Вечер водкой разбавил… не помогает…
Жизнь всё не та… Та жизнь – другая…
Из серебра соткана и из снега,
Из медленных рек и поющего крыльями неба.
Просил – послушать, молил – поплакать
Со мною вместе в жилетку звёздную,
И в Млечный путь, как в шаль цветастую,
Укутать ночь простоволосую.
Выхожу за порог с надеждой последней,
Протянув стакан – ну, кто пьёт со мной?
Но только лишь ночь – моя собутыльница.
Простуженным горлом делает глоток.
Осень рядом. А жизнь – только снится.
Ночь плачет дождём. Я насквозь промок…
Где-то в сиренево-синих глубинах
как рыбы, звезды медленно плавают.
Ночью видны их блестящие спины,
а днем они в тишине отдыхают
у самого дна, там, где ил мироздания
лучами дневного светила не высвечен.
Где времени нет, и нет ожидания,
где смысла не ищут и нет бессмыслицы.
Ночью видны им открытые окна.
Они, пугливые, мало верят нам,
но ждут, и мы робко снимаем одежды
и голые души вверяем их снам.
Стена. Магический квадрат.
Сверкающий излом.
И утопает грустный взгляд
в безмолвии ночном.
С той стороны стекла пришли
двенадцать палачей,
ночные вестники зари,
двенадцать королей.
– Моя корона тяжела,
попробуй, поноси —
незваный гость бросает мне,
– как звать меня, спроси…
Но вдруг его я узнаю
и в ужасе ночном
стою двенадцатым в строю
безмолвным королем.
Ночами бессонными, чёрными, чёрными,
Холодными далями деревья бредили…
Деревья росли за заборами дачными,
О вольных лесах деревья не ведали.
А утром, проснувшись и слёзы не высушив,
Птиц ими поили, и пили птицы,
И птицы пели утрами росными
О Лесном Короле в тополиной столице…
.
И в полдень июльский, средь лета жаркого
Всё падает снег, а земля всё не стынет…
Лишь в пурге тополиной шепчет птицам листва:
«Наш Лесной Король стеллит лету перину…»