомические театры, находя это занятие весьма полезным. Месье Бланк весьма изящно и очень наглядно проводит вскрытия, недаром…
– Ах, Кловис, это тягостное ожидание… – молодая дама в сопровождении спутника, и совершенно очевидно – не супруга, нервно кусает батистовый носовой платок, – Не могу дождаться…
Невинная девушка делает тем временем ещё несколько шагов, застенчивый и наивный взгляд в сторону разглагольствующего престарелого ценителя анатомической науки, и юное создание, заслушавшись, делает несколько шагов в сторону.
– Мадемуазель… – предупредительно сказал смуглый месье с несколько нездешним разрезом глаз. Одежда на нём хотя и сшита по последней парижской моде, но подобрана решительно плохо, так что человек с хорошим вкусом непроизвольно поморщится при виде этакой нелепицы и отведёт глаза…
… перед этим старательно запомнив мельчайшие детали, дабы потом обсудить это в кругу друзей.
– Месье! – девушка отскакивает от него, как ужаленная. На красивом, почти детском лице написано неверие и шок, – Вы что…
Не договорив, она прикусила губу, подхватила юбки и быстро ушла, почти убежала.
– Я даже не понимаю… – начал было оправдываться нездешний месье под осуждающими взглядами, и, не сумев подобрать слов, развёл руками.
– Женщины…
– Хам! – припечатала его почтенная дама, при виде которой становилась ясно, что такое понятие, как Высший Свет, не чуждо для неё. А затем, решив, что слов в таком случае недостаточно, резко, с оттяжкой ударила веером с костяными пластинами по щеке смуглого месье.
Среди почтенных парижан послышался одобрительный ропот, а монголоидный месье, вместо того, чтобы удалиться, за каким-то чёртом принялся оправдываться.
– Мадам! Месье! Я решительным образом не понимаю…
От волнения его французский язык, и без того далёкий от идеала, сделался вовсе уж искажённым, почти карикатурным.
– Русский! – тоном знатока сказал красивый белокурый мужчина, похожий на Аполлона, – Я этот акцент даже ночью опознаю!
– Месье! – вежливо раздвинув людей, божество вышло вперёд, – Хочу напомнить вам, что в войне победили мы, и вы находитесь в столице победителей, из милости!
Он, по всем правилам драматического искусства, сделал короткую паузу, которую вполне оценили зрители.
– Поэтому, месье, – безукоризненно ровным тоном продолжил бог, – настоятельно рекомендую вам оставить свои азиатские привычки, пока вы находитесь в Европе! Вернувшись к себе, вы можете, если желаете этого, бить своих женщин плетьми и приставать к ним на улицах, но здесь, в Европе, во Франции, извольте соблюдать наши законы и обычаи!
… и как это обычно бывает, никто ничего толком не видел, но какая теперь разница!? Недаром говорят «Врёт, как очевидец!»
– Чёрт те что происходит, – озадаченно пробормотал Ежи, откладывая недочитанную газету. В последнее время как-то слишком много заметок о ненадлежащем поведении русских, и…
… верить?
С одной стороны – переговоры всё ещё продолжаются, и хотя по основным вопросам всё согласовано, но детали, и детали вполне весомые, всё ещё обговариваются. Да и обернуться всё может самым неожиданным образом, что уже не раз и было!
А давления на оппонентов, между тем, никто не отменял, да и по большому счёту, иметь возможности давить, и не пользоваться ими…
… глупо! Быть может, и не порядочно, но предельно глупо.
Мораль в таких случаях всегда на задний план отходит. Руководители могут быть честнейшими, порядочными, благороднейшими людьми на свете. Это всё секретари, исполнители… да-да! Перестарались! Накажут, разумеется… куда ж без этого! Орденами и повышениями.
Ну и обычные люди, понимаете ли… патриотические круги, они иногда могут переходить некие границы. Сами понимаете, недавняя война, потеря близких, ожесточение…
С другой же стороны, и не верить…
… сложно.
Он, Ванька, не понаслышке знает нравы господ офицеров – насмотрелся, знаете ли, в Севастополе! И разница между гвардейцами и офицерами из номерных полков, по его мнению, не столько в порядочности, сколько в знании языков и этикета.
А так… гвардейцы и денщиков содомируют куда как почаще, чем провинциалы, и, будучи на постое, соблазняют хозяйских жён и дочерей – от скуки, а то и на пари! Ну а служанок, которых вообще редко спрашивают о желании, и не учитывает никто. Привыкли-с…
Но с другой стороны… Париж?! Неужели настолько одичали за время войны, что, приехав в Европу, привезли с собой привычки военного времени?
А вернее всего, решил он, французы сейчас, после победы в войне, на пике переговоров, слишком уж пристально подмечают всё и вся. Здесь и приказов сверху не нужно, достаточно чуть ослабить намордники у патриотов, и они сами всё сделают.
Это чуть позже, когда утихнет накал страстей, и во Францию поедут тратить оброчные деньги русские помещики, а Великие Князья проматывать государственную казну, утихнут не только патриоты, но и шовинисты, потому что патриотизм – отдельно, а русские деньги – это ж совсем другое!
В ряды студенчества Ежи влился достаточно легко, французы вообще легко дружат…
… но можно сказать и так, что они дружат, пока легко!
Над всем этим попаданец особо не задумывается, разве что давая иногда себе мысленный укорот, не сближаясь слишком уж близко с обаятельными французами. Дружба, она временем проверяется… ну и совместно съеденной солью, куда ж без этого!
А драчки, кошачьи концерты под окнами домовладельцев, посиделки в кафе и генгетах, это так… приятельство. Хотя деньги мадам Шерин ему всё-таки вернула, пусть и не в полном объёме… так что и от такой лёгковесной дружбы тоже бывает прок!
Ну а пока – весна, любовь… и десятки, сотни новых знакомых, лекции в Сорбонне, прогулки по Парижу, пока ещё не Османского Периода[17], и от того необыкновенно интересного, яркого, дышащего Историей…
… ну и немножечко – миазмами.
Хотя чего уж себе врать! Миазмов в Париже далеко не «немножечко», на иные улицы и заходить-то не то что не хочется, но и опасно.
Старожилы некоторых районов – из тех, что поплоше и попроще, и так-то не привыкли стеснять себя, выплёскивая содержимое ночных горшков в окна. А уж если на эти пусть и живописные, но всё ж таки мрачноватые, кривые и изрядно провонявшие улочки заходил кто-то явно чужой…
… то сам и виноват!
Студенческая жизнь Ежи в настоящее время ознакомительная, очень поверхностная, состоящая по большей части из посиделок, прогулок, дуэлей-не-всерьёз, споров и разговоров обо всём на свете, злословии о политиканах и Высшем Свете, не исключая императора, фигура которого, вполне уважаемая, отнюдь не считается неприкасаемой!
Лекции он посещает, но пока его ведёт не жажда просвещения, а скорее желание познакомиться с профессурой, с их манерой подачи и прочими мелочами, весьма даже влияющими на усвоение предмета. Ну и конечно же, необходимость понять уровень знаний в целом.
Он не оставил и свои мысли продолжить образование именно что в области архитектуры, но… не будет ли полезным получить также немного знаний в области инженерии?
Его, что закономерно, интересует не только строительство, но и разного рода механика, как возможность…
… а вот чего именно, он и сам пока не знает!
Были, разумеется, мысли, осчастливить человечество десятками изобретений, но кажется, всё не так просто. Увы…
Для начала, на любые исследования нужны деньги, деньги, и ещё раз деньги! А ещё знания, и не только сопромата и иже с ним, но и, к примеру, о технических возможностях современной цивилизации.
Ну и, что ничуть не менее важно, знание специалистов в совершенно конкретных областях. Интернета нет, и даже со справочными бюро пока проблемы, и чтобы найти что-то, нужно сперва найти того, у кого можно спросить!
Патентное право или, скажем, производство опытных партий товара и его продвижение – это отдельно, и, как оказалось, дьявольски сложно! Быть может, конечно, его пугают, но того, что он узнал за минувшие дни, уже достаточно, чтобы понимать – просто не будет.
Мелькали даже мысли, задерживающиеся в голове всё чаще, что может быть, а ну его к чёрту? Всё это изобретательство, прогресс…
Он знает, пусть и весьма обрывочно, о месторождениях золота, например. Да и кто не слышал такие слова, как «Аляска», «Клондайк» или «Юкон»? А ведь покопавшись в памяти, можно вспомнить и другие интересные слова.
Да, непросто… и вернее всего, очень непросто! Но там – дикая природа, дикие старатели и дикие же туземцы.
А здесь, в Париже, можно получить ничуть не меньше, грамотно вложившись в строительство. Но… юристы, политики и дельцы всех мастей будут, пожалуй, кратно опасней старательского промысла!
Нюансов – до чёрта, и хотя во Франции главенствует Закон, но личные связи, де-факто, значат ничуть не меньше.
В теории – всё понятно! Полтораста лет спустя Ванька и читал, и смотрел на Ютубе разного рода обучалки про то, как завести друзей и полезные связи. Но на практике он их почти не применял, да и зачем?! Успею… потом. Когда-нибудь.
А теперь вот… надо обзаводиться связями, надо применять на практике полезные знания… а знаний-то почти и нет, выветрились!
Остались обрывки. Ну и, понятно, лакейское обучение – с этикетом, внимание к гостям, разными подходцами и прочим. Но всё это нужно фильтровать и думать, анализировать, потому что лакейское, оно уместно далеко не всегда!
Подавив зевоту, он постарался выкинуть из головы мысли, совершенно ненужные на лекции по теории искусства, и принялся таращить глаза на профессора Робера, изображая самое пристальное внимание. Лекция ему, в общем, не то чтобы нужна – всё это, пусть и в несколько упрощённом, дистиллированном виде, он проходил ещё в художественной школе. А потом, уже в университете, гораздо глубже, чем даёт, да и, наверное, знает, профессор Робер.
Но профессор – человек полезный, тесно связанный с деловыми кругами, и что особенно важно – как раз с теми, что причастны к перестройке Парижа. А это возможности…
– Профессор, простите, – поймав паузу, Ежи поднялся с места, – по вашему мнению…
Робер охотно и весьма живо ответил ему, а попаданец несколькими уточняющими вопросами подтвердил как глубину своего интереса к лекции, так и свои познания в этой теме. Здесь главное – не перестараться, не показать, что предмет он знает как бы не лучше профессора.
Лекция продолжилась, и парень, украдкой зевая, старательно таращит глаза, с некоторым нетерпением ожидая её окончания, чтобы можно было подойти к профессору.
«– Зря вчера поддался на уговоры, – вяло думал он, не отрывая взгляда от лектора и кивая в нужных местах, – пусть лишнего и не выпил, но на кой чёрт я сидел с этими бездельниками до самого утра? Сколько я поспал? Два часа? Три?»
– Месье! – его полудремотные раздумья прервал громкий возглас профессора, а затем и хлопок в ладоши, – Я предлагаю, но, разумеется, лишь тем, кто желает, и у кого есть на это возможность, продолжить лекцию на улицах Парижа!
Радостно загомонив, студенты, не дожидаясь окончания слов месье Робера, посыпались вниз, столпившись возле профессора и организовав весёлую давку в дверях. Лекция на улицах города, что может быть лучше?!
Это и наглядность, и совсем другая, куда как более непринуждённая обстановка, да и профессор, скорее всего, после потащит студентов в кафе или кабачок. Будучи человеком далеко не бедным, и, что во Франции встречается куда как реже, не жадным, ещё и, быть может, угостит всю компанию!
– Да ладно? – удивился Ежи, услышав такое от приятеля.
– У вас не так? – живо перепросил тот, подхватывая подмышку видавший виды сюртук, которому, пожалуй, не помешала бы стирка, – А, ну да…
Весёлой гурьбой вывалились из аудитории, загалдели, говоря по теме и нет, закурили, заспорили.
– Профессор Робер! – окликнул преподавателя какой-то осанистый, несколько громоздкий господин с роскошной чёрной бородой и торчащим вперёд пузом, – Можно вас на минуточку?
– Разумеется, месье Гренвиль, – живо отозвался профессор, и, повернувшись к студентам, жестами выпроводил их на улицу.
Выйдя, тут же закурили, кто-то достал бутылку с абсентом – дрянью, которую попаданец боится даже пробовать. После тесной, душноватой аудитории во временном пристанище, которое, по-хорошему, тоже нужно под снос, на улице и дышится, и курится особенно вкусно. Запах мочи, запах сырости, плесени, каких-то миазмов уже привычен, и если не лезть в проулки, то уже и не ощущается.
– Месье! – профессор не заставил себя долго ждать, – Простите за ожидание! Ну что? Вперёд!
Он достаточно быстро пошёл вперёд по улице, ловко огибая ковыряющихся в мостовой рабочих, кучи ломаного камня, кирпича, песка и прочие препятствия того же рода. Маленький, седенький, несколько выцветший с возрастом, он боек и задирист, и не боится ни дуэлей, ни власть имущих.
– Поскольку это не лекция в настоящем смысле этого слова, – вещал на ходу профессор чуть надтреснутым тенорком, – я буду смешивать дела минувших дней с настоящим. Итак! Эта история началась в тринадцатом веке, когда Филипп II Август своим эдиктом разрешил…
«– А вот это, пожалуй, будет куда как интересней лекции», – решил попаданец, пробиваясь вперёд, чтобы не упустить ни слова. Видно, что эту тему профессор Робер не просто знает, но и любит, а это – накладывает!
Слушать об эдиктах, переплетающихся с интересами иудейской общины, строительством францисканского монастыря и феодальными правами графского рода оказалось очень интересно. А уж когда речь зашла о современности, и о том, как строители, мэрия и чуть ли не сам император распутывали этот клубок взаимопересекающихся интересов, то и вовсе!
Это, по факту, пусть и с излишне интеллектуальной, исторической позиции, и есть та самая градостроительная политика Парижа, к которой подбирается Ежи. Старые эдикты, позабытые права, законы города и страны, действующие привилегии Церкви, освоение бюджета и его делёжка на всех заинтересованных лиц…
… или вернее сказать – на всех, кто сумел протолкаться к кормушке.
– Это здание, разумеется, имеет историческую ценность, – не без сожаления сказал профессор, остановившись перед котлованом, – Но увы, будущее нередко строится на костях прошлого!
Отмахнувшись от бригадира строителей, он спустился в котлован, где ломают часть фундамента, кажется, стоящего, в свою очередь, на каком-то ещё более древнем основании. По-хорошему, нужны раскопки, полноценная археология…
… но Париж, увы, задыхается от тесноты и неустроенности, и История брошена под ноги Прогрессу.
В котлован, вслед за профессором Робером, спустились далеко не все, но Ежи решил, что испачканная обувь и брюки стоят того, и добрых полчаса таскался за ним, слушая, прикасаясь и внимая.
– Профессор, скажите, а градостроительная политика всегда настолько интересна? – поинтересовался Ежи уже в кафе, воспользовавшись тем, что его товарищи отвлеклись, – Или это вы подаёте скучные вещи таким интересным образом?
– Льстец, – засмеялся Робер, погрозив пальцем, – но вопрос резонный, признаю, месье…
– Ковальски, – поспешил Ежи.
– А, Польша… – пониманием кивнул француз, – Да, месье Ковальски, градостроительство очень интересная тема. С какой стороны ни посмотри, это всегда клубок противоречий и сложностей, распытывать который – одно удовольствие.
– А вы можете рассказать немного пикантных подробностей? – попросил профессора один из студентов.
Разговоры пошли очень живые, непринуждённые, собеседники не стесняются перебивать друг друга, повышать голос и корчить разного рода гримасы, не обращая внимания ни на социальное положение, ни на возраст.
– Профессор, а если… – Ежи активен, любопытен, фонтанирует вопросами, тонкими наблюдениями, мнением по каждому поводу, не стесняется иногда и поспорить с преподавателем!
– Я рад, что у меня есть такие любознательные и живые студенты, – одобрительно кивнул месье Робер попаданцу, – интересные мысли! Хотите сделать научную карьеру?
– Не знаю, профессор, – несколько смущённо отозвался Ежи, – я, собственно, ещё даже не студент формально.
– Даже так? – вскинул брови профессор, – Неожиданно! И тем интересней…
«– Кажется, всё неплохо сложилось, – размышлял Ежи по дороге домой, – на месье Робера я произвёл вполне благоприятное впечатление, и, даже если делить его комплименты и обещания познакомить с интересными людьми на десять, выглядит наше знакомство вполне многообещающим!
Достав портсигар и зажигалку, с некоторой досадой посмотрел на них и спрятал обратно – курить в последние месяцы он стал несколько чаще, чем следовало бы. Пить, к слову, тоже…
Дав себе обещание следить за вредными привычками более пристально, он спрятал папиросы с зажигалкой назад, крутанул в руке тяжёлую трость и неспешно пошёл дальше. Будущее выглядит достаточно интересным…
Нет, просто не будет. Но если он вольётся в парижское общество, что через Сорбонну, кажется, вполне реально, то… перспективы открываются отличные!
Это и строительный бизнес со всеми его запредельными доходами, и, быть может несколько позже, разного рода изобретения, и, разумеется, живопись! Ну, банально ведь… он знает всех этих основоположников и будущих мэтров, и если начать собирать их картины, покровительствовать, то… деньги, пусть и не сразу, отобьются тысячекратно!
– А то и самому начать? – задумался он, – А что?! Я ведь и ведь и техники все знаю, и…
… мысль войти в Историю показалась ему очень, очень интересной!
– Ваше Высокопревосходительство! – басовито рявкнул молодцеватый обер-офицер фельдъегерского корпуса, отдавая честь и протягивая пакет, обильно украшенный сургучными печатями, – от Его Императорского Величества лично в руки!
В глазах фельдъегеря, с синяками под впавшими глазами, плещется усталость и служебный восторг от причастности к Истории, рука с пакетом чуть подрагивает от нетерпения.
Горчаков, склонив голову при упоминании Его Величества, остановил взглядом излишне ретивого секретаря, сунувшегося было за пакетом, несмотря на «Лично в руке», и взял…
… а вернее, принял пакет – с надлежащим случаю благоговением, как и положено опытному придворному и дипломату.
Оставшись один, он, медля, вскрыл пакет, стараясь не зацепить сургучные печати, одел пенсне, и, усевшись за стол, наконец опустил глаза в письмо, медленно каменея лицом с каждой строчкой, а потом едва ли не с каждым словом.
Написано Государем собственноручно, уж его-то почерк он узнает всегда! Но по нажиму на некоторые буквы, по нескольким помаркам хорошо видно, какие эмоции испытывал Его Императорское Величество при написании.
Слов и эмоций…
… много, и уже хорошо понятно, что брызги от этого письма, брошенного в болото российского МИДА, разлетятся очень широко! Его Императорское Величество в гневе, и он повелевает, требует, просит…
… вернуть Аланды! Любой ценой!
Обещать что угодно, но выдернуть эту занозу из мягкого подбрюшья Петербурга, вернуть острова в состав Российской Империи!
– Чёртов Нессельроде… – выдавил Горчаков, чувствуя, как к горлу подкатывает желчь, – влез, наломал дров, а теперь…
Трясущимися руками он попытался расстегнуть верхнюю пуговицу на мундире, но неверные пальцы не слушались, и он, озлившись, рванул, вырвав её с нитками, с клочками материи… плевать! Это меньшая, ничтожнейшая из проблем!
– Вернуть… – встав, он подошёл к окну, и, распахнув его, долго смотрел на Париж.
– Чёртов Нессельроде, – ещё раз повторил он, чувствуя глухую тоску, – Чёртов Нессельроде…
Сперва канцлер влез в ещё не начавшиеся переговоры, и результатом тому – Австрия со своей позицией, кратно ухудшившей позицию Российской Империи! Потом… потом было много иного, а теперь вот – Аланды!
А ведь можно, можно было избежать их потери… если бы не Нессельроде.
Нет, канцлер не отдал их широким жестом, но его странные действия, постоянно нарушающие дипломатические переговоры, раз за разом убирали препятствия на пути лавины! А теперь – вернуть…
Несколько успокоившись, Александр Михайлович вернулся за стол, и, протирая пенсне, вздохнул.
– Вернуть… – пробормотал он, – Вернём! Вот только в какую цену это встанет? Да ещё это письмо!
Опытный царедворец, он замолчал, уже жалея, что сболтнул лишнего даже наедине с собой. И у стен, знаете ли…
Этот выплеск эмоций, к гадалке не ходи, не остался незамеченным Двором! А теперь… каждая помарка и лишний нажим на перо Его Императорским Величеством встанут Российской Империи в таможенные уступки, в…
Перед его мысленным взором пробежал список того, что могут потребовать шведы взамен за Аланды. Длинный!
А хуже того – список, который могут предъявить Англия и Франция, стоящие за Швецией.
– Чёртов Нессельроде! – снова повторил Горчаков. А что он хотел сказать ещё, но не сказал, осталось тайной…
– Неплохое, кажется, местечко, – довольно констатировал Жером, усевшись по соседству с попаданцем, – и девочки…
Он проводил жадным взглядом одну из девушек, работающих в генгете, и замолчал, а потом, хмыкнув, вскочил очень живо, подмигнул Ежи, и, подкрутив усы, двинулся вслед за понравившейся особой. Нравы здесь простые… если не сказать больше.
Монмартр пока предместье, селится здесь преимущественно богема, причём в изначальном смысле этого слова, и славится он пока не столько художниками, сколько необыкновенной лёгкостью нравов. Даже по меркам Парижа…
Впрочем, рекомендованный их компании генгет оказался весьма недурным, певички и танцовщицы миловидными и небесталанными, а напитки и еда вполне приличными и недорогими. Да и публика вокруг не то чтобы очень приличная, но проститутки, их «коты» и прочая публика того же рода здесь, разумеется, присутствует, но старательно притворяется порядочными людьми. Иногда это бывает забавно… но пусть их! Они, по крайней мере, стараются.
Единственное, пожалуй, что омрачает веселье Ежи, так это отсутствие Анет. Она с отцом отправилась проведать одну из старших сестёр, собравшуюся рожать первенца, и, кажется, по такому поводу там соберётся вся семья!
А он пока не часть семьи…
… и уже не очень уверен, что хочет этого. Нет, любовь не прошла, но…
Тряхнув головой, он выкинул из головы ненужные мысли, и, встав, пригласил на танец Мадлен, девушку Эжена этим вечером.
Вдоволь натанцевавшись, насмотревшись на танцующих и пофлиртовав с девушками, в том числе и теми, кого так можно назвать только в насмешку, он вернулся на своё место, решив немного перевести дух.
Подозвав официанта и заказав ещё вина, попаданец откинулся на спинку стула, достал папиросу и закурил, глядя на мир вокруг себя не слишком трезвыми, но вполне довольными глазами. Не всё ещё гладко, но у него есть девушка, друзья, недурственный капитал, и главное – перспективы!
Контакты с профессурой, а через них и с деловыми кругами, налаживаются, ещё несколько месяцев, и он станет вхож в определённые круги, а там…
«– Будем поглядеть» – мысленно прервал он себя, возвращаясь в реальность, в которой царит музыка и веселье.
– Ежи! – плюхнулся напротив изрядно нетрезвый Якуб, – Мне нужно тебе признаться!
… и признаться, попаданец несколько насторожился от такого начала!
– Понимаешь… – замолчав, Шимански ухватил бокал, налил себе вина и выпил едва ли не залпом.
– Русские офицеры, которые тобой заинтересовались, помнишь, ты говорил? – продолжил он, – Это, Ежи, может быть из-за меня!
Он длинно вздохнул и замолк, уставившись на попаданца больными глазами.
– Я не уверен… – вцепившись в бокал, продолжил Якуб, – но… помнишь, мы говорили с тобой о настоящих именах твоих родителей? О том, что они, скорее всего, были не только хорошего рода…
– И не спорь! – перебил он Ежи, даже и не думавшего отвечать. – Не спорь! Твоё воспитание, образование… если оно, как ты говоришь, получено едва ли не в домашних условиях, благодаря отцу, то каков же был уровень его образования?! Это, безусловно, был выдающийся человек!
Ежи склонил голову, не став оспаривать выдающиеся достоинства мифического отца.
– Да… – Якуб облизал губы и снова налил вина, – и скорее всего, твои родители были близки к руководству Ноябрьского восстания! Об этом свидетельствуют пусть и косвенные, но многочисленные доказательства!
Попаданец медленно кивнул, в который уже раз ругая себя за слишком хорошую легенду.
– Я… – Шимански снова замолк, и прокашлялся, – Я, кажется, высказал слишком много предположений… и слишком громко! Ну, знаешь, все эти разговоры…
– Знаю, – ответил попаданец, с трудом подавив раздражение, – прекрасно знаю.
– В общем… – Якуб, весь красный, прокашлялся, а потом выпалил решительно и быстро, – Ежи, я думаю, что они ищут бумаги!
– Но, Ежи! – продолжил он с отчаянием, – Я даже не знаю, какие бумаги они ищут! Я тогда… я тогда сильно пьяный был, потому что, понимаешь, Малгожата, она такая… а какие у неё глаза! В общем, много всего наговорил. Очень!
– А потом, – вздохнул Якуб, – ещё! Не пьяный уже, а так… сдуру. Просто вопросы задавали, понимаешь? А я и не думал тогда, я… Я виноват, Ежи!
Из дальнейших объяснений попаданец уяснил, что Якуб говорил много и охотно, и вспомнить, кому и что он говорил, хвастаясь своими и чужими планами, связями, возможностями и героическим прошлым, да всё это вперемешку со словами о свободе Польши, необходимостью вооружённого восстания и Революции. Ничего, впрочем, нового…
… просто сейчас карты легли неудачно для попаданца, и, кажется, пустые, в общем, разговоры, кто-то воспринял всерьёз!
Бумаги, которые, по мнению Шимански, ищут русские офицеры, это какие надо бумаги…
Во всяком случае, Якуб, потея, признался, что он упоминал и некие списки восставших, и компрометирующие документы на тех, кто сейчас при власти, и… в общем, упоминал он, кажется, решительно все варианты!
– … а офицеры, Ежи, – торопливо говорит Якуб, переводя взгляд с попаданца на подсевшего к ним Матеуша, и обратно, – они непонятные какие-то!
– Здесь, в Париже, сейчас сам чёрт не разберёт, – озабоченно подтвердил Матеуш, – Есть доверенные лица Нессельроде или Горчакова, а может, кого-то из Великих князей. Есть случайные люди, приехавшие в Париж, желая надувать потом щёки и туманно хвастаться причастностью, а есть авантюристы, и понять, кто есть кто, решительно невозможно!
– Сейчас в Париже прямо-таки дьявольский клубок, – согласился с ним попаданец, усмехаясь несколько натужно. Проблема… он ведь, чёрт подери, не знает, кто против него играет!
Одно дело – люди из дипломатического корпуса, другое – какие-нибудь предтечи «Священной дружины», другое – офицеры, которые каким-то образом были замешаны в делах четвертьвековой давности, и сейчас опасающиеся огласки. А ведь есть и другие!
У каждой из групп свои особенности, свои правила игры, свой негласный этикет, и, зная их, можно хоть как-то предсказывать логику событий. Но здесь?! Нет, решительно невозможно, если только не стать параноиком, подозревая всех и вся и не выходя на улицу.
Чувствуя себя несколько разгорячённым, он вышел проветрится, полагая, что чуточку в стороне от шума, от взвизгов проституток и взрывов хохота, от музыки и клубов табачного дыма быстрее придёт в себя. Быстро глянув по сторонам, кривовато усмехнулся.
– Аве, паранойя! – сказал он неведомо кому, приваливаясь спиной к дереву и достав из портсигара папироску и бездумно разминая её пальцами.
«– Уже мерещится всякое, – с досадой подумал он, – как будто спину глазами сверлят! Вот ведь! Один разговор, и у меня уже крыша едет!»
Оттолкнувшись спиной от дерева, он остановился, пряча папиросу назад в портсигар, и, сунув руки в карманы, неспешно отправился назад, к виднеющемуся в полусотне метров генгету, отчасти скрытому за деревьями.
Услышав за спиной какое-то шуршание, попаданец оглянулся машинально…
… и ощутил на горле удавку, рванувшую его назад!
Крутанувшись, он попытался было одновременно напрячь шею, чтобы просунуть под удавку хоть кончики пальцев, и выкрутится, оказаться с душителем лицом к лицу, но увы!
Почти тут же в памяти всплыло воспоминание, что именно так в Севастополе снимали вражеских часовых! Сам он по тылам особо не шастал, но насмотрелся разного на три жизни вперёд.
«– … и в ноги, – вспомнил он краешком сознания, – второй»
И действительно, какая-то фигура, плохо видимая в темноте, метнулась ему в ноги…
… чтобы налететь прямо головой на сильнейший удар, от которого второй нападающий безжизненно отлетел назад, а самого Ежи оттолкнуло на душителя. Не сильно…
… но этого хватило, чтобы подцепить пальцами удавку и почти выкрутиться…
… но сильнейший удар в ухо оглушил его! Ещё чуть, и…
– Врёшь, сукин сын, – бормотал тем временем душитель, – от меня ни один супоста…
Не договорив, он напрягся и ослабил удавку, и Ежи тут же вывернулся, отталкивая…
… ужё мёртвое тело.
– Ф-фу… успел! – выдохнул знакомый «кот», вытирая нож об одежду убитого, – Случайно заметил! Вышел… а, неважно!
– Нет, ну какие наглецы! – продолжает возмущаться сутенёр, подходя к слабо стонущему напарнику душителя и несколько раз всаживая в него нож, а потом повторяя алгоритм с вытиранием об одежду, – Залётные какие-то!
В глазах кота искреннее возмущение действиями залётных, а само убийство – да ерунда какая! Привычно.
– Благодарю, – немного отойдя, кивнул попаданец, – Я твой должник!
– Замётано! – хохотнул «кот», – Нет, ну какие наглецы, а?! Все знают, что нельзя гадить, где живёшь, а эти?!
Он пнул труп и плюнул на него.
– С генгетов и мы с девочками кормимся, и ещё куча народа! – продолжил он, – А эти?! Ну, профессия у тебя такая, грабить, так что ж, у нас понимания нет? Сходи, проводи клиента, и переулочке, аккуратненько…
Машинально кивая, попаданец пошарил по карманам, и, вытащив пятьдесят франков, отдал их сутенёру.
– Будь уверен! – пообещал в ответ «кот», – Мы о мертвяках позаботимся, чёрта с два их найдут!
Покивав, Ежи ещё раз растёр шею и отправился назад в генгет, сжимая в кармане дерринджер.
«– Паранойя, говорите? – спросил он мысленно неведомо у кого, – ну-ну!»