Небо над Парижем тёмное, грозовое, с низко нависшими, почти чёрными тучами с еле заметной проседью и ледяными высверками молний. Опасное, давящее на подсознание, чуть ли не эсхатологическое, наводящее на непрошеные мысли о Всемирном Потопе.
С тревогой поглядывая наверх – туда, где живёт грозный Яхве и целый пантеон разнокалиберных богов и божков, Ванька, поплотнее зажав саквояж подмышкой, ускорил шаг, время от времени срываясь на неприличную для уважающего себя человека трусцу, спеша поскорее убраться из порта. Попадающиеся ему нечастые прохожие, выглядящие чуть ли не через одного клошарно, а иногда и откровенно опасно, быть может, в другое время стали бы серьёзной проблемой, но сейчас и они больше озабочены тем, как укрыться от приближающегося ливня, а не погоней с весьма сомнительным результатом.
Одна из таких компаний, с дурным гоготом курившая под низким козырьком какого-то обветшалого склада, передавая по кругу бутылку не иначе как с абсентом, припустила было за ним, выкрикивая что-то подходящее случаю, но быстро отстала, не пробежав, наверное, и полусотни метров.
С неба начали срываться первые капли – крупные, тяжёлые, холодные, оставляющие после себя мокрые разводы на грязных улицах, начавшиеся собираться в такие же грязные ручейки.
Чуть погодя, будто специально выждав время по всем старинным канонам драматургии, поднялся сильный ветер, порывистый и резкий, норовящий бросить в лицо всякий сор с земли. Сощурившись и брезгливо прикрыв лицо рукой, Ванька ещё сильнее наклонил голову и поспешил прочь.
Капли застучали всё чаще и сильней, так что попаданец, забыв о достоинстве, вздел саквояж над головой и припустил со всех ног, выискивая какое-нибудь подходящее укрытие. Меж тем, по земле уже потекла вода, неся с собой не только обычный сор, но и фекалии, и трупики мелких животных, так что к необходимости спешки прибавилась ничуть не меньшая необходимость внимательности. Не дай Бог навернуться в этакую клоаку!
Несколько минут спустя, заскочив в первое же попавшееся бистро, он весело улыбнулся скучающему в одиночестве хозяину, немолодому худощавому мужчине с роскошными пышными усами и неожиданным для такой комплекции солидным брюшком.
– Успел, – выдохнул парень, сняв с себя сюртук и шляпу, и стряхивая капли воды на пол, – добрый день, месье!
– Добрый, – улыбнулся в ответ владелец заведения, – воистину добрый для вас.
Будто в подтверждение его слов, на улице разразился сущий ад – с потоками воды, неистовыми порывами шквалистого ветра, молниями с громами и прочими вещами, кои в старину приписывали гневу богов. Да что там в старину…
Они поулыбались друг дружке как хорошие знакомые, стихия, неистовствующая за дверью, разом сблизила их. В такую погоду инстинкты, требующие объединяться в стаю, чтобы переждать опасность, обычно берут верх над всяким хищничеством.
– Жан Пюэль, – благожелательно представился владелец бистро, – но постоянные посетители зовут меня папаша Пюэль.
– Ежи, или Жорж, – представился в ответ попаданец, добавляя в порыве откровения, – и как легко догадаться – поляк!
– А-а, как же! – расплылся в улыбке месье Пюэль, и, напрягшись, сказал несколько фраз на чудовищно искажённом польском.
– Дед у Наполеона офицером был, – с ноткой ностальгии сказал он, – лейтенантом шевольежеров в отставку вышел.
– Москву брал! – приосанившись, добавил месье Пюэль, разглаживая усы, – Да… славные времена были! Если бы не морозы…
– Да, морозы… – с трудом скрывая сарказм, согласился попаданец, которого эта ностальгия скорее позабавила.
– Славные времена были, – снова вздохнул француз и снова расправил усы, – только чудо тогда спасло Россию. Чудо и английские деньги…
Вскоре они болтали, как старые знакомые, и Ванька, то бишь Ежи Ковальски, имея единственного зрителя, легко и без напряжения отыгрывал роль. Его легенда ещё не в полной мере обросла подробностями, и сейчас, подпитываемый рассказами старого бонапартиста, он начал облицовывать её грубую кладку барельефами подробностей.
О поляках, служивших Наполеону, он неплохо знал ещё в России, но есть, как говорят, нюансы… ну или точка зрения, не суть. Одно и то же событие, прочитанное в русском источнике, и рассказанное противной стороной, звучит очень по-разному, и иногда настолько по-разному, что будто бы о разных событиях рассказывают!
А ему, Ежи, нужна как раз не русская версия событий… Тем более, папаша Пюэль – отличный зритель, совершенно не критично воспринимающий его игру, и, напротив, вольно или невольно подыгрывающий изо всех сил. Когда ещё будут настолько идеальные условия для прогона спектакля?
Месье Пюэль, почти не закрывая рот и размахивая руками так яростно, что кажется, немалую часть сквозняка в бистро он сам и создал, о работе не забыл. Попаданец и опомнится не успел, как заплатил (вперёд!) один франк за ранний обед или поздний завтрак, и, не всегда впопад кивая собеседнику, уютно устроившемуся напротив с бокалом вина, начал есть.
Впрочем, нужно признать, что если папаша Пюэль и нагрел его, то может быть, самую малость! Омлет из полудюжины мелких яиц с зеленью, ветчиной, и ещё какими-то секретными ингредиентами, отличные гренки, полдюжины сортов сыра на отдельной тарелке, ветчина, прекрасный вестфальский окорок, паштет, а чуть погодя круасаны с маслом и абрикосовым вареньем, и чудесный кофе…
… и особенно вкусно всё это на контрасте с непогодой снаружи.
Дождь, впрочем, вскоре прекратился, рваные остатки туч разогнал ветер, и на небе появилась несколько тусклая, но несомненная радуга, огромная, раскинувшаяся, кажется, решительно над всем Парижем!
Выйдя из бистро и чувствуя некоторую переполненность, вполне, впрочем, приятную, хотя и явно избыточную, попаданец решил, что жить – хорошо! По крайней мере – так…
Солнце принялось неспешно, но уверенно припекать, так что лужи на улицах начали ощутимо парить, и попаданец, одетый с некоторым избытком, стал потеть. Это, впрочем, большой проблемой он не видит, вот холод, это да…
Завидев омнибус, он поспешил к нему, не слишком даже интересуясь конечным маршрутом, а лишь полагая, что из припортового района ему в любом случае нужно убраться побыстрее. Он пока не знает, на что нужно обращать внимание, как отличить добрых парижан от недобрых, и как правильно отвечать, чтобы, при некоторой удаче, разойтись мирно.
Плата за проезд, а Ежи уточнял этот момент ещё в Руане, не фиксированная, зависит от количества остановок, да и то, кажется, можно поторговаться… впрочем, последнее не точно!
– Латинский квартал?! – глуховато переспросила пожилая тётушка, вцепившаяся в него как клещ, даже, для верности, ухватив за рукав, – Студент? Из Анжу?
Рассказывать ей, что он вовсе не из Анжу, попаданец не стал, да и по правде, не успел. Если послышался ей за стуком колёс и топотом подкованных копыт по булыжчатой мостовой знакомый акцент, то так тому и быть.
А потом тётушка дополнила свои придумки, и, гордясь проницательностью, навесила кружева подробностей так славно, что и захочешь, а лучшей легенды и не сочинишь!
– … отличное вино там, – причмокивает губами ветхий старичок, обращаясь не то к студенту из Анжу, не то к тётушке, не то ко всем пассажирам омнибуса разом. Старичку скучно, ему хочется общения, – вот помнится, наш полк был на постое в Анжере…
– Непременно! Да, да, возле Булонского леса генгет[5], там ещё такая рыженькая выступает, горячая штучка! – перегнувшись вперёд, брызжет слюной жизнелюбивый плотный мужчина средних лет, желающий срочно, вот прямо сейчас, поделиться полюбившимся ему адресом с молодым человеком из провинции. Кто ещё, как не он, опытный и повидавший жизнь мужчина, может дать полезные советы славному юноше?!
У мужчины не то тик, не то он беспрестанно подмигивает, от чего его рассказ, вполне невинный по содержанию, приобретает нотки скабрезности.
– … племянница двоюродного мужа покойного, тот ещё шалун был! Он, помню…
– … а я ему подсечку, и ногой по голове, чтоб знал! – делится с приятелем подробности свежей драки мастеровой, одетый не без претензии на щегольство. Ссадины на его лице тоже свежие, и, судя по разного рода обмолвкам, дело это вполне привычное – как собственно ссадины, так и драки.
– Ост-Индская компания, говорю тебе! – горячо убеждает собеседника немолодой рыхловатый месье, сидящий наискосок от Ежи, – Да, да! Патронаж отменён, но я тебе говорю, именно поэтому самое время покупать! Путь падают, пусть! Я тебе говорю – сейчас, именно сейчас покупать! Ты же умный человек, и должен понимать, что сейчас Виктория непременно от России такой кусок отломит, что крошек от него на всё и на всех хватит!
– Да! – дёрнула тётушка молодого человека, с возмущением глядя тому в глаза, – Я ж о племяннице начала, ты мне почему не сказал, когда я на мужа сбилась?!
Вывалившись из омнибуса несколько более взъерошенный, чем был до поездки, по крайней мере, ментально, Ванька некоторое время приходил в себя, пока снова не стал Ежи…
Проводив взглядом омнибус, он потряс головой, тщетно пытаясь вытрясти из неё племянниц, покупку и продажу акций Ост-Индской компании, рыженькую из генгета и прочие, столь же несомненно важные сведения. Вышло так себе…
– Привыкну, – чуточку нервно пообещал он себе, а позже и заулыбался, найдя ситуацию скорее забавной. Ну, в самом деле… был он как-то с мамой в Ростове, ещё в шестом классе, так там в трамвае ещё больший гвалт стоял. Юг!
Это после… отвык, всё-таки и время иное, и место. Да и Петербург, несмотря на всю его столичность и светскость, довольно-таки чопорный и неспешный город – настолько, что кажется иногда, что от холода и беспрестанной сырости эмоции его жителей ржавеют.
– Да, мадам Шерин, всё устраивает, – покивав, сообщил Ежи старой грымзе и её ещё более старой служанке, высушенной временем так, что она стала похожа на подкисший, начавший плесневеть урюк.
– Никаких девочек, – проскрипела мадам, назидательно поводив перед его лицом узловатым пальцем и кашляя, – вы понимаете, юноша?
– Да, мадам, – кивнул попаданец, – понимаю.
– И вы должны быть благодарны, что я, француженка и парижанка, даю вам приют…
Ежи изо всех сил демонстрировал эту самую благодарность, и мадам, ещё немного позудев, ушла, одарив эмигранта на прощание подозрительным взглядом.
– Вот же сука старая… – беззвучно произнёс он, закрыв наконец дверь.
… но впрочем, ничего нового!
«– Сдаём только славянам!» – мелькнуло в голове, но он решительно вытряхнул эту нелепость, потому что это – другое!
С жильём в Париже во все времена непросто, а сейчас началась его османизация[6], и столицу прекрасной Франции залихорадило разного рода земельными спекуляциями.
К тому же, как это обычно и бывает, дома, улицы и кварталы сносятся уже сейчас…
… а строятся, разумеется, очень не вдруг, и временами – очень и очень.
Многие из сносимых кварталов были переполнены просто невообразимо, потому что сто тысяч человек на квадратный километр при низкоэтажной застройке, это что-то невозможное! Нужно ведь понимать, что там не только жильё, но и какие ни есть улочки, магазины и магазинчики, бистро, всевозможные мастерские и полноценные фабрики.
Как?! Ну вот как это всё можно уместить на клочке земли?!
По слухам, которые попаданец проверять не собирается, в таких кварталах народ строится всё больше не вверх, а вниз, создавая настоящие катакомбы и заселяя уже имеющиеся. Да и живут там… можно без особой натяжки сказать, троглодиты.
И вот этот вот человеческий материал выплеснулся отчасти на улицы Парижа обывательского, благополучного, и тоже, в свою очередь, возжелав и благополучия, и…
… в общем, в Париже сейчас непросто не только с жильём. Поэтому два франка в день за дрянной пансион в Латинском квартале, это, можно сказать, не слишком дорого. Да, можно поискать и получше… и вот этим-то он и займётся.
Ещё раз оглядев комнату в мансарде – узкую, неудобно низкую, скошенную, с влажными потёками на потолке, узкой кроватью и…
… да, он проверил – горшок под кроватью, несколько облупившийся, но кажется, достаточно чистый, тоже на месте.
– Это всего-то на неделю, – тихонечко сказал он, но потом посмотрел на ночной горшок… и утешиться не получилось, потому что горшок – это почти символ Эпохи.
– Надо побыстрее разбогатеть, – пробурчал он на польском, начав разбирать пожитки.
Разобрав и разложив их, он открыл дверь и вышел, но почти тут же остановился – там, внизу, этажом ниже, уже кто-то возится с замочной скважиной. Не желая толкаться с соседями на узенькой крутой лестнице, расшаркиваясь и фальшиво улыбаясь, Ежи решил чуточку переждать.
– Чортовы лягушатники, – услышал он, не сразу поняв, что говорят на русском…
… и чёрт его знает, как к этому относится! Потому что с одной стороны – соотечественники, а с другой, учитывая его не самую простую биографию, то ну их к дьяволу!
Выждав для верности несколько минут, он спустился вниз, и, раскланявшись с одним из постояльцем, немолодым, поеденным молью мужчиной из провинции, отошёл чуть поодаль и встал в задумчивости, поняв, что он решительно не представляет, а что же ему, собственно, делать?!
Ну то есть план покорения Парижа в целом – есть, но вот частности…
– Пум-пу-пу-пум! – бездумно пропел он, и, качнувшись на носках ботинок, так же бездумно вытащил часы, без всякой цели пощёлкав крышкой, и только потом глянув, раз уж достал, на циферблат, согласно которому сейчас три пополудни.
«– Кстати, – мелькнула запоздалая мысль, – надо что-то делать с драгоценностями!»
В Руане он решил не продавать их, потому что настоящую цену ему вряд ли дали бы, да и к эмигранту, только что прибывшему в страну, могли появиться вопросы, ну или по крайней мере – слухи, которых он предпочёл бы избежать. А Париж видывал ещё и не то, он всё переварит!
Проблема… хотя и сложно назвать наличие драгоценностей этим словом, но всё ж таки – проблема! Таскать с собой, зная о парижских карманниках, это такое себе… тем более он, чужак в чужой стране, свежий иммигрант, привлекает внимание, как фонарь на мачте в ночном море. Оставлять в пансионе…
– Н-да, дилемма, – пробурчал он, решив всё-таки оставить драгоценности в номере, потому что… а какие у него, собственно, альтернативы?
Живот тем временем заурчал голодным хищником, не помня, что не так давно был заполненным свыше всякой меры. Пожав плечами, попаданец решил поддаться греху чревоугодия, полагая его не таким уж и смертным.
– Я ж расту! – подбодрил он себя, и, постаравшись получше запомнить окрестности, решительно зашагал в поисках подходящего бистро. Ну или чего-то иного…
… надо, чёрт подери, разобраться со всеми этими особенностями французского общепита!
Меряя шагами Латинский квартал, и с любопытством вертя головой, он решительно не боится показаться провинциалом! Потому что – да, провинциал бывает смешон, но провинциал, пыжащийся показать себя искушённым столичным жителем, смешон вдвойне и втройне!
А смотреть здесь, чёрт подери, есть на что. Он, как будущий архитектор, прекрасно знает, пусть и «вприглядку», многие города Европы и мира, в том числе и их былой и грядущий, или вернее – предполагаемый облик.
Но никакие альбомы не могут передать атмосферу настоящего, с цоканьем копыт и громыханием колёс, с запахом навоза, с бесчисленными стройками, с говором, и главное – с поведением людей, их манерами и привычками. Вроде и есть что-то похожее, знакомое… но, тысяча чертей, совершенно не то!
Облик квартала в целом узнаваем, но вот детали… они складываются плохо. Паззл не сходится.
– Деревенщина! – натолкнувшийся на него парень зол, и, не стесняясь в выражениях, поведал Ежи, куда ему нужно иди, и маршрут – очень подробный. Не слишком рослый, несколько даже костлявый, он, тем не менее, местный…
Попаданец, чувствуя за собой часть вины и не желая ввязываться в дурацкую ссору, забормотал что-то извинительное, попытавшись отступить. Но парижанин, шагнув вперёд, с силой толкнул его на двух молодых парней, и те, заругавшись, отвесили ему пару тумаков и…
… проинспектировали карманы.
Он успел перехватить руку с часами… с его часами (!), и, озверев, саданул сверху локтем в переносицу, вырубая так надёжно, как это вообще возможно. Напарник воришки, невысокий длиннорукий коротышка с отменно кривыми ногами потомственного парижского рахита, тут же вцепился в него обезьяной, даже попытавшись обхватить ногами.
– Жорж, давай! – заорал прямо в ухо обезьяноподобный, и Ежи, не дожидаясь удара сзади, подсёк ногу коротышки и рухнул на него, попытавшись максимально впечатать того в мостовую. Судя по болезненному вскрику, получилось…
… и он тут же, стараясь не думать, что за дрянь может быть на мостовой, перекатился под коротышку, и как оказалось – вовремя!
Жорж… или кто он там, не успел в полной мере сдержать удар, и пинок пришёлся куда-то в бок его кривоногого напарника, вскрикнувшего ещё раз и засучившего ногами.
Воспользовавшись этим, попаданец поднырнул рахиту под руку, вывел на болевой, и вывернул руку к чёртовой матери! Вряд ли это разрыв сухожилий или перелом, но вывих, и притом качественный – ручаться можно!
На этом его победа едва не обернулась фиаско, ибо долговязый Жорж достаточно умело лягнул его в голову. Он, в общем, почти успел убрать её… но почти не считается, да и твёрдый носок ботинка, это ни разу не босая нога, так что прилетало знатно.
Впрочем, вырубить попаданца не удалось, и, пусть несколько оглушённый, он ушёл в защиту, отбиваясь от нападающего и достаточно грамотно держа дистанцию – благо, для фехтовальщика это основа-основ. Жорж атаковал странно, непривычно и довольно опасно, целя в лицо и горло растопыренной пятернёй и пытаясь обрабатывать голени носками ботинок.
Но эффект от нокдауна у попаданца быстро прошёл, и он, получив несколько чувствительных ударов по ногам и одну почти неощутимую оплеуху, выждав момент, шагнул навстречу и всадил колено под рёбра – в лучших традициях тайского бокса. Потом, ничуть не стесняясь, добавил с другого колена в лицо, обхватив голову руками, и только потом опомнился, с немалым трудом удержавшись от…
… контроля.
А зевак вокруг… и только телефонов не хватает, и что интересно – вмешаться никто и не подумал.
– … на провинциала Жоржи со своими молодчиками, а тот – даром что ворон всех посчитал, малый не промах!
– … да, часы решил…
– Нарвался, да и давно нарывался! – громогласно рассуждает красномордый, самодовольного вида тип, из тех, которые всегда и всё знают и умеют лучше других, – Я ему много раз обещался задать хорошую трёпку, но парень и без меня неплохо справился!
Из контекста Ежи понял, что эти молодчики в Латинском квартале известны если не хорошо, то достаточно, но они – не то чтобы свои… но и не вполне чужие. В отличие от…
Плюнув на это, злой, он кое-как отряхнулся и пошёл прочь, сопровождаемый взглядами и комментариями разной степени комплиментарности. Позади, за спиной, поскуливающий от боли рахит, поняв, что прямо сейчас его не будут вбивать в мясо, начал сыпать вслед угрозы, обещая найти…
… и вот если бы не зеваки, то ей-ей, попаданец бы вернулся и переломал бы ему к чертовой матери руки, а заодно и челюсть! Эти угрозы ох как нередко стараются воплотить в жизнь… потому что всё, что есть у таких молодчиков, это наглость и репутация.
Настроение резко поползло вниз, и мысленно костеря вагантов, обитателей Латинского квартала, парижан и всех французов разом, он дохромал было до брассери[7], но заметив там компанию очевидных студентов, только что более благополучную, нежели большинство их товарищей, решил не заходить. Ну их к чёрту!
Ноги тем временем изрядно разболелись, и по-хорошему, не помешало бы закатать штанину, да посмотреть – а что там, чёрт подери, такое?! Да и алкоголем, наверное, стоит промокнуть… во избежание. До антибиотиков ещё очень-очень далеко, и чёрт его знает, что за дрянь могла попасть на ссадины!
Достав было портсигар, он сунул было папиросу в рот, но, опомнившись, спрятал её назад.
– Нужно поменьше курить, – пробормотал он, даже в мыслях не держа бросать, потому что, ну а смысл? Когда все вокруг курят, когда деловые переговоры или дружеская попойка, встреча в ресторане и кажется, решительно всё на свете, окутано клубами табачного дыма, не курящий человек выглядит как белая ворона, притом, что пассивное курение, оно как бы тоже не полезно…
– Вот и сходил на экскурсию, – усмехнулся он, совсем другими глазами глядя на вагантов и… хм, экскурсантов, передвигающихся по кварталу преимущественно группами. В голову полезла всякая ерунда в стиле «Их нравы», но попаданец не быстро, но неуклонно выдавил их по капле, решив не спешить с суждениями…
… а ещё – купить, в самом деле, трость! Ну и, пожалуй, носить с собой револьвер.
Не без труда подавив желание вернуться в пансионат за револьвером… и вообще – вернуться, он на одном упорстве дошагал до расположенного неподалёку крохотного бистро в перекопанном переулке, перепрыгнув через груду булыжников.
Внутри народа вполне порядочно, хотя, как и надеялся Ежи, не так и много, не в последнюю очередь благодаря ремонту мостовой, отпугнувшему часть посетителей. Публика пёстрая, но, на взгляд парня, научившегося понимать такие вещи, вроде бы не буйная.
Во всяком случае, ни дурного гогота, ни шалых глаз, озирающихся вокруг в поисках приключений, он не заметил. Две разнополые парочки, изрядно потрёпанные вином и жизнью, маленькая компания из трёх человек, негромко обсуждающая что-то в дальнем углу, да несколько одиночек.
– Месье… – хозяин, немолодой крепыш явно с военным прошлым, вышел из кухни в облаке таких запахов, что моментально захотелось не то что есть, а – жрать!
– Жорж, – отозвался попаданец, – Жорж Ковальски.
– Жак Меланшон, – чуточку поклонился мужчина, – владелец этого заведения, к вашим услугам!
– Рад знакомству, месье Меланшон, – улыбнулся парень, подмечая машинально, что светских манер у владельца парижского бистро будет побольше, чем у большинства офицеров, с которым ему довелось встречаться в Севастополе.
– На ваш вкус чего-нибудь, – попросил он, и спохватился, – Да! Не слишком плотно, пожалуй, и не слишком дорого! И… для начала рюмку самого крепкого пойла, что у вас есть, месье Меланшон.
– Понимаю, – кивнув мужчина, позволил себе задержаться взглядом на ссадине, набухающей кровью на скуле попаданца, – Абсент? Самое то, чтобы забыть неприятности.
– Это… – начал было Ежи, но тут же заткнул фонтан красноречия, – Да, абсент будет в самый раз.
Не прошло и минуты, как перед ним на небольшом подносе появилась рюмка абсента и несколько ломтиков сыра.
Чистый носовой платок у попаданца всегда с собой, и он, не долго думая, смочил его в абсенте, и, протерев сперва скулу и лицо, задрал штанину, принявшись протирать ссадины на ноге. Выглядят они… не слишком хорошо, и по опыту он знает, что дальше будет хуже! Всё это набухнет кровью, схватится корочкой, покроется иссиня-чёрными разводами и будет изрядно болеть.
Протирая ногу и шипя от боли, он ругался тихохонько на польском, потому что – курва, и что тут ещё добавить?!
– О… месье из Польши?! – услышал он, сказанное с необычайной экспрессией.
– Absolutnie racja, – машинально отозвался попаданец, настороженно поднимая голову и глядя на молодого рослого парня со статями молотобойца, подошедшего от соседнего столика, – с кем имею честь?
– О, прошу прощения… – повинился тот, – Матеуш Вуйчик, из Познани!
– Ежи Ковальски, – отозвался попаданец, – из Сибири.
– О… – уже привычно отозвался Матеуш, – понимаю! Не будет ли бестактностью с моей стороны пригласить пана за наш столик?
Сказано было, разумеется, на польском, и Ежи, чувствуя лёгкий холодок в груди, согласился. Легенда его, пусть и кое-как обкатана, но…
… всё обошлось.
Его новые… хм, друзья, оказались людьми достаточно деликатными, чтобы задавать неудобные вопросы…
… и достаточно опытными, чтобы понимать, что у человека могут быть такие особенности биографии, о которых не стоит упоминать лишний раз.
– Да… – крепко ухватившись за рюмку с абсентом, Матеуш тяжело уставившись куда-то в угол, – тяжкие были времена!
– Но славные, – жарко выдохнул Якуб Шимански, невысокий, заросший бородой по самые брови, и больше похожий на еврея, чем на потомка славного шляхетского рода, – Вся Польша…
Не договорив, он снова выдохнул, помотав головой, будто отгоняя от себя что-то.
– Вся! – ещё раз добавил он, будто убеждая кого-то…
… а быть может, и себя.
– В крови, в крови потопили, – кликушески затряс головой Бартош Камински, непримечательный ничем, пока не взглянешь в его глаза – большие, необычайно красивые…
… с огоньками фанатизма в них, а быть может, и безумия.
Разговор дался попаданцу тяжело. Оно и так-то…
… а слушать, как русские войска карали четверть века назад восставших, слушать о зверствах… не хотелось, да и откровенно говоря, не верилось.
Враги, как известно, всегда очерняют…
… но с другой стороны, обмолвки старых солдат о покорении Кавказа он слышал своими ушами, а там подчас всплывали такие подробности, что…
… в общем, он решил об этом не думать, просто чтобы с ума не сойти.
– Прошу прощения, панове, – спустя два часа Ежи решительно встал из-за стола, – пора! Сами понимаете, дела…
Дел, собственно, никаких нет, просто и у этой компании их тоже нет… и судя по всему, они продолжат пить, только что не здесь, а после, к гадалке не ходи, пойдут искать приключений, и поэтому – ну их к чёрту!
Уйти, впрочем, удалось не быстро. Были поцелуи, клятвы в любви, обещания непременно познакомить с очень важными людьми…
Но вырвался и пошёл прочь, не оглядываясь и испытывая очень сложные чувства. Парни, с одной стороны, хорошие, с другой…
… он уже начал сомневаться в том, что ему стоит оставаться поляком.
– В ломбард, – постановил он, собираясь с нетрезвыми мыслями. Как-то так странно вышло, что вроде и не хотел, а заплатил не только за себя… притом даже не просили, а…
– Чёрт! – ругнулся он, не зная, как к этому относиться. Становиться кошельком ему решительно не хочется, но… видно будет.
Вспомнив снова, что хотел купить трость, Ежи зашёл в первый попавшийся ломбард, не смущаясь ни обилием дешёвого хлама, ни впечатлением общей засаленности и самого заведения, и его хозяина. Ему, в конце-концов, ехать, а не шашечки!
– Покрепче, да? – владелец, пожилой бодрый еврей такого почтенного профессорского вида, что это невольно настораживало, вплоть до желания покрепче держать кошелек, подёргал себя за бороду.
– И недорого, – уточнил паренёк, – Все эти… с женскими фигурами и прочими излишествами не стоит.
– Зря, молодой человек, зря, – осуждающе качнул головой еврей, и его завитые пейсы качнулись подтверждающее, – молодость даётся один раз…
– Впрочем, кто я такой, чтобы судить? – поправился он, заметив, что клиент не в настроении.
Несколько минут спустя перед попаданцем было уже с дюжину тростей, и он, не долго думая, выбрал одну из них – дубовую, не слишком длинную, с увесистой рукоятью. Такой достаточно удобно фехтовать, а при необходимости можно перехватить за другой конец и использовать на манер палицы.
В пансионат Ежи вернулся незадолго до ужина, успев обойти изрядное количество магазинов, ломбардов и лавок старьёвщиков, приглядываясь и прицениваясь. Гардероб ему обновлять решительно необходимо, но не сходу же!
Неделю, а то и две походить, прицениться, посмотреть, во что одеты обыватели в разном возрасте и статусах, и только потом…
Деньги есть, да… но карман они ему не жмут! Да и знает, пусть не за собой, так за другими, такую штуку, что стоит только начать тратить, так и не остановишься, пока не потратишь.
Париж, культурная столица, соблазны… к чёрту! Лучше, хотя бы на первых порах, быть жмотом… да и потом, пожалуй, тоже.
– Ба-а… какие люди! – услышал он, подойдя к пансиону, и остановился невольно, насторожившись и приготовившись ко всякому.
Двое. Физиономии… он просканировал их, пытаясь вспомнить в антураже барского дома и бастионов Севастополя…
… но нет, решительно незнакомы. Средних лет, выправка… а вернее её остатки, показывают, что эти господа некогда служили, но вероятнее всего, давно и не слишком долго.
– Понимает, – нехорошо усмехнулся говоривший, невысокий крепыш с пшеничными усами, переходящими в роскошные бакенбарды, – всё они русский язык понимают! Кур-рва…
Ругательство сказано достаточно тихо, так что Ежи решил, что он его… хм, не расслышал. Драк на сегодня с него достаточно, да и вообще, кидаться с лаем в ответ на каждую шавку, тявкнувшую из подворотник, это никакого здоровья не хватит!
– Пол-лячишки, – выплюнул через редкие зубы второй, обладатель несколько клочковатой и жидкой, но тщательно лелеемой чёрной бороды, – мерзкий народец! Добр Государь был покойный, я бы вас за предательство в крови бы утопил! И плевать, плевать на Европу!
Он, ничуть не фигурально, начал плевать куда-то в сторону, где, по-видимому, находилась в его воображении антропоморфная коллективная Европа.
– На кой чёрт всё время на неё оглядываться, на Европу треклятую?! – продолжил он после короткой паузы, дыша резко и будто через силу, – Нас за своих здесь всё равно не считают и не посчитают, как бы мы не любезничали, так не один ли чёрт?!
К концу фразы физиономия его приобрела опасный оттенок, а последние слова бородатый буквально выплёвывал, и в них было больше слюны и эмоций, нежели смысла.
– Господа? – отступив на шаг, сказал попаданец, вложив в единственное слово и вопрос, и предупреждение. Трость едва заметно выставлена вперёд, и человеку знающему нетрудно увидеть, как легко из такой позиции перейти к атаке…
… и эти двое, судя по всему, относятся к знающим. Будь у них трости при себе, кто знает…
– С-с… сударь, – судя по наглому, вызывающему прищуру прищуру так и не представившегося пшеничного, подразумевалось то самое… – не хотите ли объясниться по поводу действий ваших… земляков?
– Все они – подданные Российской Империи! – непрошенно влез чернобородый, – А если они стали забывать об этом, наши пушки живо это напомнят! Ваше предательство не забыто, и если прощено Государем, то не армией! Всё, всё попомним!
– Погоди… – попросил его товарищ, – не горячись, не надо. Не стоит оно того!
Достаточно быстро прояснилось, что в пансионе успели побывать новые друзья Ежи, и, попросив служанку позвать проживающих здесь русских господ, что-то там наговорили…
… притом, что сам он помнил точно, что не просил их об этом, а просто в разговоре упомянул, что вот-де, русские проживают и в его пансионе, упомянув об этом, как о курьёзе. Всё…
– Господа… – он, не желая раздувать конфликт, поклонился едва заметно, очень формально и холодно, – приношу извинения за действия моих знакомых, и спешу заверить, что никоим образом не просил их об этом ни прямо, ни косвенно. В свою очередь, прошу воздержаться от… замечаний, в таком-то тоне!
Пшеничный, ничего не ответив, чуть помолчал, сверля Ежи глазами, а потом очень коротко и небрежно поклонился, и, схватив за руку своего товарища утащил его в дом. Сопротивляясь в стиле «держите меня семеро», и кидая на предполагаемого поляка огненные взгляды, тот позволил себя утащить, но уже будучи внутри повысил голос… и градус.
Врываться внутрь, выясняя отношения, попаданец не стал, хотя его это изрядно покоробило. Впрочем, он и так-то бы не лучшего мнения о дворянах Российской Империи, так что очередная эмоциональная копеечка в эту драконову гору мало что изменила.
Выждав с минуту, попаданец, изрядно заведённый, проследовал внутрь, в крохотный, уже опустевший холл, и поднялся наверх, мысленно проигрывая варианты развития событий. Так-то чёрт бы с ними…
Но чернобородый, судя по всему, не привык сдерживать эмоции, а манеры у него самые что ни на есть дурные, хотя он, вероятнее всего, полагает иначе.
В голову полезли варианты того, кем бы он мог быть, с такими-то манерами, и, по суждению бывшего лакея, неплохо обученного разбираться в сортах гостей, выходит не иначе как представитель провинциального уездного дворянства. А вернее, той её части, не обнищавшей ещё в конец, но уже озлобленной, живущей в кредит, в том числе и заслугами предков, некогда близких к трону. Всё-то им кажется, что им должны, что их незаслуженно обделили, обошли…
– Да и чёрт с ними, – в сердцах ругнулся попаданец, постаравшись выкинуть из головы неприятного гостя, – этого ещё не хватало, в собственной голове его, как в номерах, заселять!
Умывшись и заранее переодевшись к ужину, он завалился на узкую кровать с книгой, решив с её помощью забыться от неприятностей. По уверениям владельца букинистического магазина, данный опус, несмотря на изрядную его потрёпанность и абсолютно незнакомое название, едва ли не реинкарнация «Жиля Бласа»[8] на новый лад.
Несмотря на скепсис попаданца, книга оказалась достаточно занимательной. До оригинала ей куда как далеко, но герои произведения, представляющие собой интересный срез французского общества, выписаны, кажется, не без знания дела и вполне старательно, с большим вниманием к деталям.
Правда, продираться через жаргонизмы и смысловые торосы было подчас сложно, и это – мягко говоря… Впрочем, попаданец и сам знает, что с французским языком у него некоторые проблемы, а вернее – пробелы.
Как бывший лакей, он знает всё от и до в этикете и сервировке стола, а как человек, занимавшийся самообразованием по Вольтеру и Дидро, может уверенно рассуждать о философии и политике, бичевать язвы общества и тонко шутить. При желании даже с отсылками на греческих и римских авторов, с цитатами на соответствующих языках.
А вот обычная, повседневная жизнь, французская рутина, презренный быт и уж тем более современные жаргонизмы, коих во французском языке, весьма живом и быстро меняющемся, предостаточно, вызывает у него проблемы…
Всё это, разумеется, решаемо, и более того, «высокий» французский попаданца, делает его, в глазах окружающих, несомненным представителем едва ли не аристократии… но здесь могут возникнуть другие сложности, так что Иван, он же Ежи, он же Жорж, предпочитает отмалчиваться, не претендуя на высокий социальный статус…
… хотя это не всегда помогает.
Услышав звук колокольчика, попаданец не сразу понял, что это, должно быть, приглашение на ужин. Усевшись на кровати, он задумался…
Есть, откровенно говоря, не хочется, и, хотя в его желудке найдётся достаточно места для плотного ужина, в иное время он бы, пожалуй, не стал спускаться. Но сейчас…
– А они ведь всё на свой лад поймут, – процедил он сквозь зубы, обулся, и решительно вышел за дверь, идя, кажется, не на ужин, а на бой!
– Мадам… – едва заметно поклонившись старой грымзе, сидящей по главе стола, он подошёл к своему месту, – месье…
Не зная имён присутствующих, он просто склонил голову.
– Месье Ковальски, – важно кивнула мадам Шерин, изо всех сил изображающая из себя вдовствующую королеву, что у неё, мещанки даже не во дворянстве, откровенно говоря, получается из рук вон плохо, – Вы, кажется, знакомы с вашими соотечественниками?
В голосе старухи прозвучала нотка предвкушения… или это только кажется?
– Не имею чести, – несколько поспешно отозвался чернобородый на дурном французском, и тут же побагровел, так двусмысленно это прозвучало, – Не имею чести знать этого… месье.
Мадам Шерин на мгновение прикрыла глаза морщинистыми веками, улыбаясь, как она полагала, тонко…
… ах, эти интриги!
Ванька несколько запоздало понял, что, кажется, к ужину он спустился совершенно зря.
– Месье Давыдов, – соизволила она представить чернобородого, и месье Васильев.
Русские склонили головы с самыми кислыми выражениями физиономий, даже не пытаясь проговорить обязательную в таких случаях радость от знакомства.
– У вас, должно быть, много тем для разговоров, – хозяйка дома плеснула масла на эту охапку русско-польских отношений…
… и всё-то она, старая карга, понимает!
– О да, – тоном провинциального трагика произнёс чернобородый Давыдов, возя по пустой тарелке ножом с таким видом, будто он представляет на ней Ежи, – Это спор славян между собою, домашний, старый спор, уж взвешенный судьбой[9]…
Попаданец на это лишь улыбнулся – так ядовито, как только мог…
… ибо кто, как не он, знает о судьбах Империи!
Сказать, что ужин прошёл в напряжённой обстановке, не сказать ничего, но наверное, выражение «Как на пороховой бочке» можно назвать в этом случае более чем уместным.
Пища, тщательно пережёвываемая, падала в желудок, царапая пищевод, и ложилась там, по ощущениям Ежи, цементными глыбами. Вкус… был, но странный, всё то слишком кислое, то отдаёт желчью.
А мамам Шерин, сука старая… На кой чёрт ей это понадобилось, гадать можно бесконечно – может, на старости лет остатки здравого смысла, прихватив под руку память, неспешно ушли прочь, по дороге из жёлтого кирпича, а может…
Вариантов, на самом деле, много, но главное – за ужином она, не скрывая рептильих эмоций, старательно стравливала гостей. Давыдов несколько раз дёргался было, бросая столовые приборы и бормоча что-то нелестное, но товарищ одёргивал его вовремя.
Прочие постояльцы, судя по всему, ситуацию восприняли как этакий спектакль, разыгрываемый к их вящему удовольствию мадам режиссёром. Понимать это было мерзко, да так, что и сама мадам, и падальщики-пансионеры, в его глазах изрядно расчеловечились, став этакими тварями, натянувшими свежесодранные человечьи кожи на склизские, чешуйчатые рептильи морды.
«– Как это всё нелепо, – несколько отстранённо подумал он, запивая еду крохотным глотком совершенно безвкусного вина, – всё идёт не то чтобы к скандалу, а пожалуй, что и к дуэли! Неужели это всегда так?»
Память услужливо подкинула нечастые, но бывшие в Петербурге на слуху дуэли, и, чуть покривившись, он признал, что этот, пожалуй, выйдет ещё не самым дурацким! Если по меркам Петербурга, разумеется.
Как с дуэлями обстоят дела здесь, во Франции, он не знает толком…
… и собственно, только поэтому сдерживается. Поэтому, да, пожалуй, потому, что не знает, кому он больше хочет заехать по физиономии массивным бронзовым подсвечником, стоящим на столе – хаму Давыдову или старой суке мадам Шерин?
Страха как такового нет, а вернее, нет страха перед русскими дворянами, сталью или свинцом… но есть не то чтобы страх, но опаска – перед французским правосудием.
– … если бы ваш батюшка был дворянином, – шипит Давыдов, – я бы…
– О… – язык у попаданца опережает мозги, – батюшка у меня из дворян, не сомневайтесь! А ваш?
Давыдов так резко и так сильно подался вперёд, что стол проскрежетал по полу, а посуда частично слетела со стола. Мятая салфетка полетела в лицо Ежи…
– Дуэль! – каркнул Давыдов, выплёвывая слова и эмоции, – Насмерть!